ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
О справедливости / Гун гун
В старину мудрые цари, управляя Поднебесной, всегда ставили на первое место справедливость. Справедливость приводит Поднебесную к миру, мир достигается справедливостью. Послушаем, что говорит предание. Достигавших власти над Поднебесной — легион. И все они достигали ее справедливостью, а утрачивали из-за несправедливости. Крепость престола любого властителя зиждется на справедливости. Ибо сказано в «Хун фань»:
Не льстить, не лгать:
Путь царский — гладь!
Не льстить, не гнуть:
В том — царский путь!
Не вдруг — хвалить:
Путь царский длить!
Не вдруг — карать:
Долг царский знать!
Поднебесная не есть Поднебесная единственного. Поднебесная есть Поднебесная Поднебесной. Гармония света и тьмы не простирается на отдельный род. Утренняя роса и сезонные дожди не отдают предпочтения ни одному существу. Повелитель тьмы народа не привержен ни одному из людей.
Бо Цинь, пускаясь в путь, спрашивал, как управлять царством Лу. Чжоу-гун отвечал: «Твори благо, но не ищи благ». Раз некий цзинец потерял лук, но не стал его искать, а сказал: «К чему поиски: человек из Цзин потерял, человек из Цзин и найдет». Конфуций, прослышав об этом, сказал: «Вот было бы славно убрать слова «из Цзин»!» Лао-цзы, прослышав об этом, сказал: «Вот было бы славно убрать еще и слово «человек»!» Лао-цзы был справедлив ко всему.
Небо и земля огромны. Они рождают, но у них нет детей, взращивают, но у них нет владений. Все существующее питается их соками себе на благо, но никто не знает, где начало этого блага. Таким было дэ трех хуанов и пяти ди.
Когда Гуань Чжун болел, Хуань-гун навестил его и спросил: «Если Ваша болезнь обострится настолько, что государственные мужи не смогут скрыть этого от народа, кому принужден буду я вручить бразды правления?» Гуань Чжун ответил: «Я призвал все мои силы и знания, но не нашел ответа. Что же могу я сказать сейчас, когда болезнь может покончить со мной в один день?» Хуань-гун сказал: «Дело весьма серьезное, и я нуждаюсь в Вашем совете». Почтительно согласившись, Гуань Чжун спросил: «Кого бы вы хотели видеть сяном?» Хуань-гун сказал: «Быть может, Баошу Я?» Но Гуань Чжун отвечал: «Невозможно! Лично я дружен с Баошу Я. Ведь что он за человек? Чист, честен, скромен, прям. Но тех, кто не таков, как он сам, он не считает за людей. Если кто оступился, запомнит ему на всю жизнь. Так что, если не возражаете, я бы предложил Си Пэна. Ведь что он за человек? Почитает предание, но уважает и мнения. Сокрушается, что ему далеко до Хуан-ди, но с пониманием относится к тем, кому далеко до него самого. Он допускает, что кое-что в стране не слышал, кое-чего не знает, кое-кого не встречал. Так что, если не возражаете, я бы предложил Си Пэна».
Сян — большой пост. На большом посту не занимаются малым и не вникают в мелочи. Поэтому и говорится: «Большой мастер не хватается за топор, большой повар не мечется с посудой, большой смельчак не лезет в сечу, большой командир не бежит грабить».
Пока Хуань-гун держался справедливости и отвергал личные пристрастия, он держал на службе Гуань Чжуна и был старшим из пяти бо. Когда же он поддался своим пристрастиям и возвысил своих любимцев, взял на службу Шу Дао, черви поползли через порог.
Смолоду люди глупы, к старости умнеют. Но лучше быть глупым и справедливым, чем умным и пристрастным. И сам Шунь не сумел бы остаться опрятным, беспробудно пьянствуя, соблюсти справедливость, зная лишь свою выгоду, усидеть на царстве, погрязши в алчности и злобе.
ГЛАВА ПЯТАЯ
О пристрастиях / Цюй сы
Небо служит кровлей беспристрастно, земля беспристрастно носит. Беспристрастно светят солнце и луна, беспристрастно сменяют друг друга четыре времени года. Они следуют своему дэ, и все существующее развивается и растет.
Хуан-ди говорил, что следует избегать громкой музыки, яркого цвета, пышных одеяний, сильного запаха, острого блюда, больших помещений.
У Яо было десять сыновей. Но царство он передал не кому-нибудь из них, а Шуню. У Шуня было девять сыновей. Но царство он передал не кому-нибудь из них, а Юю. Это — высшая справедливость. Цзинъский Пин-гун обратился к Ци Хуанъяну[271] с таким вопросом: «Кого бы назначить на незанятую должность правителя Наньяна?» Ци Хуанъян отвечал: «Предлагаю Се Ху». Пин-гун спросил: «Но разве Се Ху Вам не враг?» И услышал в ответ: «Вы ведь спрашивали, кого назначить, а не кто мне враг». Пин-гун сказал: «Чудесно!». Затем он назначил Се Ху, и все государственные мужи остались довольны. Через некоторое время Пин-гун вновь спросил Ци Хуанъяна: «Кого бы назначить на незанятую должность нашего военачальника?» И услышал в ответ: «Предлагаю У». Пин-гун спросил: «Но разве У не сын Вам?» И услышал в ответ: «Вы ведь спрашивали, кого назначить, а не кто мне сын». Пин-гун сказал: «Чудесно!». Затем он назначил У, и все государственные мужи остались довольны.
Конфуций, прослышав об этом, сказал: «Ответы Ци Хуанъяна чудесны! Однажды он не побоялся порекомендовать врага, в другой раз не побоялся рекомендовать сына. Ци Хуанъян заслуживает, чтобы его называли справедливым».
Когда наставник моистов Фу Тунь служил в царстве Цинь, его сын убил человека. Циньский царь Хуэй[272] сказал ему: «Вы уже немолоды, а других сыновей у Вас нет. Я дал указание чинам, чтобы его не казнили. Послушайтесь меня в этом». Фу Тунь ему ответил: «У моистов есть закон, гласящий, что убийцу карают смертью, а нанесшего рану пытают. Это для того, чтобы помешать убийству и членовредительству. Кто мешает убийствам и членовредительству, исполняет великий долг в Поднебесной. И хотя Вы проявили милосердие и дали указание чинам не казнить его, я, Фу Тунь, не могу не последовать закону Мо-цзы».
Он не послушался царя, и сына его казнили. Человек не может не быть пристрастным, когда речь идет о его сыне. Фу Тунь, отвергший свои пристрастия ради следования великому долгу, без сомнения заслуживает, чтобы его называли справедливым. Держать можно только такого повара, который, приготовив еду, сам ее не съест. И едва ли есть смысл держать поваром такого, который, приготовив еду, сам ее съедает. Это же касается и господина всех бо. Господином всех бо можно стать, если казнить бунтовщиков, отвергая личные пристрастия, и наделять землей достойных в Поднебесной. И едва ли можно стать господином всех бо, если казнить бунтовщиков по личному пристрастию.
КНИГА ВТОРАЯ
ГЛАВА ПЕРВАЯ
Вторая луна весны / Чжунчунъ-цзи
Во вторую луну весны солнце в Куй. На закате восходит Ху, на рассвете — Цзяньсин. Дни этой луны — цзя и и, ее ди — Тайхао, шэнь — Гоуман, твари — чешуйчатые, нота — цзюэ, тональность — цзячжун, число — восемь, вкус — кислый, запах — козлиный, жертвы — дверям, и первейшая — селезенка.
Начинаются дожди, цветут персики и сливы. Поют иволги. Ястребы оборачиваются горлицами.
Сын неба поселяется в Таймяо Цинъяна, выезжает в колеснице луань, правит лазурными драконами. Водружает зеленое знамя, облачается в зеленое одеяние, убирается зеленой яшмой. Вкушает пшеницу и баранину. Его утварь — с «просторным» узором (шу и да).
В этой луне берегут почки и ростки, питают юных и малых, привечают всех сирот.
Сын неба избирает благоприятный день и повелевает вознести молитвы у алтаря земли.
Повелевает соответствующим чинам посетить тюремные замки, снять кандалы и наручники, облегчить телесные наказания, приостановить иски и тяжбы.