Чжаоский Цзянь-цзы собирался напасть на царство Вэй и отправил Ши Мо, чтобы тот посмотрел, как там обстоят дела, дав ему сроку месяц, но тот вернулся только через шесть месяцев. Чжао Цзянь-цзы спросил: «Почему так долго?» Ши Мо ответил: «Рассчитывать на выгоду, а понести ущерб — едва ли это прозорливо. Сейчас там у них Цзюйбо Юй первым советником, а вторым — Ши Ю; Конфуций приглашен в качестве эксперта, а Цзыгун представляет все дела правителю, и тот его во всем слушает. В «Переходах» сказано: «Мудра его свита — к началу счастья». «Мудра» значит, что это честные люди; «свита» значит, что их много; «начало» означает начало счастливого периода. Вся фраза «мудра его свита — к началу счастья» означает, что советники его по большей части — люди честные». Чжаоский Цзянь-цзы тогда остановил мобилизацию и ничего не стал предпринимать.

Прежде чем начать осуществлять замысел, нужно подумать. Сомнение должно быть матерью всякого намерения. Колеблешься, значит, необходимо рассмотреть предстоящее дело с точки зрения морального долга, так как только если судить о предстоящем деле с позиций морального долга, замысел не приведет к провалу; если же замысел не приведет к провалу, значит, за его осуществлением последуют слава и выгода. Когда разумный правитель предпринимает что-либо, ему не нужно дожидаться спуска флагов или смерти на поле боя полководца, чтобы только после этого определять, победил он или потерпел поражение. Он изучает закономерности военного дела и тем самым определяет заранее — будет приобретение или утрата, слава или позор. Поэтому ничто так не ценили правители трех династий, как мудрость!

У человека в теле 360 сочленений, девять отверстий, пять внутренних органов, шесть полостей. Мышцы и сухожилия хотят, чтобы им было упражнение; кровь и лимфа желают проникать всюду; суставы и кости хотят крепости; ум и воля желают оставаться в гармонии; и тонкая и плотная ци стремятся осуществлять свои функции. Если все это осуществляется, тогда болезни негде поселиться и недугу неоткуда произойти. Поселение недуга и рождение болезни есть застой плотной и тонкой ци. Известно из опыта, что стоит воде застояться, как она начинает портиться; что стоит оставить неподвижным дерево, как его начинает точить короед; стоит сено оставить без ворошения, и оно сгорит.

В государстве тоже бывает застой. Когда внутренняя сила правителя не проходит до низов, а стремления народа не находят удовлетворения — вот это и есть застой и государстве. Если государство пребывает в застое достаточно долго, все беды встают разом, и все несчастья идут скопом. Ожесточение друг против друга верхов и низов проистекает именно отсюда. В силу изложенного мудрые ваны ценили смелых мужей и верных подданных за то, что они, смело и прямо высказываясь, прорывали этот затор.

Чжоуский Ли-ван мучил народ, и люд в стране роптал все как один. Чжао-гун подал доклад, в котором говорилось: «Народ не в состоянии так жить дальше». Тогда ван послал вэйского колдуна выслеживать недовольных. Кого тот указывал — казнили. В стране никто не смел открыть рот, на дорогах только смотрели друг на друга [не заговаривая]. Ван обрадовался и сообщил об этом Чжао-гуну: «Мне удалось пресечь крамолу!» Чжао-гун сказал: «Это ведь только сдержать, а не прекратить. Закрывать народу рот хуже, чем запруживать горный поток — если прорвет запруду, пострадавших будет множество. С народом то же самое. И из-за этого те, кто прудит потоки, обязательно делают сток, чтобы можно было спускать воду, а те, кто правит народом, делают так, чтобы он имел возможность высказаться. Именно для этого сын неба выслушивает предложения и позволяет гунам, цинам и именитым мужам выступать с прямыми речами-увещаниями, поощряет науки и слушает собранные по стране стихи и речитатив странствующих исполнителей, уделяет внимание преданиям и пословицам простых людей, чтобы ближние подданные могли исчерпать свои возможности в подготовке предначертаний, а родственники по всем линиям — исправить упущения и вразумиться на будущее. И только после всего этого ван размышляет и принимает решения. В этом случае ничто доброе среди низших не остается без внимания, а в среде высших не бывает ошибочных действий. А сейчас вы, ван, заткнули рот низам и попускаете высшим совершать ошибки — как бы не оказались под угрозой алтари земли и зерна». Ван не стал его слушать, а через три года народ изгнал вана в Чжи.

Такова пагубность застоя. Застой — это бессилие силы ян. На чжоуском треножнике изображали крысу, растаптываемую конем, поскольку она была не-янной [тварью ]. Эта не-янность в обычае гибнущего царства.

Гуань Чжун посетил Хуань-гуна. Солнце уже село, но Хуань-гун обрадовался его приходу и велел зажечь факелы. Гуань Чжун сказал на это: «Ваш слуга рассчитывал закончить с этим днем, не думая, что дело затянется до ночи. Может быть, вы прикажете унести светильники?» Гуну это не понравилось, и он сказал: «Вы, отец Чжун, уже стары. Кто знает, сколько еще мне осталось с вами встречаться? Давайте проведем эту ночь в весельи!» Гуань Чжун сказал: «Вы впадаете в заблуждение. Увлечение погоней за удовольствиями приводит к истощению моральных сил, и кто увлекается поисками наслаждений, в конце бывает опечален. Муж в зрелых летах, предающийся расслаблению, теряет время. Муж в преклонных летах, допускающий распущенность, не оставляет после себя доброго имени. Ваш слуга сегодня трудился для вашего блага, за что же вы хотите утопить его в вине. Я ведь еще пригожусь».

Гуань Чжун, можно сказать, умел себя поставить. Поведение должно быть сдержанным по отношению к музыке-забавам, потому что постоянное пребывание в радости увеличивает ущерб [характеру]. Поведение должно быть направлено против роскоши, поэтому, несмотря на то, что властитель в данном случае желал доставить ему удовольствие, он этого не допустил. Своим поведением он показал, что не поддается соблазнам, а усиливает строгость к себе и что он не обольщается хорошим к себе отношением: ведь правитель хотел его оставить при себе [на пиру], но он не пошел на это. Концентрация воли и строгая самодисциплина — этого не могут поколебать такие соблазны, как радость и почет. Именно руководствуясь этими принципами, служил он своему господину, и именно благодаря этому Хуань-гун стал гегемоном-ба.

Лецзин Цзыгао имел большое влияние на циского Минь-вана. Наряжаться он любил в фиолетовое платье в сочетании с белыми шелковыми шляпами и остроносыми сапогами. Однажды он прибыл ко двору в дождливую погоду и, поспешая к залу аудиенции, обратился к прислужнику: «Как я выгляжу?» Прислужник ответил: «Достойно и красиво». Однако Лецзин Цзыгао все же подошел к колодцу и погляделся: вид был как у всклокоченного мужлана. Тогда он вздохнул и сказал: «Прислужник из-за того, что я пользуюсь покровительством Минь-вана, так мне льстит! Как же должны льстить тому, кто пользуется влиянием правителя великой державы, а ведь зеркала у него нет! Видно, близка его гибель».

Кто мог бы тут послужить зеркалом, если не настоящий государственный муж! Но люди таковы, что радуются лишь бронзовому зеркалу, в котором видят свое отражение, и терпеть не могут государственных мужей, которые ясно им показывают их самих. А между тем эффект от собственного изображения в обычном зеркале незначителен, тогда как польза от получения верного изображения себя самого в глазах государственного мужа весьма велика. Когда хватаются за то, что дает малый эффект, но пренебрегают тем, что дает эффект огромный — налицо непонимание функциональной эквивалентности того и другого.

Чжаоский Цзянь-цзы сказал: «Цзюэ меня любит, До же меня не любит. Когда Цзюэ убеждает меня, он всегда это делает там, где никого нет; а До всегда меня увещевает, как бы специально стараясь поймать момент, когда я нахожусь в окружении других — конечно же, он тем самым хочет меня выставить в смешном свете!» Инь До ответил: «Цзюэ боится, как бы не поставить вас, господин, в неловкое положение, но не заботится о том, чтобы вы, господин, не совершали тех же ошибок в будущем. А я-то печалюсь только о ваших, господин, упущениях и не думаю о том, как бы вас не поставить в неудобное положение. Ваш слуга некогда слышал от мастера, у которого он обучался физиогномике, что стыд легко переносят люди с толстой кожей и серым цветом лица — им насмешки нипочем. Поэтому я боюсь, что, если я не стану вас поправлять перед другими, вы, господин, никогда не изменитесь».