Но я отвлекся. Рыцарь покосился на солнце, прикинул наши шансы на еще один переход и скомандовал привал. Монашка встретила его слова без особого воодушевления, чего нельзя сказать о моей кобылке. Избирательная глухота это чудо во всех смыслах.

Мы расположились на небольшой полянке. Разложили костер, сварили поесть, поели, посидели, молча, глядя в костер, доели остатки каши, еще поглазели на костер, доели сухари, те, что рыцарь разрешил, и отправились на боковую.

Обычно мой безмятежный сон они охраняли, сменяя друг друга, но в этот раз сэр Роланд решил, что я уже достаточно взрослый и сильный, чтобы на этот раз доверить мне их безмятежный сон. Он так и сказал. Сиди, говорит, следи за всем, а если увидишь что-то странное, буди меня. С этими словами он улегся, завернулся в плащ и спустя минуту уже храпел. Монашка посидела еще немного, грустно так на меня глядя, а затем подобралась, укуталась в накидку, привалилась спиной к дереву и тоже захрапела.

Слушать их совместный храп было весело. Мощный, почти звериный рык, вырывающийся из широченной груди рыцаря и тоненький почти мышиный писк, выходящий из полуоткрытого рта монашки. Пару раз они умудрились дышать в унисон, дополняя мелодии друг друга. Я слушал их и смотрел в огонь.

Я ничего не боялся, а то, что в моих трясущихся руках был крепко зажат нож, так то, чтобы привыкнуть к его тяжести. А что руки трясутся, так холодно тут. В лесу, ночью, одному. Да я готов был руками землю рыть или на дерево взгромоздиться, и к белкам в дупло постучаться, только бы не быть одному. Я сидел перед костром и отчаянно шарил взглядом по окружающей нас растительности. Мне не было страшно, я был в ужасе! По моей спине катилась крупная полная страха капля ледяного пота. Вот она замерла между лопатками, перевалила через выступающий позвонок и радостно устремилась вниз. И вдруг замерла.

Я не люблю, когда что-то происходит вдруг. Вдруг может кто-то споткнуться, или же камень может вдруг свалиться прямо на голову из абсолютно чистого неба. Зубная боль бывает вдруг, но когда капля пота вдруг останавливается прямо посреди спины это… это как-то неправильно. И, тем не менее, капля пота вдруг остановилась.

Я пошевелил плечами, пытаясь столкнуть ее ниже, не вышло. Почесал спину, стремясь ее размазать, это вроде удалось, но вредная капля вновь собралась на позвоночнике и вдруг замерла на том же самом месте. Вдруг!

Я встал. Нет, я вскочил, словно ужаленный роем ос. Вскочил и замер. Замер, глядя, как из кустов прямо ко мне идет женщина, красивей которой я не видел никогда в жизни. Она шла, неспешно переставляя длинные, гладкие, словно выточенные из камня босые ноги. Ее платье развивалось в так ее шагов, поочередно демонстрируя мне коленки и нижние части бедер. Левая. Правая. Что за красота! Приложив неимоверные усилия, я смог оторвать взгляд он ее мелькающих коленок и поднять взгляд выше. Платье плотно облегало нескромные, хотя и не видимые мною бедра. Нет, различались они великолепно, и виляла она ими будь здоров, явно тренированная на это дело. Будь во мне тогда чуть больше от мужчины и чуть меньше от дурачка я, быть может, и продал бы дьяволу душу, только за несколько мгновений, когда моя голова могла бы касаться этих бедер. Но. Но я был дурачком и, хотя мужчина ниже пояса во мне пробудился, а взгляд поднялся еще немного выше и уперся в шикарную полную грудь, я так и остался дурачком. Ее красота, ее правильные симметричные черты лица, ее обворожительная улыбка, ее томно прикрытые глаза могли превратить в дурня любого мужчину, будь он простым крестьянином, дворянином или же монахом с обетом безбрачия. Но я уже был дурнем, и на меня ее фокус не сработал.

Я смотрел на нее, отдавая должное ее красоте, понимая, что ничего и никого более прекрасного я в жизни своей не видал, но и слюны не пускал. Я и не пускал слюну. Я пускающий ее всегда по поводу и без. Я, гордящийся ее густотой и длинной, не выпустил изо рта ни капли. Я просто стоял и смотрел, как подходит женщина. Казалось ли мне это странным? Конечно! Обворожительная, босая, качающая круглыми бедрами женщина посреди леса. Конечно, это странно! Подумал ли я о том, чтобы разбудить рыцаря? Нет! Почему? Да просто, потому что и не вспомнил о нем. Ни о нем, ни о монашке. Я и о том, что стою, как столб перед прогорающим костром посреди леса ни сразу-то вспомнил. Да и когда вспомнил, ничего не сделал. Я просто стоял и смотрел на нее.

Она же подошла ближе, но в круг света от костра не вошла. Посмотрела на меня, улыбнулась. Улыбнулась так, что мне сдавило сердце.

— Привет! — ее губы разомкнулись, и мне на мгновение показалось, что их облизал раздвоенный как у змеи язык.

Но я на это внимания не обратил. Все мои мысли занял ее голос. О, ее голос! Словно звенящие сотней маленьких серебряных колокольчиков крылья десятка ангелов взмахнули в едином порыве. В этом голосе было столько обещаний, столько сладости, столько желаний, что даже в моей пустой голове поселилась странная мысль. Непонятная, неизвестная, чужая. Она что-то твердила, заставляя сердце биться чаще, заполняя собой все пространство в голове. Но удержаться там она не смогла.

— Привет! — повторила женщина.

Я сглотнул и кивнул ей. Она нахмурилась, опустила взгляд на мои ноги, хмыкнула. Повернулась боком, встряхнула черными, как смоль волосами и вновь опустила взгляд на мои ноги. На этот раз она хмыкнула громче. Оправила платье, продемонстрировав гладкую белоснежную кожу бедра, подняла руки, зачем-то вдавила ладонями платье под грудью, а затем, слегка наклонившись, приподняла грудь, так что та едва не покинула платье.

— Привет! — не разгибаясь, все еще поддерживая собственную грудь ладонями, сказала она и ее большие черные ресницы затрепетали, словно крылья бабочки.

Я продолжал стоять и только крепче сжимал в руке нож, отчаянно не понимая, что именно она от меня ждет.

— Ты был прав, — она резко выпрямилась, склонила голову, еще раз взмахнула ресницами и тяжело вздохнула. — Он твой!

С этими словами она отошла в сторону, и устало привалилась к дереву. Я смотрел за ее руками, они нежно гладили кору, словно никогда прежде она этого не делала. Или делала когда-то давно и теперь наслаждалась прикосновениями.

— Это так чудесно, — произнесла она. — Ты даже не представляешь, как приятно снова ощущать, а не только наблюдать, — ее взгляд прожег дыру между моих глаз. — Ты хочешь ощутить это? — она погладила себя по бедру. — Я не против.

Я тоже. Только не понимаю зачем. Бедра я могу и свои потрогать. Да, они не такие большие, я бы даже сказал тощие, да, не такие гладкие, на ее и одного волоска не видно, мои же покрыты пусть и не длинными, но густыми волосами. Но если она хочет, я могу и погладить.

— Оставь его, — хохотнул мужской голос и из-за деревьев вышел коренастый мужик чуть повыше меня ростом, но в ширине плеч способный и сэру Роланду фору дать. — Я же тебе говорил, что это бесполезно.

— Но я должна была попробовать! — едва не всхлипнула женщина.

— Согласен! Должна была. Попробовала, не получилось. Успокойся! Успокойся насовсем у тебя и не получится. Сейчас точно.

Он дружески хлопнул ее по плечу и, в вразвалочку, направился ко мне.

Мне он не понравился. Одет в броню, не стальную как сэр рыцарь, но в кожаную с зерцалами на груди. Его руки по локоть тоже в броне, в такой же, кожаной. На локтях короткие железные шипы. На ногах высокие сапоги с открытым голенищем, а там из обоих сапог сразу торчат рукояти ножей. На поясе висит меч, правда меч в ножнах и выглядит каким-то потрепанным, но все же меч. А на голове шляпа. Ну, как сказать, шляпа. Как бы описать эту несуразицу. Вот представьте себе, что после пошива камзола у вас остался кусок ткани. Его и выкинуть жалко и использовать некуда. И вы из жадности, сами, подшиваете края, забыв о том, что на белом свете существуют портные, и водружаете это себе на голову. Со временем оно растрепалось и видимо село и теперь прикрывало только макушку, свисая с боков рваными краями. Мужика это совсем не смущало.