В старину, накануне возвышения дома Чжоу, в царстве Гучжу было два служилых мужа, которых звали Бо И и Шу Ци. Как-то они сказали друг другу: «Говорят, что на западе появился некий бо, который скоро постигнет дао. Что же мы в таком случае здесь делаем?» И они отправились на запад в сторону Чжоу.
Но когда они достигли горы Ци, Вэнь-ван умер, ему наследовал У-ван. Тогда они решили задержаться, чтобы посмотреть, какова доблесть-дэ дома Чжоу.
У-ван послал своего брата Даня к Цзяо Гэ в Сынэй, и тот заключил с ним союз. В договоре говорилось: «Дарую тебе троекратное богатство, чтобы ты встал вровень с моими приближенными». Слова эти были трижды записаны слово в слово и скреплены кровью жертвенного животного. Одна из записей была зарыта в Сынэе, две другие остались у заключивших союз. У-ван послал также воспитателя Шао к Вэй Цзыкаю к горе Гунтоу и с ним также заключил союз на следующих условиях: «Дарую тебе пожизненный титул чжанхоу. Соблюдай обычные жертвы Инь с исполнением музыки «Сан линь», а главным городом избери Мэнчжу». Слова эти были трижды записаны слово в слово и скреплены кровью жертвенного животного. Одна из записей была зарыта под горой Гунтоу, две другие остались у заключивших союз.
Когда Бо И и Шу Ци узнали об этом, они переглянулись и сказали друг другу со смехом: «Как странно! Это совсем не похоже на то, что мы назвали бы дао! В старину Поднебесной владел род Шэнь-нуна: жертвы тогда приносились в срок и со всей возможной почтительностью, но никто не вымаливал себе счастья. По отношению к людям правители были искренни и доверчивы; стремясь к порядку, они не были излишне требовательны. Радовались справедливости и творили справедливые дела, радовались порядку и приводили все в порядок. Но они вовсе не стремились основывать свои достижения на недостатках других и не возвышали себя, пользуясь людской подлостью. А ныне дом Чжоу, видя разброд и смуту в стане Инь, спешит навести там порядок, утвердить справедливость. И из-за далеко идущих планов не гнушается подкупом; чтобы запугать, готов прибегнуть к военной силе! Режут жертвенных животных, чтобы скрепить союз! Устраивают такие дела, как в Сынэе и Гутоу, чтобы прославить свои деяния, возвеличить свои планы, угодить толпе! Убивают и идут походом ради выгоды! Всем этим лишь продлевают дни Инь, заменяют смуту мятежом. А ведь мы слышали, что мужи древности, видя, что мир погряз в смуте, не стремились любой ценой сохранить себе жизнь. Ныне Поднебесная объята мраком, доблесть-дэ дома Чжоу в упадке. Не лучше ли, вместо того чтобы позорить себя союзом с Чжоу, скрыться и тем сохранить собственную чистоту?» И они отправились на север к горе Шоуян и умерли там от голода.
В природе человека считать нечто важным, нечто — не важным. Когда человек считает нечто важным, он стремится сохранить это в целости; то же, что он считает не важным, он стремится подчинить тому, что он считает важным. Так и эти два мужа, Бо И и Шу Ци, пожертвовали собой, презрели жизнь, дабы утвердить свой образ мыслей. Им было заранее известно, что для них важно, что — не важно.
ГЛАВА ПЯТАЯ
О самостоятельности / Бу цинь
Жизнь, разумеется, важнее Поднебесной. И все же государственный муж жертвует собой ради других. В том, что он жертвует собой ради других, и заключается его значение. Потому люди и не знают, каким путем его можно заполучить! Когда разумный правитель умеет отличить такого мужа, тот отдает все силы и знания; он прям в речах и готов к борьбе и не отступает перед грозящей бедой. Таковы были Юй Ян и Гунсунь Хун. В их времена их оценили Чжи Бо[334] и Мэнчан-цзюнь[335].
Нынешние властители радуются, когда им достается лишних сто ли земли, да и соседи со всех сторон спешат их поздравить. Но они не так уж рады, когда им удается обрести истинного государственного мужа, да и поздравлять их с этим никто и не подумает. Это оттого, что они не прониклись пониманием того, что важно, а что не важно.
Тан и У располагали всего лишь тысячью боевых колесниц, но мудрые мужи шли к ним на службу. Цзе и Чжоу владели Поднебесной, но мудрые мужи их покидали. Конфуций и Мо-цзы были мужами в холщовой одежде[336], но ни обладатели десяти тысяч колесниц, ни повелители с тысячью колесниц не могли поспорить с ними в привлечении ученых мужей. В этом смысле знатности, благородства и богатства самих по себе еще недостаточно, чтобы привлечь на свою сторону достойного человека. Это становится возможным лишь после того, как сам распознаешь его.
Друг Юй Яна как-то спросил его: «Отчего вы так непоследовательны в вашем поведении? Прежде вы служили родам Фань и Чжунхан, но когда они были уничтожены чжухоу, вы и не помышляли о мести. Ныне же вы служите роду Чжи и, непонятно почему, всеми силами стремитесь отомстить за них!»[337]
Юй Ян отвечал: «Я скажу, почему так. Когда я дрожал от холода, Фань и Чжунхан не одели меня, и когда я умирал от голода, они меня не накормили. Они заставили меня снискивать себе пропитание в числе тысяч прочих. Они смотрели на меня, как на одного из массы, и я служил им, как служил бы один из массы. Что же касается Чжи, тут было иначе. Когда я отправлялся с поручением, мне давали колесницу, а когда возвращался назад, меня ждал роскошный стол. При дворе толпилась масса народу, но он всегда оказывал внимание мне лично. Он рассматривал меня как государственного мужа. А когда меня считают государственным мужем, я и служу как государственный муж».
Юй Ян поистине был государственным мужем, но и он обращал внимание на отношение к нему лично. Не тем более ли человек средних достоинств?
Когда Мэнчан-цзюнь присоединился к союзу цзун[338], Гунсунь Хун ему сказал: «Не лучше ли было бы вам послать кого-нибудь на запад, к циньскому вану, имея в виду, что циньскому вану суждено стать властителем ди и царей. Вам следует опасаться того, что, едва став подданным Цинь, вы нынешним присоединением к союзу цзун вызываете гнев у Цинь. Если же циньский ван окажется неразумным правителем, вам не поздно будет напасть на него, присоединившись к союзу цзун в последний момент».
Мэнчан-цзюнь на это сказал: «Что ж, прекрасно. Попрошу вас отправиться туда». Гунсунь Хун почтительно согласился и с десятью колесницами отправился в Цинь.
Услышав про его приезд, циньский Чжао-ван решил испытать его в разговоре, чтобы посмотреть, чего он стоит. Когда Гунсунь Хун предстал перед ним, Чжао-ван спросил: «Сколь велики владения Сюэ?» Гунсунь Хун ответил: «Сто ли». Тогда Чжао-ван рассмеялся и сказал: «В моем государстве тысяча ли, но я не решаюсь грозить прочим. Земли же Мэнчан-цзюня составляют всего сто ли, и он тем не менее мне, бедному, грозит. Как это возможно?» Гунсунь Хун отвечал: «Есть люди, которые считают своим долгом не служить сыну неба и не водить дружбы с чжухоу. Когда таким удача, они не страшатся стать властителями, когда же неудача, не опускаются до того, чтобы служить другому. Таких у нашего правителя трое. Способных управлять так, что у них могли бы поучиться Гуань Чжун[339] и Шан Ян[340], способных радоваться долгу и выполнять порученное так, чтобы сделать своего властителя ба-гегемоном и царем, — таких у нашего правителя пятеро. Таких же, которые способны в качестве посланников в ответ на унижения, чинимые суровым властителем десяти тысяч колесниц, тут же, перед ним, пронзить себя мечом и кровью обагрить свои одежды, — таких у нашего правителя семеро».
Тогда Чжао-ван[341] рассмеялся и, извинившись, сказал: «Ну зачем же так. Я, несчастный, высоко ценю мэнчанского правителя и прошу вас передать ему от меня слова благоволения». Гунсунь Хун почтительно согласился.
