— Видишь, мы все когда-нибудь заплатим за эту жестокую игру. Жаль, конечно, что он не увидит краха своей империи. Но тебе, как всегда, везет: выпал шанс побыть со своим отцом, пока его душа не отправилась на весы высшего суда. А мне так и не удалось побыть со своим. Ты его убил раньше, чем я смогла увидеть его. Ну, чего уж говорить, ты и так в курсе. Перестань уже притворяться.

На обессиленных ногах отдаляюсь от него, останавливаюсь в проеме двери. Не оборачиваюсь. Бросаю через плечо слова прощания:

— Береги себя, когда будешь ехать домой. Ведь тебе предстоит мно-о-о-о-огое испытать. Узнать все качества жизни. Как узнала их я.

Покидаю комнату, оставляю его одного.

Хлопаю дверью так, что она трещит за спиной.

— Александра, — встревоженно вскакивает Верочка. — С вами все хорошо? Он вас ударил?

— Ничего! — отворачиваюсь. — Никого ко мне больше не пропускать.

Кидаюсь уже в свой кабинет.

Духота невыносима. Распахиваю окна настежь. На такой высоте крыши домов как на ладони. Вдыхаю влажный воздух, заряженный озоном. Надвигается гроза. Пока всё тихо, в ожидании, с минуты на минуту поднимется ветер, настоящая буря осветит горизонт беззвучными вспышками. Небо уже затягивается тяжёлыми черными тучами, еще где-то остались маленькие островки голубого цвета, но еще немного — и все станет одним черным покрывалом и прольётся поток холодной воды на раскалённый город. Точно такой ураган закручивается во мне воронкой, трещит невидимый барьер, с такой сложностью выстроенный за несколько лет.

Заглядываю в мини-бар офиса: виски, виски, виски… Ну ладно, и это сойдет. После трехчасового собрания голова дымится. Скидываю хлопковую рубашку, следом узкую юбку-карандаш. Остаюсь в нижнем белье. Делаю пару обжигающих глотков, пропускаю через себя сигаретный дым. Долгожданное расслабление ощущается в кончиках пальцев и по всему телу.

За матовой стеной Ияр мечется по комнате, отшвыривает телефон, стул, крушит свой кабинет. Уставши, оседает около перегородки между нами. Отпивает виски из такой же бутылки, что и я. Пряча свое лицо в руках.

А я сползаю по стене со своей стороны, сдерживая рыдания. Не должна, не должна чувствовать к нему ничего — только ненависть.

Лучше так. Ненавидеть. Захлебнуться в ней.

Рассматриваю его и себя в отражении стеклянной дверцы тумбочки. Глажу свои выпрямленные рыжие волосы. Отрезала их несколько раз, настолько коротко, насколько возможно. День за днем, каждую прядь, чтобы вытравить фантомные прикосновения. Они снова отрастали. Боль не уходила. И я побрила себя наголо. Память никак не хотела отпускать воспоминания о том, как он накручивал мои пряди на палец, обнимал, вдыхал их запах, заставлял верить в эту чертову любовь. Слышу глухие удары за стеной, и мне хочется кричать в этой комнате. Как и ему. Что же ты сделал, Ияр? Что ты сделал с нами? Кому я лгу, что свободна? Я обречена на заточенье под названием «Люблю и ненавижу». Эти чувства разрывают, оставляя только сажу и копоть. Так почему же я люблю? Мне мало ран?

Кидаю бутылку в отражающую нас тумбочку. Кусаю губы, вытирая ладонью ручейки на щеках.

— Александра Полянская, — говорю вслух сама себе.

Я больше не Акси. Не она! Она умерла и похоронена в одной могиле со своей девочкой. Со своим маленьким комочком, который не увидел свет.

Хочу закрыть глаза и лететь рядом с ней, свободно дышать. Но утро не заходит ко мне, небо не забирает. Мне остается жить в пустоте. И во всем виноват он, он и только он. Он лишил мою жизнь всякого смысла. Проживаю тот кошмар изо дня в день.

Сижу в таком потерянном положении, пока Ияр первым не уходит от стекла.

А в моём кармане пиликает сообщение:

«Все готово, посмотри в личке».

***

Мне не хочется выходить из кабинета. Наглотавшись успокоительных, кручусь в своём кресле. Жду новостей от Демиса.

Лучше займусь работой.

Веду переписку с партнёрами, пока детский плач не отвлекает меня. Прислушиваюсь — нет, мне показалось. Продолжаю переписку.

Снова плач разносится по коридору. Может, я перебрала с транквилизаторами? Хватаю пачку, достаю инструкцию. Вроде всё правильно.

Плач не затихает.

В приемной нет Веры. Это не ее ребенок, я отпустила их. Нечего ребенку делать в такой духоте, ждать маму. Прохожу мимо приемной, посреди коридора стоит девочка лет шести-семи, в руках кукла. Черные кучерявые волосы, нос курносый, глазки такие черные, как два уголька. Со страхом отворачиваюсь. Я уже видела такое. Это был мой глюк. Сбой в системе. Интересно, плач только я слышу или нет?

Закрываю уши. Должно пройти.

Но нет, рев продолжается. Та-ак. Другой способ. Иду к ней.

— Почему ты плачешь?

— А-а-а-а. Я потерялась, — вытирает слезы, скатывающиеся по ее лицу. Такие крупные, как маленькие шарики.

Дотрагиваюсь до нее. Она настоящая. Настоящая!

— А-а-а-а, — хнычет.

— Тише, — глажу ее по плечу. — А почему ты плачешь?

— Я… — хнычет, икает, — потерялась. Я убегала от няни к папе и потерялась.

— Эм… А как зовут твоего папу? Он у нас работает?

— Да, он тут работает! А больше я плачу оттого, что у меня жевательная резинка запуталась в волосах и часть приклеилась на ресницы. Я надула шарик, и он лопнул. А-а-а-а.

— Ну тише, не плачь, — трогаю ее. Еще раз убедиться, не сошла ли я с ума. — Подожди. — Набираю Демиса.

— Да, Кнопка, все идет как надо?

— Демис, ты слышишь это? — выставляю трубку орущему ребенку в лицо.

— Да! Кто это орет там у тебя?

— Спасибо, Демис, — отключаюсь. — Ну все, не плачь.

— Да как же мне не плакать. — Подтирает вытекающие сопли. — Я теперь некрасивая. А принцессы все красивые.

— Забавная. Что ты такое говоришь? Ты не выглядишь как принцесса, ты — королева.

У меня тоже было такое в детстве. Помню, пришлось срезать чёлку.

— Да?

— Конечно!

Осматриваю слипшийся кусок волос. Без ножниц не обойтись.

— Пойдем. Найдем твоего папу. Как выглядит твой папа?

— Он кр-р-р-р-расивый. Слышишь, как я букву «р» научилась говорить?

— Да, круто. Даже я так не могу. Так, а какой еще у тебя папа? Точнее.

— Что значит «точнее»?

Смешная. Чем-то похожа на меня в детстве. Только глаза черные, как угольки, и брови идеально изогнуты.

— Ну какие у него волосы? И как зовут его?

— Папулей его называю. Вот такенный он, — тянет руку выше себя.

— Пойдем ко мне в кабинет, найдем твоего папулю.

И сделаю ему выговор. Что за безответственность!

— А как тебя зовут?

— Мия!

— Красивое и необычное имя.

— Мне не нравится.

— Почему?

— Оно немодное. Я хочу, чтоб меня звали Ариэль или Уэнсдэй.

— Ну садись, — показываю ей на стул. — Будем распутывать твои кудри.

Сама набираю охрану. Даю указание, чтоб нашли того, у кого потерялся ребенок.

— Не переживай! Пока будут искать твоего папу, мы распутаем этот клубок. Сиди ровно.

Аккуратно срезаю волосы, где со жвачкой, и отсоединяю ее от длинных ресниц.

— Вот, ты красивая.

Протягиваю зеркальце. Она себя деловито рассматривает.

Вдруг девочка бросает на стол зеркало и с криком «Папуля!» мчится мимо меня. За спиной я слышу голос Ияра:

— Мия! Что ты тут делаешь, а где мама?

Я сглатываю пересохшую слюну. Это все как в замедленном кино.

У него есть дочь?

Это его! — промаргиваю рефлекторно. И все слова утешения самой себя кажутся ничтожными.

У него есть дочь!

Стою в растерянности, не веря в происходящее. Даже пикнуть не получается. Остается стоять и наблюдать. Как я сразу не поняла? Они так похожи, как две капли воды! Почему я не знала, что у него дочь? Скрывал ото всех в целях безопасности? А нашу… а нашу?

Как-то начинает кружиться голова, и стены словно со всех сторон давят. Сердце сжимается в колючий комок, так трудно сделать вдох. Я как будто в ловушке. Дикая слабость одолевает, мышцы стали такими ватными, что я перестала ощущать свое тело. Абсолютная беспомощность.