А Наташа Сакович не забыла. Красивая, самоуверенная, с гордо поднятой головой, она стоит на высоком крыльце и возмущенно требует у Ганьки ответа, где все-таки она столько времени швэндалась…

— Нигде, — только и может выдавить Ганька.

— «Нигде, нигде»… — передразнивает Наташа. — Так тебя и будут ждать в штабе, такую персону важную!

Ганька и сама знает, что не будут. Знает, что не обязаны ждать. И правда — «персона».

— Я боюсь, — неожиданно вырывается у нее.

— Боже! Впервые в жизни встречаю такую дурищу! — всплескивает руками Наташа. И по лицу ее видно, что она действительно впервые в жизни встречает такую вот, как Ганька…

— Я… не могу. — У Ганьки хватает смелости подняться только на первую ступеньку крыльца.

— Ну, тогда клади зубы на полку.

Ганька молчит.

— А мне, собственно, что за дело? Не хочешь — не надо. Только имей в виду, больше просить за тебя и бегать за тобой я не стану, — пренебрежительно бросает Наташа, достает из сумки зеркальце и внимательно рассматривает себя.

Как и всегда, когда она видит Наташу, Ганька и сейчас не может отвести глаз от нее. Такой девчонки, как Наташа, нет ни среди здешних девчат, ни среди эвакуированных. Будто и войны никакой, будто дома она у себя, будто парным молоком умывается — так светло и розово ее лицо. На полных алых губах всегда усмешка, которую сразу и не разгадать. Светлой алюминиевой расческой Наташа взбивает и без того пушистые, тонкие, как шелк, золотистые волосы, подкрашивает губы. Потом вытягивает вперед руку с зеркальцем, любуется собой издали.

— Я пошла. — И Наташа кладет обратно все в сумку. — У меня дело, — сухо говорит она и делает шаг, чтобы спуститься с крыльца.

Ганька понимает, что, как только она это сделает, уйдет куда-то, где у нее «дела», — все пропало. Все, чего Наташа старалась добиться для нее, дуры.

— Погоди. — Отчаявшись, Ганька взбегает на крыльцо. — Я не буду…

— Чего не будешь? — почти не глядя на нее, спрашивает Наташа.

— Бояться…

— А чего, бойся, — Наташа презрительно кривит губы.

— Я пойду…

Но Наташе хочется продемонстрировать свою полную власть над Ганькой.

— Не ходи. Мне это не требуется.

— Я пойду, — повторяет Ганька, еле сдерживаясь, чтоб не зареветь.

— Ну вот, поплачь теперь! И на черта я связалась с тобой, с такой плаксой! В самом деле, что тебе там делать? Начальник штаба просил, чтобы я посоветовала. — Эти слова — «начальник штаба просил» — Наташа произносит так значительно, что Ганьке опять становится страшно, но уже по-иному: как же теперь этот начальник обойдется без них с Наташей, ведь она же действительно рекомендовала ему Ганьку.

— Я не буду! — решительно вытирает глаза Ганька. — Это я так. Посмотришь.

Наташа не успевает высказать свое отношение к этому Ганькиному безволию, как вдруг отворяется дверь и на пороге возникает молодой лейтенант.

Все на нем сверкает, начиная от новенькой, скрипучей портупеи. Фасонистые сапоги из зеленого брезента, фуражка с красным околышем и узкая черная полоска усов.

— Наташа?! — удивленно и обрадованно восклицает лейтенант и, как давний знакомый, протягивает девушке руку. — Что вы делаете тут, у нас?

— Добрый день, Володечка! — Наташа охотно пожимает руку лейтенанту. — Я у вас столько времени уже тружусь, а вы и не знаете. — В голосе Наташи капризные нотки, а глаза, — что в них, сразу и не поймешь, — глядят на лейтенанта ласково.

— Простите, я ведь только из командировки… — пытается оправдаться тот, но Наташа перебивает его.

— Ну да! — прикидывается она обиженной. — Ну да!

— Честное слово! — клянется лейтенант.

— Ну ладно, так и быть, прощаю. Я не злопамятная, — милостиво соглашается Наташа.

Лейтенант задерживает ее руку в своей.

— Познакомьтесь, Володечка, с моей самой лучшей подругой и землячкой. Тоже из Белоруссии. Мы с начальником штаба договорились, что она будет работать у нас. Очень, очень способная. Только стесняется идти к нему, так вы, Володечка, пожалуйста, проводите ее и сами скажите все. Очень вас прошу, очень…

Наташа тараторит, смеется, а завороженный лейтенант не отрывает от нее глаз и все глубже и глубже погружается в их пучину.

— Для вас, Наташа… — как воск, плавится он, совсем, видно, не вникая в суть ее слов.

— Вот и отлично! Чудно! Вечером встретимся на танцах в офицерском клубе. А сейчас я бегу. Дел не оберешься. Смотрите же, помогите моей подруге. Она такая у меня замечательная, такая замечательная! — В голосе Наташи полный восторг перед Ганькой, и та на какую-то минуту просто немеет: еще пять минут назад Наташа готова была уничтожить ее своим презрением…

Наташа легонько освобождает руку, еще раз одаривает лейтенанта улыбкой и быстро сбегает с крыльца. Ганька остается на крыльце вдвоем с ним.

— Ну что ж, познакомимся. Вяткин, сын собственных родителей. — Он вскидывает глаза на Ганьку.

Так же, как и с Наташей, он очень приветлив, так же пожимает руку, но…. Ганька отлично видит разницу, — нет, на Наташу он глядел совсем по-иному. Ганька же словно язык проглотила. Рассматривает свои стоптанные босоножки на деревянной подошве так внимательно, словно видит их впервые. Проследив за ее взглядом, лейтенант даже присвистнул.

— Да, вам ведь срочно требуется… — спохватывается он и из-за краски, залившей лицо Ганьки, не договаривает, что именно ей срочно требуется. Сразу став серьезным, лейтенант строго говорит: — Пошли к начальнику. — И открывает перед нею дверь. — Прошу!

Начальник штаба — на красных петлицах у него по одной «шпале» — даже глаз не поднял, как читал, так и продолжает читать какую-то бумагу, которыми завален у него стол.

— Товарищ капитан! Разрешите обратиться, — с порога козыряет лейтенант Вяткин. Ганька прячется за его спиной ни жива ни мертва.

— Ну, что там у тебя?.. — не отрываясь от бумаги, разрешает начальник штаба.

— Вот, товарищ капитан, по договоренности с вами… на работу…

— На работу? По договоренности со мной? — удивляется капитан. — Кого? — Он растягивает слова, и у него получается: «ка-во?»

— Да вот, товарищ капитан… — Лейтенант Вяткин поворачивается направо, потом налево. Чтобы капитан наконец увидел Ганьку, он отступает вбок.

— Ее?! — кивает начальник в сторону Ганьки и так растягивает «е-ё», что та обмирает от страха.

— Ее, товарищ капитан.

— Ты что, смеешься?.. У меня что, детский сад или штаб запасного стрелкового полка?

— Так точно, товарищ капитан, штаб запасного стрелкового полка. Только она очень способная.

Ганька ахнула: лейтенант точно повторяет Наташины слова.

— Способная? — В голосе капитана недоверие. — А тебе откуда это известно?

— Ну… У нее образование, товарищ капитан. Профессия.

— Какая? — У капитана получается «ка-кая?».

— Ну… Ну…

Что знает о Ганькином образовании лейтенант Вяткин?

И тогда она сама вдруг отваживается, чтобы выручить его:

— Я окончила институт…

Во взгляде капитана снова недоверие.

— Институт? Быть не может.

— Честное слово.

— Честное пионерское… Даже если и так, все равно ничего не умеешь. Наберем девчонок всяких, а потом будем вместе с ними носом хлюпать… — Капитан поднимается и выходит из-за стола.

Он высокий, видный и, так же как лейтенант, в портупее (правда, не такой сверкающей), в таких же зеленых брезентовых сапогах. Без усов и намного старше.

— Наберем, говорю, девок. — И подходит к Ганьке и лейтенанту.

Ганьке бы за этих «девок» повернуться и хлопнуть дверью. Но она почему-то остается стоять на месте. Так же, как и с Наташей, которая ругала ее на чем свет стоит. Чудной какой-то день. Ганька сама себя не понимает и не узнает.

— Увидишь, хватим мы с ними бед и хлопот, — продолжает, иронически усмехаясь, капитан, как бы грозя лейтенанту.

Но тот, видать, хорошо знает своего начальника, потому что не пугается, не отступает от своего.