Она молчит, что-то делает руками.

— Мама, ты меня больше не любишь? — произносит, не отвлекаясь от своего рукоделия.

— Что?

— Ты плачешь часто и не приходишь ко мне, — оборачивается.

Она — это я в детстве. Как будто фото ожило. Протягивает мне венок из одуванчиков:

— Красиво, правда?

Соглашаюсь, а сама плачу.

— Ты моя девочка? Моя дочь. Что же я за мать такая, что даже имя не придумала, а только ждала объяснений и жалела себя!

— Ну, мам, — обиженно хмурит брови. — Наклонись, я тебе надену, чтоб ты красивой была.

Опускаюсь на колени, обнимаю ее. Вдыхаю запах моей девочки.

— Смотри, ты теперь красивая, — заглядывает в мои глаза. Ладошками вытирает влагу с моего лица. — Тебе не нравится? Ты плачешь, и плачу я.

— Нет, что ты. Очень красиво, — беру ее на ручки. Прижимая. Расцеловывая личико.

Нащупываю на ее спинке два бугорка.

— Щекотно. Это мои крылышки. Я могу летать.

— Правда? — дрожащими губами говорю, слезы никак не останавливаются. — Это же сон, да? Не реально?

— Почему? Хочешь, покажу?

— Ох ты ж моя почемучка, — смеюсь сквозь слезы. Я сошла с ума, но это то сумасшествие, о котором я мечтала. — Если бы это только было правдой.

— Мама, не плачь больше, вот возьми, — дает мне стакан с водой, а там плавает рыбка, правда, вверх пузом.

— Видишь, рыбка плавает?

— Да, милая, но она, кажется, уже свое отплавала.

— Смотри, мам, — зажмуривается, и рыбка оживает и начинает плавать. — Надо поверить. Тебе пора, мамочка.

— Я не хочу, милая, можно я останусь тут?

— Мамочка, надо проснуться, или будет поздно.

Она резко разворачивается, бежит, подпрыгивая, в сторону леса, а я не могу идти за ней. Кричу, чтоб она не уходила. Между нами появляется стена из дождя. Просовываю руку, но он меня обжигает.

— Тебе сюда нельзя. Еще слишком рано. Мы увидимся, мамочка. Проснись, или будет поздно.

Шум воды усиливается, и эта зябкая сырость пробирает до костей. Я сильно вымокла, и меня заляпало грязью. Раскат грома. Гроза в самом разгаре, а я в эпицентре разбушевавшейся стихии.

Видимо, порывом сильного ветра сломало ветку на дереве, она упала бы на меня, но статуи маленьких ангелов остановили ее, и она прикрыла, всего лишь прикрыла меня.

Кто-то откидывает эту ветку, лица я не вижу, человек в спецодежде. И на нем прибор ночного виденья. Накидывает на меня плащ. Отрывает от плиты. Чавканье грязи под ногами и приятное тепло. Я на заднем сиденье уютного внедорожника.

Трясусь от озноба, но это не от холода и сырости. А скорей наоборот. Пытаюсь расслабиться, но не получается. Чувствую, как горит тело. Это не метафора, а в прямом смысле слова. Внутренний пожар испаряет влагу в организме. Языком провожу по губам. Они пересохли и потрескались. Горло саднит, и гланды так распухли, как бильярдные шары. Больно глотнуть. Холод и жар одновременно. Это грипп.

Продолжаю содрогаться в болезненной лихорадке. Я укрыта теплым одеялом — не помогает. Трясёт так, что зубы постукивают. На меня ложится еще один слой, судя по всему, одеяла. Сверху мне уже жарко, а ноги колет от холода. Надо расслабиться. Легко, конечно, сказать, сложнее сделать. А вот и грелочку под мои ноги суют. На лоб ложится мокрая повязка, мерзкий запах уксуса бьет в нос. Чья-то ладонь заботливо трогает мои щеки. Поднимает мою руку, засовывает градусник под мышку.

Тяжелые шаги удаляются, под ними скрипит половица, через время все затихает. Размыкаю веки. Дневной свет режет их, они начинают раздражаться и слезиться. За дверью какая-то ругань. Не разобрать. Три басистых голоса спорят друг с другом.

Меня больше волнует, где я. Широкая кровать, просторная спальня, полный минимализм, всё из дерева. Чьи-то шаги снова приближаются, зажмуриваюсь. Так, если бы со мной, что-то хотели сделать, уже сделали бы, а не лечили.

Человек, ухаживающий за мной, возвращается, останавливается около меня. Ощущаю, как он нависает. Распахиваю глаза. Черная маска покрывает все его лицо, оставляя лишь узкие прорези, из которых на меня в упор смотрят голубые глаза.

— Кто вы? — охрипшим голосом произношу. — Что вам надо?

Обычно голубой цвет ассоциируется с чем-то светлым и добрым, но эти глаза, они холодные, ледяной взгляд, и в нем пылает гнев. Его рука в черных перчатках тянется к краю одеяла.

— Не трогайте меня, — вжимаюсь в постель, тяну на себя своё укрытие. — Мой телохранитель вас найдёт и выпотрошит, как овцу. — Не важно, что он айтишник по большей части. — Ты хоть знаешь, недоумок, кто я такая? Уверена, под этой маской рожа так и просить ей врезать.

У меня нет сил сопротивляться. Хоть поговорю.

Срывает одеяло. Одной рукой вжимает меня в перину. Оттягивает пижаму, в которую я переодета.

— Не трогай меня.

Ловко вытягивает градусник.

И меня это вводит в ступор ещё сильнее.

— А еще твой телохранитель сначала врежет тебе с таким желанием, чтоб сесть месяц не могла, — стягивает с себя маску, отшвыривает в сторону.

— Демис? — с облегчением и радостью произношу.

— Испугалась? — без эмоций и холодно обращается ко мне.

— Не очень.

— Мм… Угу, — задумчиво крутит градусник на свету. Как будто это не тот Демис, с которым я жила всё это время. Веселый, дружелюбный сосед-айтишник, через комнату. Сейчас у него даже походка и осанка изменились. Черты лица заострились. Веет от этого человека непонятной опасностью.

Но это же Демис, мой Демис! Или я ошибаюсь? Эта экипировка напрягает: темные штаны и кожаный пояс, на котором в кобуре висит нож, рукоять выглядывает, по бокам дополнительные магазины для оружия и пистолет.

— Что за маски-шоу?

— Температура не падает. Боюсь, воспаление легких как бы не подхватила!

— Демис, я задала тебе вопрос. Где мы?

Он сжимает в руках градусник и швыряет в стену так, что ртутные шарики рассыпаются. Я замолкаю.

— Как можно быть такой тупой? — оборачивается ко мне. Приходит в бешенство. Уже не контролируя себя, вываливает на меня всю накопившуюся злость.

— Демис?

— Когда… я… нахожусь в кругу опасных людей, по твоей же идее, ты, — тыкает в меня пальцем, — пропадаешь с сигнала. Что я должен думать?! — кричит на меня. — Бестолочь! Все мы втроём знаем, что всё о-о-о-очень серьезно, деточка. Очень — это значит пиздец как серьёзно! Но Акси, как обычно, переобувается на ходу. Отклоняется от плана. Не думая этой милой головушкой. Как можно быть такой дурой, выбрасывать телефон и выходить через черный ход из кабинета без охраны? — со злостью швыряет ещё что-то в стену. Я тебя спрашиваю?

— Ты меня пугаешь.

— Пугаю? — начинает смеяться, но это так наиграно или больше похоже на истерический приступ. Да что ж мне так на психов везёт! — Да это ты меня, черт возьми, напугала. Психопатка! Что я должен быть думать, летя через весь город к тебе? Мы тут что, в детские игры играем? Хочешь сдохнуть? Так убей себя сразу, и дело с концом. Знаешь, Акси, оно того не стоит — разрушать себя ради того мужчины! Своего бывшего, который вытер об тебя ноги! Думаешь, он прибежит к тебе на помощь, если вдруг что? Хер там, мечтай. При любой неосторожности нас всех сотрут в порошок. Кажется, ты не понимаешь правил игры, в которую втянулась.

— Замолчи. Кто тебе дал право меня отчитывать?

— А я у тебя не спрашиваю! Тебе не кажется, что ты себя уничтожаешь? Разве ты этого не видишь? Ты мстишь не ему, а себе! Ты просто уже привыкла к страданиям. Не оставляешь себе выбора. Разве этот мужчина достоит твоей любви? Ты так жаждешь отомстить, но страдаешь сама.

— Замолчи.

— А что потом? Ты хоть раз думала о том, что потом? Засадим их всех или убьём — что потом? Тебе легче станет? А я отвечу — нет!

— Какая тебе разница? Ты получишь своё! — выкрикиваю.

— О да! Меня волнуют деньги! Да у меня их столько, хоть зад подтирай. Поняла?! Какая мне разница? — рывком оказывается около меня. Нежно обхватывает моё лицо ладонями. Потрясывает его. — Какая мне разница? — повторяет, сжимая слегка. Он не в себе, но я ничего не могу предпринять. — Большая! — Этот взгляд о многом хочет сказать, но я, боюсь, не смогу ответить ему на эти чувства. Просто не смогу. — Огроменная! — тянется к моим губам. Я опускаю глаза вниз, не могу ответить на то, что он хочет, или это будет ложью. Её и так предостаточно в моей жизни. Губы касаются моего лба. — Я не хочу тебя терять! И ничего не требую сейчас, но и сдерживать то, что рвётся наружу, уже тоже не в силах. Ты мне дорога. Скажи — и я убью их всех. Потому что я… потому что я…