— Я хотела с вами поговорить, сэр Роланд, но вы зачем-то сломали дверь. Теперь нам придется потратить время, чтобы найти новое место для разговора.

Рыцарь хмыкнул.

Лучшего места не нашлось. Мы забрались на сеновал, над стойлом для лошадей. Видимо рыцарь хотел, чтобы и Праведник слышал весь разговор. Удобно расположившись на ворохе сена, вдыхая вышибающий разум, запах лошадиного навоза я в пол уха слушал, о чем говорят рыцарь и девушка.

— Позвольте я, для начала представлюсь, — сказала она, слегка морща, страдающий от запаха носик. — Меня зовут сестра Бели.

— Сестра, — нахмурился рыцарь.

— Сестра, — кивнула она. — Я монашка.

— Не похожа ты на монашку, — кивнул рыцарь на то, что до сих пор ускользало от моего пытливого взора, а именно на висящий у нее на поясе нож в тяжелых кожаных ножнах.

— Я не простая монашка, — проследив его взгляд, улыбнулась она. — Я, как бы это сказать, я монашка боевая. Мой орден, хотя и поклоняется милостивой богине Ирилиане, но не забывает о том, что когда-то наши первые сестры пришли в этом мир, чтобы защитить его от воров, насильников и разбойников. А потому каждая из моих сестер обучена обращаться со многими видами оружия. Я могу стрелять из лука или арбалета, так же весьма искустна в рукопашном бою и бою на коротких ножах. Владею и копьем. Не вашим турнирным, а настоящим боевым.

— Турнирное бы ты не подняла, — хмыкнул рыцарь.

— Так же могу драться с мечом, как со щитом, так и без него, — не обратив на слова Роланда никакого внимания, продолжала монашка. — Владею и техникой боя с двумя мечами.

— Не слишком ли много всех умений для такой, как ты? — куда только пропали честь и благородство сэра рыцаря, но сейчас он вполне себе обходился и без них.

— Нет, — ответила монашка поднявшись. — Не слишком. Хотите испытать меня в бою.

— Да упаси нас от этого боги, — отмахнулся Роланд.

— Боитесь? — с вызовом спросила девушка.

— Тебя? — рыцарь смерил ее взглядом. — Нет, — его плечи дернулись. — Но я не прощу себе драки с женщиной, даже если эта женщина монашка.

Впоследствии сэру Роланду все же пришлось скрестить мечи и с ней и с другими воинствующими женщинами, о чем он многократно сожалел и даже пытался замолить сей грех.

— И много вас таких?

— Нет, не много, — с грустью ответила Бели, садясь на место. — В нашем ордене осталось всего несколько сестер. Мы обычно не принимаем участия в мирских делах, за редким исключением. Сейчас, как раз, случай того самого исключения. У меня весьма четкие инструкции на ваш счет. Завтра утром мы оседлаем коней и как можно быстрее двинемся в сторону алтаря нашей богини Илирианы, — она осенила себя знамением. — Где получим ее высочайшее благословение, после чего нам предстоит путешествие на юг, где, быть может, тамошние маги сумеют сделать что-то для вашего друга.

— Оруженосца, — гордо выпалил я, не желая оставаться в стороне от разговора.

— И все это на конях? — криво усмехаясь, спросил Роланд.

— Да, я уже купила лошадей себе и Зернышку. Как вы, должно быть, поняли, сюда я прибыла на вашем прекрасном скакуне.

В моей голове вновь появилась мысль, о том, как она привезла сюда все оружие Роланда, но пока я соображал, как именно об это спросить, мысль покинула мою голову.

— Ну, что ж, — сэр Роланд вытянулся на сене, и сунул себе в рот соломинку. — Удачи тебе с путешествием. И к алтарю и к магам южным. А я никуда не поеду.

Монашка усмехнулась.

Сэр Роланд проверял крепление седла и тихо, чтобы его никто не слышал, матерился. Делал он это не сказать, что слишком умело, ему не помешало бы взять пару уроков у той самой старушки в башне магов, но зато делал это от всей души. Уж не знаю, как его уговорила монашка, но он явно торопился. Я же никуда не спешил. А куда мне спешить. Меня накрепко привязали к спине старой костлявой, но очень послушной клячи. Восседая на ней, я смотрел, как сэр Роланд быстро собирает вещи, как обвешивает поклажей Праведника, как косится на молящуюся восходящему солнцу монашку, и размышлял о том, что увижу целый мир, о существовании которого я и не подозревал.

— Хорошенькая, — произнес где-то рядом женский, полный ласки и похоти голос. — Как думаешь, может ее свести с рыцарем?

— Да ты что? — расхохотался мужчина. — Даже и думать не смей. Она ж монашка.

— Ой, можно подумать я монашек не перевоспитывала.

— Эту не тронь. Себе дороже выйдет. Особенно когда наш ангелочек проснется.

— Что да, то да, — ответила женщина, и голоса смолкли, оставив в моей голове полное впечатление, что я их уже где-то слышал.

Наш путь лежал на восток, к почти заброшенному алтарю великой когда-то богини Илирианы. А с другой стороны, к тому же алтарю неспешно направлялся черный рыцарь на черном коне с самыми черным планами.

До алтаря мы не добрались. Как? Почему? Согласен. Это возмутительное заявление, особенно в свете того, что я говорил, что именно туда мы и направляемся. И все же не смотря на все мое и ваше возмущение, это является самой, что ни на есть горькой правдой. До алтаря мы не добрались.

Мы очень хотели. Мы торопились, как только могли, точнее как позволяли разбитые артритом ноги старой клячи, на спине которой я сидел. Бывает ли у лошадей артрит? А мне откуда знать! Я и про болезнь эту узнал лишь недавно, и то, наблюдая его последствия на руках одного зловредного старикашки. Но я забегаю вперед. Сильно так забегаю.

Итак, даже если лошадь и не страдала от артрита, то от старости она страдала точно. Она еле переставляла ноги и по хорошей мощеной дороге, а стоило только свернуть на проселочную, так и вовсе встала. Нет, она делала что могла, она едва ли не неслась вскачь, вот только даже еще не научившийся ходить младенец мог бы ее обогнать. Но она старалась. Она выкладывалась полностью, а потому быстро уставала. Мы проводили больше времени лежа на травке, чем в седлах.

Рыцарь первое время рычал и с легкой злобой в глазах поглядывал на монашку, но к вечеру второго дня его злость уступила место интересу. Пряча улыбку в кулак, он поглядывал, как монашка пытается уговорить старую клячу сделать хоть еще пяток шагов. Иногда у нее получалось, но чаше нет. Лошадь была как стара, так и упряма и если уж уставала, то уставала окончательно.

К вечеру третьего дня монашка сдалась. Она добровольно, без всякого давления с моей или же стороны рыцаря признала свою оплошность и на весь окружающий нас лес объявила себя глупой деревенщиной. Я не стал пускаться в расспросы, и выведывать, что привело ее к этим умозаключениям. За меня это сделал рыцарь. Он с радостью принял признание девушки и, не скрывая своего искреннего сочувствия, едва не довел бедняжку до слез. А затем приободрил, заявив, что если лошадь не падет до ближайшей деревни, то там она и останется и он со всей широтой своей души так уж и быть оплатит ее содержание.

Моими деньгами. Я бы тоже не прочь давать такие обещания, и даже выполнять их, платя из чужого кармана. Но тогда этот благородный порыв благородного рыцаря вызвал во мне гордость. Еще бы быть оруженосцем такого человека, что готов даже мешающей путешествию лошади пенсию назначить.

Впрочем, до деревни мы тоже не добрались. И виной тому на этот раз был я. Точнее, то, что отпечаталось на моем заду. И причина была совсем не в том, что мне было больно сидеть или ходить. За время прошедшее с получение отметины, ожог зажил и теперь почти не доставлял неудобства, если по нему не лупить палкой, или не стирать его до кровавых мозолей, трясясь в седле.

Кляча в очередной раз встала. С момента последней стоянки мы и проехали то всего ничего. Пяток километров отмахали на предельной для нее скорости и силы у старушки закончились, о чем она и оповестила всех громким ржанием. Рыцарь вздохнул. Он больше не ругался, всякий раз, когда кобылка уставала. А вот монашка от пары емких слов не удержалась. Но слова ее прошли впустую, видать старость и на ушах лошадки сказалась. Удобно, ничего не скажешь. Тебя костерят и в хвост и в гриву, притом в прямом смысле, а ты стой себе и жуй травку.