Все эти люди были знавшими свое дело подданными, и то, что им не удалось угодить господину, было предопределено вопросами Чжуан-бо, сами они были ни при чем.

Сунец Чэн-цзы потерял как-то свое черное платье и направился на улицу искать его. Там ему встретилась какая-то женщина в черном платье. Схватил ее, никак не отпускает: пусть, мол, вернет его одежду, и все повторяет: «Потерял нынче черное платье». Женщина отбивалась: «Может, вы, господин, и впрямь потеряли черное платье, но это-то я сшила собственными руками». «Тем более давай его сюда, — настаивал Чэн-цзы, — то, что я потерял, было совсем новое, совсем черное, а это уже какое-то линялое. Отдашь мне это линялое вместо моего нового, тебе же еще и выгода».

Обратившись к своему советнику Тан Яну, сунский ван посетовал: «Сколько народу я казнил, а все как-то нет в моих подданных настоящего трепета. Прямо не знаю, в чем тут дело». «Вы казните только действительных злодеев, — объяснил Тан Ян. — Когда казнят настоящих злодеев, людям невинным не из-за чего волноваться. Если вы, господин, хотите, чтобы ваши подданные трепетали по-настоящему, вам надо время от времени казнить кого-нибудь просто так, не разбирая, виновен он или нет. Вот тогда все задрожат». Через некоторое время сунский ван казнил самого Тан Яна. Так что правота в ответе Тан Яна, видимо, хуже, чем если бы он в ответе был не прав. Хуэй-цзы создал новые законы для вэйского Хуэй-вана. Когда проект был готов, он был представлен на всенародное рассмотрение, и народ его одобрил. Когда после этого проект был подан Хуэй-вану, тот, также его одобрив, ознакомил с ним Ди Цзяня. Тот также нашел, что проект хорош. «Будем проводить в жизнь?» — осведомился Хуэй-ван. «Ни в коем случае», — отвечал Ди Цзянь. «Вы же сами говорите, что проект хорош, — удивился ван. — Почему же не ввести его в действие?» «Вы, господин, видели когда-нибудь, как тащат огромное бревно? — спросил Ди Цзянь. — Передние гаркнут «ух-ху», а задние в ответ подналягут. Так вот, для перетаскивания бревен такое «ух-ху» лучше песен царств Чжэн и Вэй. А государство — это то же бревно!»

Что касается мужей искусных, то самыми искусными из них следует считать достигших дао. Даже и после этого, правда, их красноречие едва ли можно считать исчерпывающим суть вещей. Но если даже считать их красноречие исчерпывающим в слове суть вещей и событий, еще неизвестно, на благо или во вред совершенство их речей. Если искусство обращается на достижение знания законов вещей и изображение в речах должного — это благо; если же оно обращено на то, чтобы прикрывать неправду и морочить глупцов, — это зло. В древности те, кто был искусен в управлении колесницей, пользовались этим искусством для изгнания насильников и прекращения крамолы.

Вэйский Хуэй-ван обратился к Хуэй-цзы: «В прежние времена имевшие царства были неизменно добродетельны. Ныне же я, несчастный, конечно же не обладая мудростью преждерожденного, желал бы передать бразды вам». Хуэй-цзы отказался. Тогда ван стал настаивать: «У меня, несчастного, нет наследника, которому я мог бы передать царство, и если я передам его мудрому, в народе прекратятся алчба и распри. Желал бы, чтобы преждерожденный, принимая это во внимание, послушался бы меня, несчастного». Хуэй-цзы ответил: «Не могу послушаться ваших речей, хоть это и речь царя. Ведь вы, государь, властитель десяти тысяч колесниц, вы можете даже отдать кому хотите царство. Возьмем меня, Ши. Я простой человек, и если я стану обладателем царства в десять тысяч колесниц и потом захочу передать его кому-нибудь другому, то я тем самым не только не прекращу в народе алчбу и распри, но еще более их разожгу». Хуэй-ван сказал Хуэй-цзы: «В древности владение царством было от добродетели. Те, кто принимал царство и сохранял добродетель, — это такие, как Шунь». Вот и здесь видно желание сделать Шуня из Хуэй-цзы. Были и кто отказывался от царства из добродетели, такие, как Сюй Ю, и вот Хуэй-цзы хотел стать таким, как Сюй Ю. Но были и такие, кто стал добродетельным благодаря передаче царства — Яо, и вот Хуэй-ван хотел стать таким, как Яо. Но то, что делали Яо, Шунь, Сюй Ю, было не просто «передачей трона Шуню», «отказом Ю» — к этому их вынуждали действия других претендентов. И если, к примеру, этих других претендентов нет, а желание стать Яо, Шунем, Сюй Ю остается, тогда Хуэй-ван должен был бы в простом платье и шапке отправиться в Гуань, циский Вэй-ван как бы отказаться от его царства, а Хуэй-цзы, сменив одежду и убор, уехать на колеснице, не покидая, впрочем, границ царства Вэй. Самонадеянность не к счастью, и всякий поступок должен быть искренним.

Куан Чжан спросил Вэй-вана о Хуэй-цзы: «Почему мужики убивают саранчу, как только ее поймают? Оттого, что она вредит посевам. А этот господин, когда выезжает, — в лучшем случае несколько сот колесниц, пеших слуг тоже несколько сот; в худшем случае несколько десятков того и другого. Это называется: не пахать, а есть, и разве от этого вред посевам не еще больше?» Хуэй-ван сказал: «Хуэй-цзы по имени Ши, — о нем трудно ответить господину в изысканных тонах. Все же попробуем разобраться в его намерениях. Хуэй-цзы говорит: «Вот строят городскую стену: эти тащат огромные бревна и громоздят их сверху на стену; те вздымают трамбовки и уплотняют землю под стеной; а еще некоторые — заглаживают поверхность стены, чтобы она выглядела получше. Такие, как Ши, — это как раз те, кто наводит на стену глянец. Если искусную вышивальщицу заставить сучить шелк, она не справится с нитью. Если искусного резчика послать валить деревья, он не свалит ни одного; если мудреца заставить жить как простолюдина, он не сможет управлять другими мужиками. Так вот, Ши — из тех, кто управляет мужиками. К чему же вам, господин, уподоблять его саранче?»

При управлении царством Вэй Хуэй-цзы руководствовался своим учением, и правление его было беспорядочным. Ко времени Хуэй-вана царство из пятидесяти сражений потерпело поражение в двадцати, убитых было несчетно. Среди полководцев, сыновей правителя, некоторые были захвачены в плен. Глупость «великого учения» Хуэй Ши вызывала смех по всей Поднебесной: достаточно было любого примера, чтобы убедиться в его неразумности. И все же Вэй-ван просил чжоуского правителя поручить тайши изменить его имя на титул «второго отца».

При Хуэй-цзы Ханьдань держали в осаде три года и не могли взять, мужи и народ обнищали и были истощены до крайности, страна пришла в запустение, со всех сторон Поднебесной наступали вражеские войска, толпы черни сеяли крамолу, чжухоу не оказывали должного уважения, хорошо еще, что благодаря Ди Цзяню дальнейших планов Хуэй Ши не приняли, а то пропало бы государство. Сокровищами казны откупались направо и налево, земли со всех сторон отрезали себе соседи — с этого времени и начался упадок царства Вэй. Звание «второго отца» — высокое звание; передача власти в государстве — великое событие. Хуэй-цзы рекомендовал использовать «невнушаемость» и «недоверчивость». Однако слушать его и поступать соответствующим образом — никак не назовешь это искусством. Без искусности же браться за управление — тягчайшее преступление. Хорошо еще, что учению его последовали только в Вэй. Плодом этого было злодейство над Поднебесной, которое называли порядком, так что Куан Чжан, нападая на Хуэй Ши, был, по-видимому, прав.

Бо Гуй впервые встретился с Хуэй-цзы. Тот заговорил с обычным искусством, но Бо Гуй ему не отвечал. Хуэй-цзы ушел. Бо Гуй, обратившись к стоявшим там людям, сказал: «Один человек женился, а когда новобрачная прибывает на новое место, она, как известно, ведет себя скромно, ступает маленькими шажками, глаз не поднимает. А тут, когда слуга зажег пучок полыни, чтобы отогнать злых духов, молодая заявила: «Пучок слишком большой — дымит». Когда она проходила в ворота, заметила выбоину и сказала: «Засыпьте, а то еще кто-нибудь ногу сломает». Эти ее слова нельзя сказать, чтобы не пошли на пользу семье, в которую она вступала, но тем не менее было в них нечто такое, что показывало, что она как бы слишком много на себя берет. Вот и Хуэй-цзы сегодня увидел меня, можно сказать, первый раз в жизни, а сколько сил положил на то, чтобы убедить меня в своей правоте. Что-то он уж слишком суетится».