Память о Ворошилове после разоблачения культа Сталина претерпела неприятные изменения. В честь первого маршала ещё при его жизни был назван ряд городов: Луганск стал Ворошиловградом (в 1958-м переименован в Луганск, но после смерти Ворошилова опять назван Ворошиловградом; с 1990 года историческое название снова восстановлено); Ворошиловск (в 1943-м возвращено историческое название Ставрополь); Ворошилов на Дальнем Востоке (вновь стал Уссурийском). 29 декабря 1932 года был утверждён нагрудный знак «Ворошиловский стрелок Осоавиахима» для награждения метких стрелков, сегодня отменён. В честь Ворошилова была названа серия тяжёлых танков КВ (официальная расшифровка — Клим Ворошилов), теперь это забыто.

И таких изменений множество.

Имя Ворошилова носили площади, улицы и переулки в городах и сёлах стран бывшего СССР, это — Апшеронск, Брест, Воронеж, Горячий Ключ, Днепропетровск, Ершов, Кемерово, Керчь, Клинцы, Коростень, Липецк, Луганск (квартал), Магнитогорск, Николаев, Оренбург, Пенза, Рыбинск, Санкт-Петербург, Серпухов, Тольятти, Хабаровск, Херсон, Челябинск, Ангарск, Ижевск, Великий Новгород, Ростов-на-Дону, Мирная Долина (Азовский немецкий национальный район Омской области), Такмык (Большереченский район Омской области), Вышков (Злынковский район Брянской области) и другие.

Ныне в редких местах оставили о Ворошилове добрую память. В Москве, например, на доме № 3 по бывшей улице Грановского, теперь Романов переулок, где жила семья Ворошиловых, установлена мемориальная доска. В Ростове-на-Дону сохранено название проспекта имени Ворошилова. Возможно, есть и другие места, но нам они неизвестны.

Закончив работу над книгой «Ворошилов», я слетал на майские праздники на Дон, в Ростов. Это — милый моему сердцу край, я ведь родом из казачьей станицы Семикаракорской. В Ростове-на-Дону прошла моя молодость, здесь учился в госуниверситете, работал в 1968—1975 годах в газете «Красное знамя» Северо-Кавказского военного округа корреспондентом, начальником отдела, затем в 1983—1985 годах возглавлял её — был ответственным редактором.

В Ростове цвела белая акация. В один из ярких солнечных дней, гуляя по городу, я, опьянённый медовым запахом цветущих деревьев, опустился на лавочку на пешеходной части Пушкинского бульвара — одной из красивейших улиц в центре города. У пересечения бульвара с Будённовским проспектом есть уютное место с расставленными в полукруг резными скамейками под старой вербой, где всегда собираются стайки людей. И в этот раз под шатром зазеленевших уже кос плакучей ивы отдыхали одна супружеская пара преклонных лет, мама с ребёнком, молодые люди — парень с девушкой и мужчина среднего возраста.

Я подсел к мужчине, представился, сказал, что приехал ненадолго из Москвы на малую родину. Мужчина назвался Василием Филипповичем. Разговорились.

— Семён Михайлович Будённый, — указал я на бронзовый бюст маршала Будённого, установленный на аллее. — Чтят его в Ростове?

— А как же! — сказал с уважением к маршалу Василий Филиппович.

— А Ворошилова?

— И Климента Ефремовича, а как же! Ворошилов и Будённый освобождали наш город в 1920 году от белых. Потом три года Ворошилов командовал Северо-Кавказским военным округом, а Будённый был его заместителем.

— Вы, наверное, учитель или краевед, — пытаюсь угадать профессию Василия Филипповича, так хорошо осведомлённого об истории города и о маршалах.

— Нет, я железнодорожник; и дед, и отец мои были железнодорожниками.

— Но откуда вы знаете такие детали про Ворошилова и Будённого?

Василий Филиппович улыбается:

— Так я же ростовчанин. — И потом добавляет: — Читаю, интересуюсь.

Моему собеседнику лет шестьдесят: стариком не выглядит.

Задаю ему вопрос: что он думает о Ворошилове, как о человеке, причастном к массовым репрессиям против безвинных военачальников. Говорю: маршал подписал множество списков командиров и политработников Красной армии на их арест. Об этом поведал Хрущёв, развенчивая на XXII съезде КПСС культ личности Сталина.

— Так Ворошилов же был наркомом обороны и, значит, должен был подписывать такие списки, — отвечает мой собеседник. — А не стал бы подписывать, сам пошёл бы под арест. Время тогда такое было... — Помолчал, продолжил: — Насчёт безвинных. Это безвинные-то Тухачевский, Уборевич, Якир и иже с ними? Сейчас уже доказано, что они действительно умышляли антигосударственный заговор. И вообще, кто такой Тухачевский? У него руки по локоть в крови — погубил тысячи матросов во время подавления Кронштадтского мятежа, когда они восстали против несправедливости, потом карал огнём и газами тамбовских крестьян[342]. А Хрущёв? Сколько он подписал расстрельных списков в период 1937—1938 годов... Или новочеркасская расправа[343] — его рук дело...

Кстати сказать, о трагических страницах нашей истории, связанных с репрессиями 1937—1938 годов, примерно так же высказывался бывший глава секретариата Ворошилова генерал-майор в отставке Леонид Андреевич Щербаков. Он говорил следующее: «Материалы по делу заговора в Красной армии присылали Ворошилову из НКВД. Климент Ефремович за голову хватался, когда читал их. А для того чтобы доказать невиновность кого-либо из обвиняемых, ему нужно было противопоставить аппарату наркома внутренних дел аппарат своего наркомата. Мог ли он пойти на это? Нет, конечно, ведь НКВД действовал по прямому указанию Сталина».

Спрашиваю Василия Филипповича:

— А правда, что в хрущёвский период правления, когда Ворошилов попал в немилость высшей власти страны, Ростовский обком серьёзно вознамерился переименовать проспекты Ворошиловский и Будённовский: первый — в Карла Маркса, второй — Первой конной армии. Будённовский потому, что Семён Михайлович был другом Климента Ефремовича? Особенно на этом настаивала ассоциация жертв незаконных политических репрессий «Мемориал».

— Правда, — подтверждает Василий Филиппович. — Даже будто в документах тогда уже стали писать новые наименования.

— Но всё-таки не переименовали. Почему?

— Горожане были против...

Я потом со многими ростовчанами, знакомыми и незнакомыми, вёл беседы о Ворошилове, хотел узнать их к нему отношение. Подавляющее большинство выказывало только доброе. Честно скажу: мне было приятно это слышать. У Климента Ефремовича много было недостатков, не все его поступки были достойными, ему не хватало командирского таланта. Но немало было в нём и положительного: как комиссар, как организатор, он был замечателен, смел в бою, верен делу, которому служил, честен в отношениях с товарищами. И конечно, был преданным патриотом своей Родины.

(1881—1969; АВТОБИОГРАФИЯ)[344]

Род. я в селе Верхнее Екатеринославской губ. Отец служил сторожем на жел. дор., а мать работала подёнщицей.

Отец, солдат Николаевской службы, был человеком вольнодумным и весьма своеобразным. Работая на самых тяжёлых работах в помещичьих экономиях, рудниках и на жел. дор., он часто менял места службы вследствие скандалов с хозяевами и администрацией.

Поэтому с раннего детства пришлось познакомиться с самой горькой нуждой.

В один из периодов безработицы отца ходил с сестрой «по миру», просить хлеба. С 6—7 лет пошёл на работу выбирать колчедан на шахтах, за что получал по 10 коп. в день. К 10 годам вместе с отцом пас помещичий скот. В тот же период познакомился на практике с кулаком-мироедом.

В одну из очередных голодух нашей семьи (отец исчез в поисках работы) меня взял к себе «в гости» дядя, брат отца, живший в деревне очень богато.