Я проснулся. Нет, не так. Я проснулся! Вот, так гораздо лучше, потому что так вы полнее сможете понять всю ту гамму чувств, что я испытывал в этот момент. А гамма эта состояла из совершенно разных чувств. Во-первых, потому что я проснулся первым, и радость от этого была неописуема. Благородный храп, вырывающийся из могучей глотки сэра Роланда Гриза, мощью своею сотрясал хлипенькие стены странной комнатушки, со множеством пыльных скамей и несуразной статуей на низеньком постаменте. Но не комната принесла в мою жизнь великолепное ощущение почти полного счастья. Оно появилось и окрепло во мне потому что, как уже было сказано, проснулся первым. Никогда еще я не обгонял в этом никого. Да что там, я вообще никогда никого не обгонял.

И вот я сижу на полу, таращусь на играющих на статуе солнечных зайчиков и довольно скалюсь. Сквозь боль и слезы скалюсь. Почему сквозь боль? Да потому что не могучий храп сэра Роланда меня разбудил, а тот факт, что я оказался на полу. И боги с ним, ну упал и упал, не в первый же раз и далеко не в последний, но упав, я чувствительно приложился головой об пол. Приложился так сильно, что на лбу моем многострадальном тут же возникла шишка, а из глаз брызнули слезы. Хотя, готов допустить, что слезы текли по щекам не от боли, а от обиды. Обидно же упасть со скамьи, приложиться лбом, да еще при этом и запутаться в одеяле.

Последний факт не сказать, что меня порадовал. В одеяле оно конечно теплее, но, черт возьми, куда как страшнее чем без него. Скажите, вы когда-нибудь просыпались и понимали, что кто-то теплый и мягкий опутывает все ваши конечности и шею? И это не кот! Точно не кот. Если нет, то поверьте мне на слово, ощущения не из приятных.

Вот я и сидел, радуясь тому, что обскакал храпящего сэра Гриза, ревел не то от боли, не то от обиды и боялся пошевелиться от сковывающего меня страха.

Тело боялось пошевелиться, рту и глотке страх совсем не мешал, наоборот помогал. Рот открылся, а глотка издала испуганный, полный ужаса вопль. Роланд подпрыгнул. Точнее подскочил. Еще точнее он попытался это сделать, но ноги его запутались в одеяле и, огласив помещение мощным ревом, сплошь состоящим из выражений, что я приводить здесь не буду, он растянулся на полу. Правая рука его привычно потянулась к кольцу на поясе и беспомощно в него провалилась. Он замолк, удивленно уставился на пустое кольцо, тяжело сглотнул и уставился на меня.

— Все в порядке, Зернышко?

Ага, в порядке. Я набил шишку, испугался, как не пугался еще ни разу в жизни, и отчаянно пытаюсь вылезти из того, что обхватило все мое тело. А так, в полном порядке. И даже лучше! Ведь я смог проснуться раньше самого благородного рыцаря! Но ничего этого я не сказал, так и продолжал бесконечную и такую же безрезультативную битву с одеялом.

Роланд сжал кулаки, натянул на морду беззаботную, насквозь фальшивую улыбку, поднялся на ноги, подошел ко мне и легонько приподняв, вытряхнул меня из одеяла. Вот ведь гад, даже не позаботился о том, чтоб я не упал еще разок. А я упал и вновь приложился лбом об пол. Возможно, именно этот гулкий удар пустого черепа по каменному полу и привел в движение тех, кто нас сюда определил.

Дверь в дальней стене со скрипом отворилась, и в комнату вошел, хотя лучше сказать втек, священник. Да, да, тот самый, что орал песенки под окном очень красивой, но очень странной женщины.

— Вы проснулись, господа, — льстиво поклонился он и выдал обворожительную улыбку, что впрочем, не возымела действия ни на благородного рыцаря, все еще шарящего по поясу в поисках меча, ни на меня растирающего украшенный двумя новыми, свеженькими шишками, лоб.

— Ты кто? — ничуть не смущаясь, спросил Роланд, я отчаянно закивал, всячески демонстрируя, что и мне это интересно.

— Я местный священник, — слегка поклонился вошедший и только сейчас я разглядел на нем рясу, пояс с четками, да углядел малюсенький символ на груди.

Символ этот был мне не знаком, хотя каким-то внутренним чутьем я и догадался, что это знак какого-то бога, но что за бог понять не смог. Даже если бы сильно хотел не смог бы этого понять, а я и не хотел, да и не знал я всех этих церковных штучек. Да, что там, я и в церкви, даже в той, что была в замке покойного ныне графа, бывал лишь трижды. Два раза совсем не по своей воле. А разок, зашел туда, потому что из открытых дверей так чудно пахло сладкими булочками. Это потом я понял, что пахло оттуда воском для свеч, но ведь пока не попробуешь, не поймешь.

Но я отвлекся. Вернемся к священнику. Символ бога, а, забегая вперед символ богини, терялся в его рясе и если бы лучик солнца не отразился от него, я бы вообще ничего не разглядел. Сам священник был еще не стар, видал я людей и постарше, и бороды у них посолидней, не то, что у этого, так куценькая, еще не полностью седенькая, всего-то до ключиц едва достает. Вот у магов бороды так бороды! Там сразу ум видать. А здесь…

— Хорошо, — кивнул Роланд, — а имя у тебя, священник, есть?

— Брат Ларит, — священник опустил голову не то в поклоне, не то заметил что-то на ботинках.

— Отлично, брат Ларит, а скажи мне, какого лешего у вас тут происходит? Где мой меч? И что за вонючие тряпки ты нам подсунул.

Говоря все это, Роланд медленно двигался к священнику, а вместе с Роландом к нему же, так же медленно двигались и лавки. Сэр рыцарь попросту не обращал на них внимания, отодвигая в сторону, а точнее раздвигая, ногами. Руки он при этом не использовал. Хотя нет, еще как использовал, он всячески демонстрировал размер своих немаленьких кулаков.

— С мечом вашим ничего не случилось, — спокойно ответил священник, но на кулаки косился. — Это храм, и оружию здесь не место. Ваш меч, сэр рыцарь, находится в моем доме. Здесь неподалеку, всего в нескольких шагах отсюда. Теперь ваш второй вопрос. Это не грязные тряпки, а очень даже теплые одеяла. Здесь по ночам бывает весьма холодно, и я предпочел накрыть вас, чтобы вы не замерзли. Вот мы и подошли к ответу на третий ваш вопрос. А именно, что здесь происходит. А происходит здесь моя вам благодарность, за возвращение в этот мир нашей богини. Если бы не вы с вашим… э-э-э… слугой…

— Оруженосцем! — выкрикнул я.

— Оруженосцем, — поклонился священник, — то богиня так бы осталась для нас лишь статуей. Святой, дарующей нам силы и уверенность в завтрашнем дне, совершающей чудеса и заботящейся о нас. Но лишь статуей. Благодаря же вам, она сейчас тоже в моем доме. И я, раз уж вы проснулись, приглашаю и вас последовать в него.

— А нельзя было сразу нам там койки выделить.

— Можно, но вы были, как бы это помягче сказать, не совсем в форме. Скажем, вы уснули.

Священник замолчал. Роланд тоже. И если первый стоял спокойно, то у второго, даже затылок напрягся. Лица его я не видел, и сказать по правде сейчас и не хотел.

— Что значит, уснули? — прорычал Роланд.

— Видите ли, пришествие богини в наш мир многое изменило. Но она расскажет вам об этом сама. Я ответил на ваши вопросы?

Роланд покосился на меня, но у меня вопросов не было, все мое внимание занимал солнечный зайчик, прыгающий по несуразной статуе женщины в простом деревенском платье.

— Тогда, позвольте задать вам вопрос.

Роланд вздохнул и кивнул позволяя.

— Вы путешествовали только вдвоем?

— Нет. С нами были еще люди.

— И где они?

— В лесу. А тебе зачем? — Роланд сделал шаг, отодвинув еще парочку скамей.

— Богиня распорядилась пригласить всех ваших спутников. Вас ждет обед, скромный, но надеюсь вкусный.

Он говорил что-то еще, но я дальше уже не слушал, все мое внимание было поглощено чарующим словом «обед» и желанием не захлебнуться собственной слюной.

Роланд не ел. Почти не ел. Он ограничил себя цыпленком, обжаренным с травами, парой вареных яиц, тремя, обильно сдобренными маслом, ломтями черного хлеба и кружкой местного напитка, что местные выдавали за пиво. Последнее я не пробовал, а потому не могу сказать действительно ли только выдавали, или это было самое настоящее пиво. А вот набросился на еду, словно никогда не ел. Что впрочем, не так далеко от истины: последний раз мне перепадало что-то съестное еще до того, как Бели засунула мое тело в корыто с кипятком. И сейчас, когда на столе дымились пусть и весьма скромные, но вполне съедобные блюда я решил ни в чем себе не отказывать. Ведь неизвестно когда удастся поесть в следующий раз.