Дао неизменно и безымянно. Простотой сродни необработанному дереву, и, хотя мало, никто в Поднебесной не посмеет счесть его своим подданным. Если бы цари и правители сумели держаться того же, к ним сами собой обратились бы все вещи. Небо и земля соединяются в гармонии, и тогда выпадают сладкие росы. Народ не может этим управлять, он к этому приспосабливается. Начинается создание чего-либо с присвоения ему имени; то, что названо по имени, уже как бы существует. Но нужно также знать, что на этом нужно остановиться; знать, когда остановиться, означает избежать беды. Об этом говорят так: дао заполняет Поднебесную подобно тому, как реки и моря заполняют русла и межгорья.

Знающий других — умен; знающий себя — мудр. Побеждающий других силен, побеждающий себя — могуществен. Кто знает, когда остановиться, богат. Кто достаточно силен, чтобы осуществить задуманное,— обладает волей. Кто не покидает своего места — долголетен. Кто не исчезает после смерти — долговечен.

Великий путь подобен паводку: может находить русло слева или справа. Все вещи полагаются на него, благодаря ему рождаются каждая в свой срок. Вырастают, свершают, преуспевают каждая в своем, но ни на одну из них путь не претендует. Он одевает и вскармливает все вещи, но ни одной не владеет. Потому при неизменном отсутствии желаний можно именоваться малейшим, и все равно все вещи к тебе обратятся, потому что ты не будешь претендовать на то, чтобы ими владеть. Можно именоваться и величайшим, но что делает мудреца по-настоящему великим, так это то, что он ни к какому величию не стремится. Поэтому и способен стать поистине великим.

К тому, кто являет собой великий образ, устремляется вся Поднебесная. Устремляясь и не подвергаясь никакому ущербу, пребывает в безопасности и спокойствии. Так, радуясь запаху яств, останавливаются на постой заезжие купцы. О проявлениях же дао говорят: «Сколь пресно и безвкусно! Смотришь на него, и ничего не видишь; вслушиваешься, и ничего не слышишь». Польза же от него — неисчерпаема.

Кто желает вдохнуть, непременно должен сначала выдохнуть. Кто желает ослабить, непременно должен сначала укрепить. Кто желает избавиться от чего-либо, непременно должен сначала это возвысить. Кто желает что-либо захватить, непременно должен сначала от этого отказаться. Это и называется тончайшим знанием: гибкое берет верх над жестким; слабое — над сильным. Рыба должна держаться на глубине. Так и в государстве: его самое острое оружие должно быть скрыто от людских взоров.

Дао неизменно в недеянии, но нет ничего, что бы им не совершалось. Если бы хоу и ваны держались бы того же принципа, вещи сами по себе изменялись бы к лучшему. Изменяясь к лучшему, они стремились бы к совершению должного. Тогда мы утвердились бы в неизреченной простоте, подобной необработанному дереву. Утвердившись в подобной необработанному дереву неизреченной простоте, мы не знали бы ничего неподобающего. Незнание неподобающего привело бы к спокойствию, в котором Поднебесная исправилась бы сама собой.

Высшая дэ не похожа на дэ; благодаря этому она и есть дэ. Низшая дэ опасается — как бы себя не уронить; поэтому она и не есть дэ. Высшая дэ ничем не занята специально, но нет ничего, что бы ею не совершалось. Низшая дэ занимается всем, но у нее всегда что-нибудь недоделано. У высшей человечности много дел, но ни одно не остается без исполнения; у высшего долга тоже много дел, но вечно что-нибудь не исполнено. Высший же ритуал, которому вроде бы тоже до всего есть дело, вообще никем не принимается всерьез: при первом же удобном случае его отбрасывают без всяких сомнений. Так что утрата дао влечет появление дэ, утрата дэ — появление человечности, утрата человечности — появление долга, утрата долга — появление ритуала. Ритуал же знаменует окончательную утрату взаимного доверия и начало всякой смуты. Кто ясно видит заранее эту последовательность, тот становится украшением пути; это начало отказа от банального ума. Ясно, что так называемые великие мужи замечают лишь очевидное, но не видят ничего тонкого; их интересуют вещи, а не мысли. Поэтому они хватаются за близкое и упускают дальнее.

В древности было то, что называется «обретением единого». Небо, обретя единое, стало чистым-прозрачным; земля, обретя единое, стала твердой-покойной. Божества-предки, обретая единое, становились чудесными-явленными; обитаемые ими горные долины исполненными чудесного. Все вещи, обретая единое, становились способными к порождению себе подобных; хоу и ваны, обретая единое, могли наводить порядок в Поднебесной. Причиной всему этому было единое. Потому что, не будь оно чистым-прозрачным, небо раскололось бы; не будь она твердой-покойной, земля развалилась бы. Божества-предки, не будь они чудесными-явленными, оказались бы забыты; горные долины, не будь они исполненными чудесного, опустели бы; и все вещи, не порождай они себе подобных, прекратили бы существование. Да и хоу и ваны, лишись они благородства и возвышенности, утратили бы свое положение. Так уж всегда: основой знатного служит незнатное, как основой высокого — низкое. Потому-то хоу и ваны и зовут себя «несчастными» да «сиротами». Что же они, и в самом деле самые незнатные? Нет, конечно. «Ведет множество колесниц не такая же колесница». Просто надо «не жалованье по рангу ценить, как драгоценную яшму, а на редкое сокровище смотреть, как на обычный камень».

Дао действует так, что все время возвращает к началу; кто желает использовать его, должен уподобиться слабому. Вещи Поднебесной рождаются в явленном, но само явленное рождается в неявленном.

Когда высокий муж слышит о пути, он без колебаний следует ему. Когда средних достоинств муж слышит о пути, он не знает, жить ему или умереть. Когда о пути слышит муж заурядный, он громко хохочет. Но если бы над дао не потешались, это уже не был бы путь! Поэтому-то о нем часто и говорят в таких выражениях: «ясность пути подобна туману»; «продвижение по пути подобно отходу назад»; «необычайное дао выглядит банальным»; «высшая дэ как горное ущелье»; «великая чистота подобна бесчестью»; «в широчайшей дэ будто чего-то не хватает»; «утверждение дэ подобно проигрышу»; «в естественности и прямоте есть что-то от лукавства»; «у величайшего квадрата углы непрямые»; «большой сосуд долго делается»; «великий звук трудно услышать ухом»; «у великого образа нет определенной формы». Сам по себе путь скрытен и безымянен; но только то, что следует ему, может благополучно начинаться и завершаться.

Дао рождает единое; единое рождает двух; двое рождают третьего. Эти трое порождают все существующее. Все существующее несет на себе инь и обнимает ян. Разливая в мире ци, все приводит к гармонии. В Поднебесной всем ненавистны вещи, называемые «сиротство», «вдовство», «бесталанность», но ваны и гуны только так себя и именуют. С вещами всегда так: кто умаляется, приобретает; кто стремится приобрести, утрачивает. Так учат люди; тому же учу и я: «сильный и отважный не умирает своей смертью». Вот это-то и есть главное в моем учении.

Самое податливое в Поднебесной всегда подчиняет себе самое жесткое. Это как явленное и неявленное: вступая в не имеющее промежутка, я тем самым постигаю, в чем преимущество недеяния. Это и есть поучение без речей: опытное постижение преимуществ недеяния. Только мало кто в Поднебесной способен это постичь.

Подумаем, что дороже — слава или здоровье? Что важнее — душевное здоровье или вещи? Что хуже — обрести жизнь или погибнуть? Поэтому-то и говорится: «Если что-то слишком любишь, трудно с этим расстаться; если много скопил, много и пропадет!» Не узнает же позора тот, кто умеет довольствоваться малым; и кто знает, когда остановиться, раньше времени не умрет. Только так и можно достичь долголетия.