«Хабаровск. Блюхеру. Хаханьяну. На № 1587. Арестовать.

1 июня 1937 г. К. Ворошилов».

«Свердловск. Гойлиту. На № 117. Найти, арестовать и строжайше судить.

1 июля 1937 г. К. Ворошилов».

«Смоленск. Белову. Мезису. На № 475. Арестуйте.

1 июля 1937 г. К. Ворошилов».

«Владивосток. Кирееву, Окуневу. На № 2454. Уволить, а если есть подозрения, что он замешан в делах жены, арестовать.

21 июля 1937 г. К. Ворошилов».

«Ленинград. Дыбенко, Магеру. На № 16757. Разрешаю судить.

22 июля 1937 г. К. Ворошилов».

«Тбилиси. Куйбышеву, Ансе. На № 342. Уволить. На № 344. Судить и расстрелять. На № 346. Уволить.

2 октября 1937 г. К. Ворошилов»...

Черушев пишет, ему непонятно отношение Ворошилова к людям, с которыми он ещё недавно работал вместе, рука об руку, со многими из них тесно общался два десятилетия, начиная с революции и Гражданской войны. Почему они вдруг стали заклятыми врагами советской власти? И стали ли таковым в действительности? Надо же разобраться. Нет, Ворошилов этого не делает, он всецело полагается на НКВД.

По свидетельству Черушева, в секретариат Наркомата обороны в 1937-м и в последующие годы поступали ежедневно десятками, сотнями письма от брошенных подручными Ежова в тюремные подвалы, исправительно-трудовые лагеря военачальников, от их родных, близких, от товарищей по службе. Письма эти — упования к любимому наркому, который спасёт обречённых на гибель зачастую ни в чём не повинных заслуженных военных людей. Их слали Ворошилову со всех концов Советского Союза. Писали либо из тюремных камер узники, ждущие решения своей участи, либо уже осуждённые, из лагерей, ссылок и поселений. Содержание писем репрессированных одинаковое:

«Дорогой Климент Ефремович!

Помогите справедливо разобраться с моим делом, на мне вины нет... Спасите от произвола органов НКВД».

Родители, жёны, дети арестованных умоляли первого маршала страны, члена сталинского Политбюро:

«Вы же знаете моего сына... [мужа... отца...] Вы же можете помочь ему! Одно ваше слово в его защиту, и дело будет пересмотрено...»

Черушев с великим сожалением говорит, что Ворошилов в то время заявлял: он на подобные письма и запросы не отвечает. А читал ли нарком эти письма? Понятно, что не читал. При самом горячем желании, если бы оно появилось у него, познакомиться с содержанием даже небольшой их части просто физически не смог бы. А уж при нежелании...

Но у Ворошилова был большой секретариат, там же письма как-то обрабатывались, и некоторые из них наверняка наркому докладывались. Известно ведь, что он был ознакомлен с письмами-просьбами находившихся в заключении комкоров Александра Тодорского, Николая Лисовского, Степана Богомягкова, коринженера[283] Якова Фишмана, корветврача [284] Николая Никольского, корпусного комиссара Якова Волкова.

При написании книги Черушев просмотрел в архиве Главной военной прокуратуры большое количество дел надзорного производства на арестованных и осуждённых в 1937—1938 годах Маршалов Советского Союза, командармов 1-го и 2-го ранга, армейских комиссаров 1-го и 2-го ранга, комкоров, корпусных комиссаров и им равных. На документах дел, кроме запросов на согласие ареста, он не обнаружил пометок, сделанных Ворошиловым. Ни одного обращения арестованных военнослужащих к наркому обороны (в том числе Тодорского, Лисовского, Богомягкова, Фишмана, Никольского, Волкова), ни одного письма членов семей не коснулось перо Климента Ефремовича. Есть подчёркивания (карандашные и чернильные), но они все сделаны или рукой следователя, или надзирающего прокурора.

Как же так? Главному военному начальнику безразличен комначсостав страны... Он глух и нем к судьбам и боли тысяч своих подчинённых...

Ужасный век, ужасные сердца...

Как прав А. С. Пушкин, раскрывая в своих «Маленьких трагедиях» философский смысл истины жизни, вечные законы человеческого бытия, убеждая нас в том, что из века в век идёт борьба. Разжигают её алчность, жадность, скупость, человеконенавистничество, праздность, трусость, зависть и другие человеческие пороки.

1939—1940-е годы. Для руководства и народа Советского Союза они были временем тревог и испытаний, как внутренних, так и внешних. Внутри страны ещё не прошёл болезненный синдром Большого террора. Внешние отношения с западными державами строились на грани риска: в чём-то СССР выигрывал, в чём-то проигрывал.

В 1939-м (весна — осень) произошёл военный конфликт с японцами на реке Халхин-Гол. 23 августа был заключён Договор о ненападении между Германией и Советским Союзом. Тогда же к нему был подписан секретный дополнительный протокол Молотова — Риббентропа, в котором Германией было обещано не вмешиваться в какие-либо конфликтные ситуации, которые могут возникнуть у Советского Союза с Эстонией, Латвией, Литвой и Финляндией.

Наше правительство стремилось создать альянс четырёх держав: СССР, Англии, Франции, Польши, чтобы решить вопрос коллективной безопасности в Европе, но страны отказались от советского предложения. Это была серьёзная политическая ошибка Запада; если бы Четверной союз государств осуществился, Гитлер не развязал бы Вторую мировую войну.

2 сентября Германия вторглась в Польшу, началась её оккупация немцами. Полный захват польской территории означал установление Третьим рейхом общей границы с Советским Союзом.

17 сентября СССР ввёл свои войска в пределы Польши в районе севернее и южнее Припятских болот. Ввод советских дивизий был согласован с германским правительством и проходил в соответствии с секретным дополнительным протоколом. Это было объяснено несостоятельностью польского правительства, реальным распадом Польского государства и необходимостью обеспечения защиты украинцев, белорусов и евреев, проживающих в восточных областях Польши. Поляки не оказали сопротивления частям Красной армии.

Польша была поделена между Германией и СССР. Земли к востоку от рек Западный Буг и Сан присоединялись к Украинской ССР и Белорусской ССР, что увеличило территорию Советского Союза на 196 тысяч квадратных километров, а население — на 13 миллионов человек. Это в основном были области Западной Украины и Западной Белоруссии, занятые Польшей в ходе Советско-польской войны в 1921 году.

Германия расширилась за счёт северо-западной части Польши, примыкающей к Восточной Пруссии, вплоть до Варшавы. Гитлер своим декретом от 8 октября 1939 года провозгласил захваченные воеводства: Познанское, Поморское, Силезское, Лодзинское, несколько районов Келецкого и Варшавского, где проживали более 9 миллионов польского населения —немецкими.

Первое отодвигание границ СССР в сторону запада за счёт возвращения отторгнутых ранее территорий Западной Украины и Западной Белоруссии создало прецедент для последующих шагов в этом направлении. В частности, была сделана попытка мирным путём несколько сместить советско-финляндскую границу от Ленинграда на расстояние, недосягаемое для огня дальнобойной артиллерии. Здесь у Карельского перешейка между Финляндией и второй столицей СССР было всего 32 километра.

В октябре 1939 года в Москве советские и финляндские делегации провели по этому поводу три раунда переговоров.

Сталин говорил на переговорах с финнами:

— Мы ничего не можем поделать с географией, так же как и вы. Поскольку Ленинград передвинуть нельзя, придётся отодвинуть от него подальше границу. Давайте решим проблему по-доброму.

Правительство СССР предложило премьер-министру Финляндии Аймо Каарло Каяндеру заключить договор о взаимопомощи, но тот ответил отказом.

Россия ещё в декабре 1917 года признала независимость Финляндии. В 1932-м между СССР и республикой Суоми[285] был заключён договор о ненападении и мирном улаживании военных столкновений. Однако на протяжении более двух десятилетий действия Финляндии вызывали у советского руководства озабоченность. Финляндское правительство вело себя по отношению к Советскому Союзу недружелюбно. Президент Пёр Эвинд Свинхувуд говорил: «Любой враг России должен быть всегда другом Финляндии». Финской стороной неоднократно высказывались претензии на советскую территорию, время от времени совершались на границе всякого рода провокации.