Поэтому Чжоу-гун Дань[355] говорил: «С теми, кто ниже меня по духу, я не общаюсь, поскольку они лишь отягощают меня; с теми, кто для меня ровня, я также не общаюсь, поскольку от них мне нечему поучиться!» Так что разумному полезно быть лишь с теми, кто добродетельнее его самого. А привлечь разумных и знаться с ними можно, лишь привечая их по ритуалу[356].

[Когда правители разумны и в мире порядок, добродетельные в почете. Когда же правитель невежествен, а мир погряз в смуте, тогда добродетельные в пренебрежении]. Всегда следует стремиться находиться с теми, кто добродетельнее нас. То, благодаря чему можно заполучить в знакомые добродетельного, чтобы с ним жить, — церемониал. Когда правитель добродетелен, а в мире порядок, добродетельные оказываются в почете [на самом верху]. Когда же правитель неразумен, а мир погряз в смуте, тогда добродетельные оказываются в самом низу [в пренебрежении]. Сейчас дом Чжоу низложен и нет больше сына неба, а большей смуты, чем отсутствие сына неба, не бывает. Потому что когда нет сына неба, сильные притесняют слабых, многочисленные творят насилие над малочисленными, уничтожают друг друга при помощи войска, не зная отдыха и перемирия, а на первых ролях оказываются льстецы. Именно таков нынешний мир. Поэтому желающему найти мужей, владеющих дао, нужно искать их на реках и морях, в горах и ущельях, в местах малодоступных и удаленных. Только там при удаче можно их обрести.

Тай-гун ловил рыбу в Цзыцюане, потому что родился во времена Чжоу-синя, но там его и нашел Вэнь-ван[357]. Вэнь-ван владел всего лишь тысячей колесниц, а Чжоу-синь был сыном неба. И то, что сын неба утратил Поднебесную, а властитель тысячи колесниц ее приобрел, показывает, что такое знание и незнание. Так что когда речь идет о людях заурядных, простом народе, ими можно повелевать не церемонясь. Но когда речь идет о муже, владеющем дао, то ему необходимо оказывать почет и с ним следует лично знакомиться — только тогда его ум может быть использован в полной мере.

Когда Янь-цзы прибыл в Цзинь, он увидел человека в вывернутой мехом внутрь одежде, тащившего тюк сена и остановившегося отдохнуть на обочине[358]. Признав в нем благородного мужа, он послал спросить, как тот оказался в таком положении. Тот отвечал: «Цисцы продали меня сюда в рабство, мое имя Юэ Шифу». Янь-цзы сказал: «О!» — и тут же велел отпрячь левую пристяжную, чтобы выкупить этого человека. Самого его он взял в повозку и отвез к себе. Когда они прибыли, он, ни слова не говоря, вошел во внутренние покои (женские покои). Тогда Юэ Шифу разгневался и хотел удалиться. Янь-цзы послал за ним человека, чтобы передать следующее: «Мы с вами прежде не были знакомы, но я помог вам избежать несчастья, чем же я теперь перед вами провинился?» В ответ Юэ Шифу сказал: «Я слышал, что благородный муж может снести унижение перед тем, кто его не знает, но не должен терпеть пренебрежения от того, кто его узнал. Поэтому я хочу прекратить всякие отношения». Тогда Янь-цзы сам вышел к нему и сказал: «Раньше я видел только вашу наружность, теперь я вижу и внутреннее содержание моего гостя. Я, Ин, слышал, что тот, кто хочет по-настоящему узнать человека, не обращает внимания на то, что о нем говорят другие, и кто хочет понять, каков человек в деле, не должен полагаться на его собственные речи. Могу я извиниться перед вами и просить вас остаться со мной?» Юэ Шифу сказал: «Раз вы относитесь ко мне с уважением, я не могу не последовать за вами». И Янь-цзы взял его на службу[359].

Когда у человека заурядного появляются заслуги, он начинает воображать, что облагодетельствовал других людей; полагая себя благодетелем, он становится заносчивым. А вот то, что Янь-цзы не только не поставил себе в особую заслугу, что выручил человека из беды, но сумел даже перед ним извиниться, показывает, насколько далек он был от пошлости. Это и есть путь к истинным свершениям.

Учитель Ле-цзы[360] попал в нужду и отощал от голода. Какой-то гость-бинькэ поведал об этом чжэнскому министру Цзы Яну[361]: «Ле Юйкоу — муж, владеющий дао. Живет он в вашем царстве и так бедствует! Разве у вас не заботятся о настоящих мужах?» Чжэнский Цзы Ян тотчас велел служителям послать Ле-цзы несколько десятков бин[362] проса. Выйдя к посланцам, учитель Ле-цзы дважды поклонился, но дара не принял. Когда гости удалились и Ле-цзы вернулся в дом, его жена гневно била себя в грудь и причитала: «Я слышала, что семья человека, постигшего дао, обретает покой и радость, а ваши жена и дети отощали от голода. А когда министр хочет подарить вам немного зерна, вы отказываетесь! Что же, нам суждено вечно быть голодными?» Смеясь, учитель Ле-цзы ответил: «Министр меня даже никогда не видел, с чужих слов посылает мне просо. Но точно так же с чужих слов он обвинит меня и в преступлении! Поэтому я и не принял дара». В конце концов недовольный народ восстал и Цзы Яна убили.

Принять от другого пропитание и не пойти за него на смерть, если он окажется в беде — это забвение долга; но пойти за такого на смерть — значит умереть за неправое дело. Умереть же за неправое дело — значит пойти против природы. Сколь же далек был учитель Ле-цзы как от забвения долга, так и от всего, что противно дао! То, что он решил не принимать дара, даже терпя голод и холод, означает, что он предвидел, какой оборот примет дело, и действовал, исходя из этого предвидения. Это и есть подлинное понимание жизни и судьбы!

Человеческий глаз устроен так, что он воспринимает некий вид, если же глаз зажмурить, то это все равно как если бы никакого вида объективно не существовало. То, что мы видим с открытыми глазами, отличается от того, что мы видим с прищуренными глазами. Тому, у кого глаза закрыты, свет в глаза не попадает, поэтому он ничего и не видит. Тот, кто зажмурился, глазами ничего не воспринимает! Если он не может ничего воспринимать, но говорит о видах, которые ему представляются, он в заблуждении.

То же касается и сознания. То, что воспринимается обладающим сознанием и что воспринималось бы не обладающим сознанием, — одна и та же действительность. Но способность к восприятию у разных сознаний различная. То, что способен воспринять обладающий сознанием, намного обширней, чем то, что способен воспринять не обладающий сознанием. Тот, у кого ясное сознание, видит дальше, чем тот, у кого оно замутнено. Если же тот, кто приспособлен к восприятию только того, что лежит рядом, станет судить о тех превращениях, которые свершаются далеко от нас, то откуда же возьмется понимание истинного положения дел? Если же нет соответствующих представлений, то, как бы ни старался говорящий, он не сможет их точно описать.

Некий жунец увидел прядильщика и спросил его, чем он занят: «Из чего получаются эти длинные-длинные нити?» Тот, указывая на коноплю, сказал, что он делает. Тогда жунец пришел в негодование: «Как из этого спутанного-спутанного может получаться длинное-длинное?»

Вот и в гибнущем царстве не то чтобы не было мудрых мужей, не то чтобы не было добродетельных. Причина в том, что их правителям невдомек, что они есть. Эта болезнь — неспособность к адекватному восприятию действительности — приходит, когда сами себя считают обладающими сознанием: такое сознание как раз и не позволяет воспринимать мир правильно. Если же мир сознанием правильно не воспринимается, но сам воспринимающий считает, что он его воспринимает, — это, конечно, глупость. При таком положении государство не может существовать, и правитель никак не может рассчитывать на собственную безопасность. Если же сознание не воспринимает чего-либо, но человек сознает, что его сознание не воспринимает этого, — государству не грозит гибель, а правителю — опасность.