Я врезался в печь, спину обожгло огнем, но даже моего скудного умишки хватило, чтобы сообразить и отползти в сторону. Кярро снова навис надо мной.

— Послушай Боб, — Кярро единственный человек во всем замке зовет меня так, остальные предпочитают полное имя и сопровождают его заливистым смехом. — У нас намечается большая проблема. Чертов распорядитель забрал с кухни всех, кроме тебя. Он забрал и всех других, не только с кухни, опять же, кроме тебя и меня. Я не знаю куда он их отправил и не хочу знать. Я только знаю, что ты, да-да, именно ты должен завтра приготовить ужин для графа и его гостей. И готовить ты будешь один. Мне нужно уехать на несколько дней. За продуктами, мать их! — он сплюнул в печь, и печь недовольно зашипела и я ее понимаю, мне бы тоже не понравилось, если бы на меня плевали. Хотя, справедливости ради такое происходило регулярно, но мне это все равно не нравилось.

— Как один? — даже мой маленький ум понимал, что семьдесят пять блюд в одиночку я сделать не смогу.

— А вот так, — Кярро поднялся, замахнулся открытой ладонью.

Я сжался и закрыл глаза, но удара не последовало, вместо этого Кярро погладил меня по голове.

— Ты не справишься, я знаю, что не справишься, но здесь больше никого нет, а граф хочет чертову рыбину на воскресный прием! Сегодня будем готовить вместе и я покажу тебе как и что делать, чтобы остаться на кухне живым.

Кярро снова замахнулся, я снова сжался, и удара снова не последовало. Когда я открыл глаза, Кярро смотрел на меня нежно и ласково.

— Ты уж постарайся, Боб, — сказал он, протягивая мне маленький, не больше ранетки, мутный и весь в крошках и пылинках, кусочек сахара. — Ты уж постарайся.

Я пообещал и, получив кусочек сахара, нырнул в свое маленькое спальное место, организованное за печкой прямо тут на кухне. Почему я не спал там, когда пришел Кярро, а развалился на мешках с луком? Наверное судьба такая. Ни старший повар, ни тем более я, ни даже сам граф не знали, что совсем скоро в нашем малюсеньком, отодвинутом на самую окраину большой страны мирке произойдут огромные изменения.

Мы не знали того, что из Гласорта уже выступили войска герцога Фонгорда, намериваясь стереть с лица земли замок, где наш граф любил порадовать себя обедом из пяти блюд с трехкратной переменой.

Всю ночь, до самого утра, Люцелиус Кярро, провел, обучая, меняя премудростям поварского дела. Бедняге старшему повару приходилось нелегко. Он по нескольку раз повторял, каким именно образом шинковать капусту и фаршировать перепелку перловкой. А чтобы я лучше запоминал, он задействовал все, что было в его небольшом воспитательном арсенале: от теплых и ласковых слов, до увесистых кулаков. Последние заставляли мой скромный мозг работать на всю катушку. Ноющие ребра и расползающийся по щеке синяк многократно увеличивали его возможности. Добрые слова тоже действовали. Всякий раз, слыша какой я молодец, мой нос взлетал до прокопченного потолка кухни и я совершал непростительную на взгляд Кярро ошибку, за что тут же получал вознаграждение в виде тычка под ребра. К утру, старший повар истощил весь запас тычков, и добрые слова с его губ срывались все чаще.

Перед самым рассветом он отошел и сев на мешок с луком позволил мне в одиночку не только почистить рыбу, разогреть сковороду маслом, но и пожарить саамы рыбу. Я справился. Я не сжег себе руки кипящим маслом, не отрезал собственный палец ножом и даже не пересолил рыбу.

— А ты молодец, — выковыривая косточки из мягкой рыбьей плоти, заедая ее головкой лука, проворчал старший повар. — Я не ожидал, — он покачал головой. — Неужто и, правда, тебя надо было всего лишь похвалить.

Я смущенно опустил глаза в пол и бормотал что-то оправдательное. Нож в моих руках медленно раскачивался, пока я не забыл про него напрочь. Я поднял руку, чтобы утереть пот, нож выскользнул. Он несся к полу, надеясь на радостную звонкую встречу, но на пути его стояла моя нога.

И пока нож падает, я снова вынужден прервать историю. «Зачем?» — спросите меня вы. «Ты еще историю рассказывать не начал, а только и делаешь, что останавливаешь ее в самых ответственных местах. И что там с твоей ногой?». И будете правы. Обещаю, больше этого не делать, в пределах этой главы точно. Но может быть разок. Или два. Но не больше. Так же спешу, вас успокоить с ногой все будет хорошо. Как? Старший повар наш обладал не только внушительным ростом, но и завидной меткостью, брошенная им луковица сбила нож. И хотя на моей лодыжке остался весьма внушительный синяк, пальцы мои тоже остались на месте.

Так зачем же я прервал плавное течение истории? Я должен пояснить, что на кухне мои обязанности сводились к тому, что я подносил продукты к готовящим их людям. Я выносил мусор, оставляя на полу грязные разводы, которые потом с самозабвением отмывал, возюкая грязной тряпкой по не менее грязному полу. Но основной моей обязанностью было получать тумаки, при каждом удобном случае. Если граф оказывался не совсем доволен едой, а такое бывало не редко, то я получал тумаки со всей злостью, что родилась благодаря, данной неудачи. Если же граф был доволен, то я получал тумаки, потому что на душе кухонных было радостно. Все работники кухни как один полагали, что моего умишки на это как раз хватало. На что-то большее нет. К ножам, а уж тем более к печам меня никто не попускал. Особенно после того, как я едва не сжег весь замок, пытаясь подкинуть дров в затухающую печь. На тот момент я не то, что не умел готовить, я не знал с какой стороны нужно брать нож, чтобы не отрезать себе пальцы. Мы с господином Кярро потратили добрых два часа, прежде чем я уяснил, что такое рукоять, а что такое лезвие. И что браться за это самое лезвие не стоит. Еще час ушел на то, чтобы мои руки перестали трястись.

И вот когда господин старший повар доверил мне нож, я уронил его прямиком себе на ногу и если бы не упомянутая выше ловкость Кярро, всенепременно отрезал бы себе палец.

Итак, луковица сбила падающий нож и врезалась мне в ногу. Я упал, схватился обеими руками за горящую огнем ногу и завыл. Я катался по полу, собирая на себя луковые очистки и счищенную с рыбы чешую. Я заливал все вокруг слезами и забрызгивал соплями.

Кярро медленно поднялся, подошел ко мне и сев на корточки погладим меня по спутавшимся волосам.

— Дурачок, — нежно произнес он. — Боб, ты справишься. Ты должен справиться, просто помни, что нож может прокормить тебя, а может оставить без ноги. Но ты справишься. А если не справишься, мы вместе с тобой пойдем искать новую работу. Я не хочу уходить. А потому ты справишься.

Его красные, распухшие пальцы впились мне в волосы и приподняли голову, полные сочувствия глаза взглянули в мое залитое слезами лицо.

— Ты не можешь не справиться, — проворчал он, и его ноздри подозрительно раздулись.

Это движение его ноздрей было мне знакомо до боли во всем теле. Я приготовился к полету и не ошибся. Приподняв меня левой рукой над полом, правой Кярро, что было духу, врезал мне в живот, отправляя в недалекой полет на мешки с луком.

На этот раз я не буду прерывать историю. Я ведь обещал. Скажу лишь, что ничуть не завидую птицам. Я не имею ни малейшего понятия, как и почему они летают, но если у каждой из них есть такой вот старший повар, то к черту крылья.

Кярро присел рядом, помог мне выбраться из очередного, порванного моей головой мешка с луком и сунул мне в руки тарелку с начисто избавленной от костей рыбой и кое-каким гарниром из варенных овощей.

— Светает, — протянул он, глядя на малюсенькое зарешеченное окошко под самым потолком. Окошко это было здесь специально, хотя и было единственным на кухне. Оно не давало света, но помогало всем нам не задохнуться в вечном пару и запахах готовящейся пищи.

— Светает, — повторил он, гладя меня по голове. — Скоро стража сменится, — он задумчиво почесал небритую щеку. — А мне скоро надо будет уезжать. Ты кушай, кушай, — он снова погладил меня по голове. — А как покушаешь, пойди, поспи. Но пока ты ешь, послушай меня. Мы с тобой за сегодняшнюю ночь приготовили блюд, которых хватит почти на весь завтрашний день. Твоя задача их лишь разогреть. Ты понимаешь? Ты знаешь, как разогревать?