Но какова же эта мера-пропорция? Она зависит от силы любви к выгоде. Когда любовь к выгоде велика, можно употребить и угрозу наказания. Однако если угроза наказаний слишком велика, то стремление к получению выгоды начинает угасать. Когда же стремление к выгоде прекращается вовсе, а остается лишь усиливающееся давление угрозы наказания извне, сам угрожающий в конце концов истощит свои силы и погибнет. Именно из-за этого прекратили свое существование дома Инь и Ся.

Править по-настоящему — это значит извлекать выгоду из положения дел и правильно расставлять по местам чипов. Поэтому правитель не может не интересоваться теми средствами, с помощью которых можно навести порядок в иерархии чинов и удержать надолго благоприятную обстановку [в правлении]. И всем тем, кто склонен запрещать то, что не следует, надлежит разобраться в этом поглубже.

Прежние ваны правили своими людьми, как правят добрым конем: они легко натягивали поводья, легко меняли ритм бега, но не давали разбегаться, когда они рвались, и так проходили тысячу ли [в день]. Умелое использование своих людей заключается в том же самом. Когда народ денно и нощно мечтает о том, чтобы его использовали, и не может этого получить, а потом вдруг получает возможность послужить высшему, народ устремляется туда, как водный поток, прорвавший плотину высотой в тысячу жэней: кто тогда сможет его удержать?

В «Чжоу шу» говорится: «Где народу нравится, там он и останавливается [на жительство]; когда же ему что-то не по нраву, он ожесточается». Если такое ожесточение охватывает многих, то кажется — лучше бы [этого народа] не было вообще.

Ли-ван был сыном неба, однако когда враждебность к нему охватила многих, он бежал в Чжи, а несчастье, приключившееся с ним, потом распространилось на сыновей и внуков, и если бы не Шао-гун Ху, его род прекратился бы вовсе. Властители нынешнего века по большей части желают многочисленности [подданных], но, не имея понятия о добре, лишь умножают число ожесточенных против них самих. Не будешь возбуждать добрые чувства к себе, не будешь и обладать ими. Обладание — это то, что непременно предусматривает любовь в сердце того, кем обладаешь, поскольку обладание только телом нельзя назвать обладанием в полном смысле слова.

Шунь был человеком в холщовой одежде, а обладал Поднебесной. Цзе был сыном неба, но не знал покоя. Причина этим двум [разным] положениям именно в этом. Поэтому теория обладания и необладания стоит того, чтобы с ней познакомиться как следует. Вот Тан и У постигли это учение и потому сумели утвердиться в деяниях и славе.

Те, кто в старину правил людьми, устанавливали по рядок с помощью человечности и нравственности; пользовались любовью народа к высшим и материальным поощрением для установления в его среде спокойствия; пользовались его верностью высшим и своей способностью внушать веру для того, чтобы ввести его в русло морали. Они старались исключить то, что было для него бедствием, заботились о том, чтобы сделать его счастливым. Поэтому их люди в отношении к высшим были подобны глине, на которой делают оттиск печатью вана: приложишь квадратную — отпечаток будет квадратный, приложишь круглую — отпечаток будет круглый. Отношение их было таким же, как отношение пяти видов злаков к земле, — они должны соответствовать своему роду — лэй, тогда урожай будет стократным. Поэтому пять предков и три царя не имели в мире противников. Даже когда сами они умерли, их потомки изменяли людей, как по волшебству божеств-предков — так глубоко разбирались они в людях и их делах.

Вэйский У-хоу, будучи в Чжуншани, спросил у Ли Кэ: «В чем причина гибели царства У?» Ли Кэ ответил: «Постоянные войны и постоянные победы». У-хоу сказал: «Постоянные победы в постоянных войнах — счастье для государства. Так почему же они все-таки погибли?» Тот ответил: «Когда войны ведутся постоянно, народ устает; когда победы следуют одна за другой, властитель зазнается. Когда зазнавшийся правитель стоит над ропщущим народом, редко бывает в Поднебесной, чтобы такое государство не погибло. Ведь гордость [правителя] приводит к легкомыслию, а легкомыслие — к погоне за вещами. Усталость [народа] ведет к озлоблению, а озлобление приводит к тайным замыслам. Если оценивать по этим крайностям, в которые впадают высшие и низшие, можно считать, что гибель У еще задержалась — ведь именно такое положение дел привело к самоубийству Фучая в Ганьсуе».

Дунъе Цзи показывал Чжуан-гуну свое искусство управления колесницей: при движении вперед-назад правил, как по [отбивному] шнуру, при поворотах влево-вправо — как по циркулю. Чжуан-гун сказал: «Отлично!» — и высказал предположение, что и сам Цзао Фу не превзошел бы мастера. Поэтому он послал его проехать сто ли и вернуться обратно [без спешки]. Между тем Янь Хэ тоже пришел посмотреть. Чжуан-гун спросил: «Вы не встретили Дунъе Цзи?» Тот ответил: «Да. Ваш слуга встретил его. Его конь скоро падет». Чжуан-гун спросил: «Отчего бы ему пасть?» Через некоторое время конь Дунъе действительно пал. Тогда Чжуан-гун, призвав Янь Хэ, спросил: «Как ты узнал, что конь его падет?» Янь Хэ ответил: «Езда по прямой как по шнуру, повороты как по циркулю — это приемы управления упряжкой Цзао Фу, но он никогда не превышал в этом меры. Когда же я давеча встретил Дунъе Цзи, мне показалось, что он требует от своего коня слишком многого, вот ваш слуга и решил, что конь скоро падет».

Вот и в царстве, находящемся в состоянии смуты, народом помыкают, не принимая во внимание его телесных свойств, не обращая внимания на его душевное состояние. Науку там делают трудной, а обвиняют в упущениях тех, кто не овладел ею; множат указы, а преследуют тех, кто их по неведению не выполняет; пытаются произвести впечатление с помощью огромных сооружений, а обвиняют в преступлении тех, кто не в состоянии выполнить задание. Народ делает шаг вперед и тут же ждет награды, отступает на шаг назад и уже трепещет от страха наказания. Потому что он знает, что его внутренних и внешних, [душевных и телесных], сил недостаточно, и начинает заниматься приписками. Когда то, что он занимается приписками, становится известно, высшие начинают преследовать и обвинять его в преступлениях. А это значит, что преступление влечет за собой еще преступление, и высшие и низшие начинают друг друга ненавидеть.

Так что когда обряды слишком обременительны, теряется торжественность; когда обременительно дело житейское, теряется эффективность; когда указы назойливы, их не слушают; когда запретов слишком много, они не действенны. Запретительных актов, изданных при Цзе и Чжоу, было не счесть, из-за них-то народ и обратился против них самих, отчего они и погибли. И наступила эта крайность оттого, что они не в состоянии были правильно воспользоваться внешним принуждением. Или вот: крайняя строгость Цзы Яна такая, что когда некто по неосторожности сломал его лук, то от страха смертной казни выпустил [на волю] бешеного пса, из-за которого в конце концов и погиб Цзы Ян! [Не случайно] на [одном из] чжоуских треножников изображен зверь Це: он длинный и извивающийся, верхняя и нижняя части [тела у него как бы] закручены в обратную сторону для того, чтобы этим показать, что все чрезмерное гибельно.

Если народ лишить его стремлений, то высшие, хотя бы они были разумны, все равно не смогли бы использовать его на службе. Те, у кого нет воли к жизни, смотрят на то, чтобы стать сыном неба, так же, как если бы им надлежало стать обычным мелким чином; смотрят на обладание всей Поднебесной, как на обладание клочком земли, в который шила не вонзить; смотрят на Пэн Цзу, как на младенца, погибшего в раннем детстве.

Сан сына неба — самый почетный; нет большего богатства, чем владение всей Поднебесной; по долголетию нет равного Пэн Цзу. Однако когда человек приходит в такое состояние, когда ему поистине не к чему стремиться, то и этих трех оказывается недостаточно, чтобы подвигнуть его к действию.