Олени роняют рога, цикады начинают трещать. Вырастает трава банься, цветет алтей. В этой луне не разжигают огня на юге. Можно поселяться в высоких и светлых домах, любоваться далями, подыматься на горы и холмы, забираться на террасы и галереи.

Если во вторую луну лета ввести зимние указы — град и снежная крупа выбьют хлеба, дороги станут непроезжими, начнутся брани. Если ввести весенние указы — пять злаков поздно созреют, налетит всякая саранча, страна будет охвачена голодом. Если ввести осенние указы — травы завянут, с деревьев опадет листва, плоды созреют слишком рано, народ станет страдать от мора.

Далеки истоки музыки. Она рождается из меры, коренится в великом едином. Из великого единого появляются два начала, из двух начал — инь и ян. Инь и ян изменяются и преображаются, одно стремится вверх, другое опускается вниз. Объединяясь, образуют тела. Кипят и бурлят. Разделившись, воссоединяются вновь; воссоединившись, вновь разделяются.

Таково постоянство небес. Небо и земля как телега и колесо. Когда колесо совершает оборот, все начинается с той же точки. За всяким пределом лежит возвращение. Нет ничего, что не было бы обусловлено.

Солнце, луна и звезды движутся то быстрее, то медленнее. Солнце и луна движутся всяк по-своему, но свершают каждый свой путь неукоснительно.

Четыре времени года набирают силу поочередно. Погода стоит то жаркая, то холодная, дни бывают то короткими, то длинными, тела то податливыми, то твердыми. Все сущее появляется от великого единого, свершает превращения с инь и ян. Ростки приходят в движение; затвердевая и застывая, обретают конечную форму, обретая конечную форму, они занимают собой определенное пространство, а у всякого пространства — определенный тон. Тон рождается из согласия, согласие — из упорядоченности. На этом основывались при установлении музыки первые цари.

Когда мир пребывает в великом покое, все существа в умиротворении, все изменяется согласно высшему, тогда музыка достигает завершенности. Музыка, достигшая завершенности, имеет последствием умерение страстей и желаний. Когда страсти и желания не направлены по ложному пути, музыка достигает законченности. Музыка, обретшая законченность, — искусство, проистекающее из уравновешенности. Уравновешенность проистекает из справедливости, справедливость — из знания дао. Посему лишь с человеком, постигшим дао, имеет смысл рассуждать о музыке.

В гибнущих государствах, у исчезающих народов не то чтобы совсем не бывало музыки, но музыка их нерадостна. Смеются и пьяные, поют и осужденные, издают воинственные клики и безумные. И музыка века, погрязшего в смуте, наподобие этого. Когда ни правитель, ни подданный не знают своего места, когда отец и сын забывают о своем долге друг перед другом, а мужчины и женщины забывают о приличиях, когда стонет и вздыхает народ, это едва ли можно счесть музыкой.

Ибо музыка есть следствие гармонического союза неба и земли и стремления к слиянию инь и ян.

Небо дает жизнь человеку и, если он празден, наделяет его любострастием. Если бы человек не обрел бы его, он не искал бы ему удовлетворения. От неба же человек наделен злобой. Если бы он не обрел ее, он не ходил бы кривыми путями. Итак, человек наделен любострастием и злобой от неба и ничего не в состоянии к этому добавить, ничего не способен в этом изменить.

Средь ученых мужей нашего века есть такие, что отрицают музыку. Как же они могли дойти до этого?

Великой музыке внимают правитель и подданный, отец и сын, стар и млад, с радостью и восторгом. Радость и восторг рождены уравновешенностью, уравновешенность рождена дао. Дао же таково, что, смотря на него, его не заметишь, прислушиваясь к нему, его не услышишь, касаясь его, не ощутишь. Тот же, кто способен созерцать невидимое, слышать неслышное, ощущать бестелесное, близок к познанию дао.

Дао — это то, что настолько крошечно, что даже не имеет формы, не имеет названия. Чтобы как-то назвать, его зовут великим единым. Единое повелевает, двойственное ему следует. Мудрецы древности покидали двойственность, устремляясь к единому, и посему они способны были познать природу всего сущего.

Посему тот, кто способен сделать правление единым, несет радость правителям и подданным, приводит к согласию далеких и близких, умиротворяет черноголовых, соединяет семьи. И тот, кто способен подчинять себя единому, избегает напасти, проживает свой век, сохраняет в целости свое тело. Способный же следовать единому в управлении государством, устраняет порочных, привлекает разумных, свершает великие преобразования. Способный по примеру единого править миром упорядочивает приход холода и жара, размеряет срок ветру и дождям.

Посему мудрец знает лишь единое. Ибо, кто знает единое, просвещен; кто знаком лишь с двойственностью — безумен.

Живут все без исключения, но никто не знает, отчего он живет. Знают тоже все без исключения, но никто не знает, отчего он знает. О том, кто знает, отчего он знает, говорят, что он познал дао. О том, кто не знает, отчего он знает, говорят, что он выбросил драгоценность. Бросающемуся драгоценностями недалеко до беды.

Властители нынешнего века за драгоценности принимают по большей части жемчуга да яшму, копья да мечи. Но чем больше собирают они этого, тем больше ропщет народ, тем в большей опасности их держава, тем большей опасности подвергают они себя самих. Так что такие действия ведут по сути к утрате драгоценностей.

Музыка смутных времен сродни этому. Когда барабаны и литавры гремят как гром, когда гонги и цимбалы звенят, как вспышки молний, когда лютни и свирели, пение и танцы подобны воплям — ци сердца приходит в смятение, в ушах и глазах сумятица, все естество в потрясении.

Такого рода музыка не может радовать. Ибо чем более опьяняюща музыка, тем в большее раздражение впадает народ, тем большие смуты в государстве, тем больше унижает себя властитель. Так что такие пути ведут по сути к утрате музыки.

Превыше всего мудрые цари древности ценили музыку за приносимую ею радостность. Сяский Цзе и иньский Чжоу, склонные к пьянящей музыке, в звуках больших барабанов, колоколов, литофонов, труб и свирелей превыше всего ценили громкость, а в зрелищах — массовость. Они увлекались всем новым и необычайным, созвучиями, непривычными уху, соцветиями, непривычными глазу. В стремлении превзойти в этом друг друга они не знали меры и конца. Упадок в царстве Сун наступил, когда там создали тысячи колоколов тона чжун. Упадок в царстве Ци наступил, когда там отлили огромный колокол тона люй. Упадок царства Чу последовал за созданием там шаманских мелодий.

Если желать опьянения, то такая музыка и впрямь опьянит. Однако если взглянуть на это глазами владеющего дао, то это путь к утрате истинной музыки. Когда же истинная музыка утрачена, прочая музыка не принесет радости. Когда же музыка не приносит радости, в народе начинается ропот, а жизни наносится ущерб. Жизнь под такую музыку уподобляется льду под палящим солнцем — она самое себя истаивает. А проистекает это из незнания истинной природы музыки и, вследствие этого, пристрастия к музыке пьянящей.

С истинной музыкой дело обстоит так же, как и с истинной сущностью и естеством плоти. Все, обладающее сущностью и плотью, должно быть соответствующим образом вскармливаемо. Излишний холод или жар, переутруждение или праздность, голод или перекормленность — эти шесть вещей противны истинной сущности. Тому, кто вскармливает, следует следить за тем, что противно истинной сущности, дабы прийти к тому, что согласно истинной сущности. Тот, кто способен сохранять условия, согласные истинной сущности, в течение долгого времени, тот обретает долгую жизнь.

Истинная жизнь состоит в том, чтобы тело всегда пребывало в покое, чтобы рассуждение всегда следовало за ощущением, чтобы следовать воздействию извне, более к этому не возвращаясь, и чтобы держать в узде желания и страсти. Однако если не знать меры в обуздании страстей и желаний, это приведет к утрате плоти. Если же не знать меры в страстях и желаниях, это приведет к мыслям о низменном и крамольном, делам развратным и подлым. Оттого и бывает, что сильные притесняют слабых, большинство насильничает над меньшинством, храбрые унижают робких, старшие презирают младших.