— Это, какого хрена сейчас было?

Человек, разбивший кружку в придорожном трактире, вскочил, втянул носом воздух, широко расставил руки и потянул энергию в себя. Лицо его расслабилось, на губах появилась улыбка. Он медленно опустился на землю и закрыл глаза. Проснулась. Она проснулась! Он потянулся и приготовился погрузиться в сон, чувствуя, как страх отпускает его.

Черный дракон тоже почувствовал это. Он поднял шипастую голову к своду пещеры, ноздри его раздулись, выпустили клубы дыма. Лапы уперлись в пол, оставив на нем глубокие следы от когтей. Дракон взглянул на дело своих лап, закрыл глаза и, опустив голову на лапы, улегся. Теперь у него было время. Теперь он мог ждать.

Черный рыцарь выплеснул всю ярость от поражения на ни в чем не повинную мебель. Его повелитель наблюдал за ним, тихо улыбаясь. Пусть себе беснуется, пусть выплескивает свою ярость, пусть копит злость, она ему еще пригодится. Пусть до конца выпьет горькую чашу поражения за миг до победы. Он проиграл, но его господин выиграл от этого поражения больше, чем мог себе вообразить. Он думал, ему придется ее будить, но она проснулась сама. Сама! И это прекрасно.

— Когда перестанешь себя жалеть, — произнес повелитель, — подготовь фанали.

С этими словами он встал и покинул комнату, оставив рыцаря разносить все, что там было.

Я же лежал на земле и совершенно не знал, что почувствовали сильные мира сего. Нет, не те, кто правит государствами, а те, кто привит теми, кто правит государствами. Я лежал, и сознание мое блуждало где-то далеко-далеко от израненного тела.

Яркое, теплое, ласковое солнышко заливает своим благостным мягким светом все вокруг. Жужжат пчелки и мухи, поют птички. Чудно, не предаваемо пахнут цветочки. А где-то не далеко плещется вода и плеск ее так миролюбив, так нежен, что на моих губах против воли проступает улыбка.

Где это я оказался? Последнее, что я помню, как яркая вспышка ослепила меня, а рядом со мной кусками осыпалась броня злобного, так не похожего на благородного рыцаря сэра Роланда Гриза, черного рыцаря. Я лежу средь цветочного поля, и по моему носу ползет божья коровка. Ее тонкие лапки щекотят меня, хочется чихнуть, но я держусь и лишь щурюсь и от щекотки и от солнца, что светит прямо в глаза.

Но ни то ни другое меня не раздражает. Я спокоен и почти счастлив. Я не чувствую голода, не чувствую боли. Мне хорошо, так хорошо, как мне не было с тех пор, как я украл индюшачью ногу с тарелки одного из кухонных подмастерьев мастера Люцелиуса Кярро. Мне, конечно, за это потом досталось и от подмастерьев, всех сразу, и отдельно от самого старшего повара, но оно того стоило. Что значат тумаки и затрещины, когда в желудке твоем плещется съеденная целая индюшачья нога.

Но все же где я? Давайте поднимемся вместе с взлетевшей с моего носа божьей коровкой и осмотримся. Что мы видим? Бескрайнее поле полное самых разнообразных цветов. И я сейчас не про те, что растут на тонких ножках и чудно пахнут, я про те, что радуют глаз и воняют, если ими только что покрасили стену. Что? Я неправильно употребил слово? Да ладно вам грамотеи, мне простительно, еще несколько лет назад я употреблял только те самые индюшачьи ножки, что уже поминал.

Так что же мы все же видим? А видим мы цветочное поле, но об этом я уже говорил, видим вдалеке черный горный пик, что почти сливается с небом. Видим бескрайнюю водную гладь, что нежно гладит золотой песок берега. И видим грязные голые пятки, неестественно торчащие из цветов и отравляющие все это великолепие. И кстати, это мои грязные пятки. Хотя стойте, а почему мы видим мои пятки? Где, черт возьми, мои почти не ношенные сапоги? Я выложил за них приличную сумму и вот так потерять их я не намерен! Тем более что прямо сейчас в одну из пяток впивается весьма наглый комар.

На укус комара я не отреагировал. Так и лежал с открытыми глазами и смотрел на плывущие надо мной белоснежные облачка, угадывая какое из них на что похоже. Странно, но меня абсолютно не волновало отсутствие рядом со мной сэра Роланда, монашки Бели и даже Воина Света Керанто. О последнем в моей памяти осталось только слабое воспоминание как о человеке, что весьма забавно машет ручками в полете. Ничего меня не волновало. Как я уже сказал, я был почти счастлив и спокоен.

— Ты проснулся, Бобовое Зернышко? — мой слух уловил полный нежности, ласковый женский голос, что лился в уши подобно сахарной патоке в рот.

Я моргнул, но никого не увидел и остался лежать, глазея на облака.

— Ты проснулся, Бобовое Зернышко? — все с той же нежностью и лаской повторил вопрос голос и на этот раз слова достигли не только ушей, но и смогли достучаться до занятого облаками мозга.

— Да! — отозвался мой рот, хотя я ничего говорить не хотел.

Тело мое согнулось и село, хотя и садиться я тоже не хотел. Вот не удивлюсь, если сейчас оно встанет и пойдет куда-нибудь само по себе. Но тело лишь село, глаза несколько раз моргнули и замерли, разглядывая, как бабочка с огромными черными глазами на крыльях пьет нектар. Сама бабочка белая, а глаза у нее черные огромные, такие и съедят, не поморщатся. Интересно, а бабочки умеют есть глазами? И рот их такой же большой и страшный? Если да, то я и представить боюсь, какие у нее зубки.

— Повернись ко мне, бобовое Зернышко! — не то попросил, не то потребовал голос.

Но если это и было требование, то произнесено оно было так, что противиться всей льющейся с ним ласке не было ни сил, ни смысла. Единственное, что меня напрягало, так это мое полное имя. Отвык я слышать его вот так. Роланд все проще Зернышком зовет. А когда последний раз я слышал полный вариант, моя шея потом долго ныла, получив по себе обваренными в пару пальцами-сосисками старшего повара мастера Кярро.

Воспоминания об этом событии заставили меня сжаться и постараться сделаться невидимым. Но я не бабочка и спрятаться в цветочек не могу, и я повернулся. Повернулся и застыл.

На меня смотрела шикарная светловолосая женщина. Кожаная броня облегала ее тело и, надо сказать, там было, что облегать. До этого момента я думал, что моя знакомая Суккуба имеет великолепные формы, но я ошибался. Грудь больше и едва не вываливается из открытого лифа, бедра куда как более округлые, да еще и затянутые в тонкие кожаные штаны едва не доходящие до колен. О, что это за коленки. Я засмотрелся на них и глубоко вздохнул. Боже, да я готов прямо сейчас припасти к ним и забыться навсегда, гладя хотя бы одну из них. А ниже, ниже. Мышцатые икры, перетянутые крест-накрест тонкими ремешками от сандалий. А вот пальчики, торчащие из сандалий, подкачали. Нет, они тоже красивые и ноготочки аккуратные, но сами пальцы слишком большие и торчат в разные стороны.

Вид пальцев меня отрезвил. Я вздрогнул и поднял взгляд, чтобы снова открыть рот и на этот раз пустить слюну. На меня смотрели два огромных бездонных ярко синих океана. И располагались они под тонкими слегка приподнятыми бровями. Высокий чуть сморщенный лоб, сияющая диадема в длинных золотистых волосах, ямочки на розовых щечках, тонкие улыбающиеся губки и ямочка на подбородке.

Кто она я не знал, но не сомневался ни секунды что либо принцесса почтила меня своим присутствием, либо богиня снизошла до меня. Мысль о богине несколько отрезвила, напомнив, что не каждая из них добра и милостива. Вспомнить, например, ту, которой служит монашка, она и человеческими жертвами не брезгует. Наверно. Не знаю. Но то, что запросто отправляет свою монашку людей крошить совершенно точно. Я тому свидетель.

Я вздрогнул, но только затем чтобы снова погрузиться в два океана глаз. Да наплевать, что я и не знал, что бывают океаны. Про озера знал, так что пусть будут озера, хотя это и слишком мелко. Я смотрел на нее, и внизу живота что-то шевелилось, разливаясь по телу теплом, и на этот раз я уже знал, что это и не боялся. Да, даже тогда мой сморщенный ничего не понимающий мозг мог понять, что подобная женщина не для меня, что мне с ней ничего не светит, даже если я попытаюсь взять ее силой. Я и силой, мда…