— Да, брат.

— Не дай ей выехать из дома.

— Хорошо.

— Давай, погнала.

Сжимаю кольцо. Должно все получиться, дорогая. Должно. Только не потеряй в меня веру, любимая.

***

Старая заброшенная стройка на окраине города. Вокруг полуразрушенные стены, из которых торчит ржавая арматура. Подо мной образовался котлован, шаг — переступлю черту. Полечу с обрыва. В лунном свете рассматриваю ювелирное украшение. Воспоминания жгучей болью разъедают мысли. Надеваю на указательный палец, прячу руку в карман.

— Я задам всего лишь один вопрос, — эхо разносится по пустырю. — Надеюсь, получу внятный ответ.

Обхожу каждую фигуру, поставленную на колени, со связанными руками и мешками на головах. Позади них становятся наши люди, срывают мешки с их голов. Двое, с распухшими лицами, с размазанной по ним кровью, покорно смотрят в пол. Третий, он как будто лишний в этой тройке, от страха не может совладать с собой, трусится, стуча зубами.

— Итак! Как девушка под наблюдением двадцать четыре на семь смогла сбежать? Варианты ответов, господа.

Напряженное молчание стало давить на виски. Пока один не стал насвистывать мелодию, а после не упал, а за ним и второй, на бетонный пол, и их не стало скручивать в судорогах, а изо рта не потекла багровая пена.

— Что с ними происходит? Развяжите их. Валера, режь веревки. Бегом.

— Шеф, они готовы.

— Как так?

— Видимо, держали капсулы во рту, вот, видите в крови кусочки.

— Да что ж такое.

Навожу ствол на третьего.

— Пожалуйста, не убивайте меня. Я всего лишь айтишник. Ничего не знаю. Пожалуйста, — выставляет руки вперед, и под ним растекается лужа.

Опускаю оружие.

— Его в машину и чистые штаны выдать. Искать мне, шавки, днем и ночью. Или я вас всех заставлю сожрать эти капсулы.

Как же душно. Выхожу на балкон. Прохладный ветерок слегка обдувает. Скоро рассвет, где шляется этот Демис? Зря так с ним.

Сажусь на пластиковый табурет и, как в детстве, всматриваюсь в окна соседних домов. Складываю руки на перилах балкона, кладу голову. В одном окне влюбленная пара, не стесняясь, вырисовывает все позы из «Камасутры».

Отвожу взгляд. Мозг подкидывает картинки случившегося. Бесконечный, повторяющийся кадр. Зажатая в тисках.

Сейчас на своих губах ощущаю вкус его прикосновений сильнее. Он не вымылся, не выветрился, а проник еще глубже. Я прошита за эти быстрые минуты его многогранной близостью. Сердечко мое, не стучи. Не поддавайся этой лжи.

Распахиваю глаза. В чужом окне не вижу больше неизвестных мне лиц. Там я и мои страхи вперемешку с тайными желаниями, запертые на засов. Руками закрываю лицо, которое стало пылать. Я хочу не думать об этом. Сопротивляться.

Голос, ласкающий слух, искушает меня.

— Открой глаза, Акси, детка. Шесть лет — это так долго, это мучительно. Любимая. Умирать каждую ночь и оживать с новыми лучами солнца — это так жестоко!

Ожоги от дерзких губ на моей груди заставляют распахнуть глаза.

— Это все нереально! Ты меня никогда не любил.

Прикладывает палец к губам.

— Никогда не говори «никогда».

Впивается в мои губы. Мы уже извиваемся на мятых атласных простынях. Сплетение рук до боли. Слияние тел воедино. Безумие гонит разлуку прочь. Целую, забыв все запреты. Медленно входит во влажное лоно. Почти теряю сознание. Свои крики не в силах сдерживать, уже на грани. Слизывает живительную влагу с моего тела.

— Как же я скучал, — шепчет мне, даря финальные ласки.

Запрокидываю голову в экстазе назад.

Меня трусит, и больно в плечах.

— Алекс! Алекс, проснись.

Вскакиваю.

— А? Что такое? — Ощупываю себя.

Это сон. Очень реалистичный сон, раз пульсирует интимное местечко. Хлопковое белье намокло.

— У нас что, других мест нет, где можно спать или лунатить?

— Что ты так орешь? Пожар, что ли? Ночью душно было, и вообще, я тебя ждала.

— Снизу я увидел свисающие руки. А если бы вывалилась через перила! Внизу там не ждет тебя супергерой, чтоб поймать. Что за беспечность? Тряпку стели под кровать.

Разворачивается, идет с балкона в комнату. А я в спешке бегу за ним.

— Восемь ноль-ноль, где ты шлялся?

— Ты теперь у нас говорящий будильник или мамочкой заделалась? — кидает сумку на пол, забрасывая вещи туда.

— Прекрати язвить. Куда ты собираешься? — оттягиваю сумку. — Я тебя никуда не пущу, — перегораживаю путь. — Лишу зарплаты в этом месяце.

Складывает руки на груди. Опирается плечом о деревянный косяк. Пухлые губы, дрогнув, растягиваются в озорной улыбке. Оголяя ряд ровных белых зубов.

— Ну! Вижу, что хочешь что-то сказать? Уговорила. Слушаю.

— Ну… я… — тереблю ручку сумки, — хочу извиниться.

— Что-то не расслышал, — наклоняется ближе ко мне со своего роста.

— Извиниться за слова. Оглох, что ли? Это все, ты прав, эмоции. Мой язык — мой враг. Не хотела обидеть тебя. Не уходи.

— А это совесть, значит, ночью заела? — Отталкивается. Перемещается из комнаты в кухню. Следую за ним. — Размечталась! Я и не собирался уходить. Надо — сама уходи. Я не обижаюсь. Знаешь, доктор на больных не обижается. Кофе будешь?

— Собака.

— Я все слышу, малая!

— Это значит мир?

— Это значит, ты мне деньги торчишь, Кнопка, за треснутое стекло, — загибает палец, — поцарапанное крыло, — второй палец, — разбитое боковое зеркало и помятый капот. Попроси его в следующий раз не прыгать на машину.

— Как скажешь. Факсом ему отправлю: «Уважаемый Ияр, будьте так любезны, не прыгайте на мою машину, ремонт дорого стоит, лучше стреляйте по колесам. Нам так дешевле».

Собирайся, сегодня много дел.

— Как скажешь, босс, но для начала, — выставляет руки вперед, ладони сжаты в кулаки, — в какой руке? Отгадай.

— У меня нет на это настроения.

— Всего лишь укажи.

— Ну хорошо, — тыкаю на кулак, больше похожий на кувалду.

Раскрывает ладонь, а там жвачка, а в другой — обручальное кольцо.

— Нет, ты не заставишь меня его надеть.

— Комон, Алекс! Ты же моя липовая невеста, так давай соответствовать.

Я не хочу.

— Это все не по-настоящему. У меня для тебя кое-что есть. Но дам посмотреть только после того, как наденешь кольцо.

— Я не могу. Не буду.

— Это всего лишь кольцо. Дай руку! — Берет мою ладонь, кладет кольцо. — Вот то, что ты просила. — Вытаскивает маленький клочок бумаги, сложенный вдвое, а то и втрое. — Посмотри. — Разворачивает.

— Это номера машины, которые ты запомнила. Принадлежат некоему Беньяминову Ияру Ашуровичу.

— Почему-то я не удивлена. Сукин сын. Я изначально знала, кому они принадлежат. Ведь я не раз каталась в этой машине.

— Так я не понял. Зачем я рыл?

— Ты же крот.

— Ой Роман растрепался. Ну так просвети, зачем?

— Я хотела подтверждения, что мне не показалось и не привиделось. И что это не действие анестезии. Ты окончательно развеял мои сомнения.

— Алекс, если отследить маршрут, по которому ты ехала тогда, то на каждом столбе находилась камера, но ни одна не зафиксировала движения внедорожника. А через время объявили об угоне этой машины и вскоре обнаружили ее, сгоревшей дотла. Идеальная расправа над врагом, но тут есть промахи. Хоть и скрытые, но они есть.

— Какие? Что я жива?

— Одновременно Акси попадает в больницу и улетает. Как то странно, не кажется?

— Мой ребенок, — перебиваю ненужный треп, — отдал свою жизнь, чтоб я осталась жива. Удар руля пришелся в область живота, вот сюда, — бью себя по животу. — Руль сломался об него.

— Алекс, а если…

— Иногда, — приостанавливаюсь, чтоб не завыть, — ощущаю толчки внутри себя, это как фантомная боль у инвалидов, лишившихся руки или ноги. Только у них боль пройдет, а у меня нет, потому что она сидит здесь, в моей голове, — прикладываю палец к виску. И жить с этим только мне одной. И самое ужасное — я больше не могу иметь детей. Мне не стать матерью, не родить новую жизнь, не залечить эту брешь. Не обнулить прошлое. Никогда. А ты сейчас говоришь так, как будто ищешь ему оправдания. Ты знаешь, что сделал Ияр? Он лишил меня шанса жить. Просто взял и забрал две жизни разом. Одни щелчком пальцев. Вот так, — щелкаю перед лицом Демиса.