Пока сны пробираются в мою болящую голову и успокаивают горящий огнем зад, а моя судьба, принявшая облик закованного в турнирную броню рыцаря, тихо гремя железом, осторожно шагает по внутреннему двору разрушенного замка, я позволю себе небольшое отступление. Я прекрасно помню, что обещал вам совсем недавно и позволю себе напомнить вам, что мне удалось продержаться почти целую главу, но сейчас мне необходимо прерваться. Нет, у меня ничего не чешется и не зудит. И если мое отступление расстраивает вас настолько, что с губ ваших готовы сорваться слова, что не принято озвучивать в приличном обществе, я возьму на себя смелость и напомню вам, что сейчас вы именно в таком обществе и находитесь. Но если вы не в силах сдержаться чтобы не произнести их, прошу вас только об одном, постарайтесь произнести их про себя, помните здесь могут быть дети. Моральная целостность и невредимость сознания присутствующих здесь взрослых дам, меня мало волнует. Они и не такое видели и слышали. Да и я на своем веку встречал женщин, что даже из черта душу вытрясут. Хех,… но об этом позже. Сейчас же прошу вас поверить, у меня есть причина так поступить и причина эта весьма веская. Килограмм этак восемьдесят чистых мышц и метра два ростом. Белокурые, слегка вьющиеся волосы до плеч, томный взгляд вечно усталых голубых глаз, слишком пухлые губы и острый нос, и совершенно нереальные моральные устои. Хочется вам того или нет, но я должен рассказать вам о славном рыцаре Роланде Гризе до того, как его кованная перчатка поднимет меня с лавки в сторожке охраны.

О, сэр Роланд! Один из величайших людей которых я знаю. Он не был слишком известен, когда мы познакомились и слишком скромен сейчас, чтобы признавать все то, что о нем говорят. Впрочем, говорят о нем не слишком часто и часто не слишком приятные вещи, припоминая ему именно тот период времени, когда мы с ним познакомились. А припомнить есть что. Меня зовут Бобовое Зернышко, но вы об этом знаете. Как знаете и то, что имечко мое иногда сокращают до Боб, но тут я не против. Или до Зерно, что мне сильно не нравится. Ну, или до Зернышка, что тоже не вызывает во мне восторга, но и отторжения не следует. Но вот прозвища у меня не было никогда. Зачем? С таким то именем. Сэр Роланд же имел вполне себе произносимое имя, благозвучное, от которого за версту несет аристократом, но и прозвище у него тоже было. Звали его Сэр Сплю Под Мостом. Замысловато, обидно, но по делу.

А дело было вот в чем. Как я уже говорил, у сэра Роланда нет и видимо никогда не было дома, он странствующий рыцарь, боец на турнирах, и мастер обращения с любым видом оружия. Почти с любым, но об этом ниже. Сейчас же о его прозвище. Ехал как-то сэр Роланд из одной малоприметной деревушки в другую, и застала его в пути непогода, и была она такая сильная, что ехать дальше он не смог. Тогда он добрался до моста через речушку, да и заночевал там. Под мостом. Утром осмотрел мост и как до деревни добрался, так и сказал старосте, что, мол, неплохо было бы починить опоры, а то прогнили все, едва ему на голову мост не свалили. Староста покивал головой, но промолчал. А вот бывший в то время в деревне, так же застигнутый непогодой один вельможа — нет. Самому сэру Роланду он в лицо ничего не сказал, зато добавил в историю красок, поднаврал, допридумал того чего не было и выдал ее за чистую монету, едва его жирненькая тушка оказалась в тепле, в окружении ушек, готовых его слушать. Ушки те услышали, сами собой накрутили еще подробностей и отправили историю дальше. Когда же история эта доползла до действительно знатных людей, то обросла такими подробностями, говорить о которых здесь я не стану, ведь здесь могут быть дети. Да и дамы, думается мне, не захотят этого слышать. Вскоре придуманные подробности отвались, история покрылась пылью и забылась вовсе, а вот прозвище плотно вцепилось в могучую спину сэра Роланда и прилипло к нему.

К чему я все это рассказываю, да к тому, что любой, или почти любой нормальный человек на месте заночевавшего под мостом рыцаря, попросту бы промолчал, но только не сэр Роланд. Его треклятые моральные устои и придуманные им же правила и обеты ни за что и никогда не дадут ему смолчать, если его внимательные глаза видят несправедливость, или же хотя бы непорядок. Все должно быть, как заведено, все должно быть чисто убрано, разложено по полочкам и желательно завернуто в свежие, выстиранные дочиста, тряпочки. Вот вы бы стали волноваться о том, что обвалится мост через речку, где даже воробей, желай он утопиться, сделать этого не сможет? Нет, конечно! Тем более что вы в этой деревне первый и вполне возможно последний раз. А он стал.

Да и бог с ней, с моралью сэра Роланда. Перейдем лучше к его достоинствам. А их тоже не мало. Высок, красив, мускулист, всегда опрятен. Хотя, в силу образа жизни, временами весьма ощутимо пованивает, но всегда исправляет это при первой возможности, не скупясь на горячую воду и мыло. Он может за пару минут сделать фарш из любого вышедшего на поединок с ним, причем предоставив выбор оружия противнику. Он владеет мечом, словно родился с ним. Турнирное копье в его руках словно обретает силу и напитывается божьей благодатью. Булава одним ударом превращает кирпич в пыль, а метательный топор входит в мишень по самую рукоять. Единственный вид оружия, так и не покорившийся сэру Роланду Гризу это лук. Стоит только рыцарю взять его в руки, как то тетива слетит и ударит его по носу, то стрела сорвется и упадет к его ногам. Как не пытался сэр Роланд овладеть им, дальше умения накладывать тетиву его старания не продвинулись. А потому к его седлу лук и не приторочен. Все остальное оружие, аккуратно завернуто в промасленную кожу и подвергается ежедневной обработке. Ну, или хотя бы еженедельной. Но больше чем за оружием сэр Роланд следил за доспехом.

Единственным богатством сэра Гриза был комплект турнирной брони, лично подаренной его прадеду королем. Одного этого упоминания должно быть достаточно, чтобы полностью описать состояние этого самого комплекта. За столько лет, и неимоверное количество турниров, он весьма серьезно поизносился. Да и образ жизни славного рыцаря ничуть не способствовал улучшению этого состояния.

Как я уже говорил, у сэра Гриза не было дома. Совсем. Никакого. У меня хоть развалины замка на тот момент имелись, а у него не было и этого. Ночевал он на сеновалах, если успевал добраться до какой-нибудь деревни до ночи, или в лесу, где сооружал себе шалаш из валежника, если везло его найти, или же в чистом поле, если ночь заставала там. В общем, сэр Гриз весьма неприхотлив к условиям своего существования. Не отличался он и разборчивостью в еде, что попадало под руку, то и шло в желудок. А как прикажите относиться к этому, если вся жизнь славного рыцаря проходила в дороге.

И дорога эта, петляя и изворачиваясь, довела его до разрушенного совсем недавно странным взрывом замка. Настала и нам пора вернуться в этот замок, тем более что солнце уже прорезало лучами небо на востоке, а латная перчатка сэра Гриза зависла над моим плечом и вот-вот его сожмет.

Больно было так, словно я провалился в нору голодных крыс и те с радостью приняли меня за свой обед. Болело все. Каждый ноготь, каждый волос на моем теле болел. Голова раскалывалась пополам и я, не открывая глаз, представил себе, как из нее вываливаются мозги. Зад жгло огнем, неимоверным, адским пламенем. Но и то и другое и третье меркло, перед тем как внезапно заболело сдавленное чем-то жестким плечо. Я открыл глаза. На меня, нависнув надо мной, смотрела голова огромного быка. С рогами и застывшими раздувающимися ноздрями. В первый миг я решил, что все еще сплю, но боль во всем теле доходчиво объяснила, что это не так. Во второй миг я понял, что чудовище, нависшее надо мной, должно быть голодно, иначе чего ему на меня так таращится? В третий же миг я осознал, что мне конец, потому как в памяти моей разом всплыли картинки из страшилок, что рассказывали долгими зимними ночами подмастерья на кухне, а я, прильнув щекой к остывающей печи, слушал их рассказы, стараясь ничем не выдать своего присутствия. И вот про такое чудовище я слышал от них ни один раз. А потому мне точно конец. Ну, и ладно. Что ж теперь, если смерть пришла за мной в таком виде, значит, будем умирать гордо, с высоко задранным носом и презрением в глазах. Хотелось бы мне, чтобы это было так, но вместо презрения в моих глазах вспыхнул ужас, а тело совершенно без моей команды подобралось и, вжавшись в стену, захныкало, умоляя чудовище, убить меня быстро или хотя бы не слишком сильно мучить.