Но Гилберт не останавливался.

Он ненавидел Предателя, но ещё он ненавидел себя. За то, что был слабым. За то, что когда-то зависел от Предателя. За то, что в Гилберте все видели лишь его брата и думали, что он делает недостаточно, чтобы искупить его грехи. Но разве Гилберт был обязан отвечать за него? Он изгнал его из рода, разорвал кантарацан, и пострадал из-за этого куда сильнее, чем многие думали. Рокот зависел от кантарацана, кровной связи, но Гилберт пожертвовал этим, чтобы доказать, что Предатель для него — никто.

Он был для него всем миром, поддержкой, любящим братом, который всегда помогал ему, подсказывал на занятиях и был готов пожертвовать всем ради его благополучия и счастья, но он также был обезумевшим великаном, который голыми руками разрывал каждого, кто попадался ему на пути, выжигал жизнь в других великанах и пил их кровь. Во Вторжении Гилберт лишь мельком видел, как Предатель зубами разрывал горло Горацию, магу, верно служившему Гилберту много лет, но этого оказалось достаточно, чтобы поселить в нём животный ужас, не исчезавший спустя столько лет. Шерая воспользовалась Переходом раньше, чем Предатель успел сделать в их сторону хотя бы шаг, однако Гилберту хватило безумной улыбки, чужой крови на губах и глаз, горящих магией.

Он не представлял, что вообще могло случиться и изменить Фортинбраса так сильно, однако многочисленные показания очевидцев, которые видели его во время Вторжении, лишь подтвердили, что Третий сальватор предал миры.

Но ещё раньше он предал род Лайне.

Даже после изгнания Гилберт ненавидел, что когда-то в жилах Предателя текла та же кровь, что и в его. Он ненавидел, что жил с ним бок о бок, ненавидел, что оказался единственным выжившим из Лайне просто потому, что Предатель не успел до него добраться.

Гилберт ненавидел свою кровь, отравленную чужим предательством, ярость, кипящую внутри, и боль, разрывающую его на части. Он кричал, ломал всё, что ещё не было сломано, и совсем не заметил, когда оказался на полу, среди порванной груды одежды из шкафа, разбитой в щепки мебели и расколотой посуды, кусочки которой острыми гранями впивались ему в кожу, как трясся от рыданий, животного ужаса перед Предателем и ненависти, сжигавшей его изнутри.

Даже после изгнания и двухсот лет, прошедших с гибели Сигрида и Предателя в частности, Гилберт ненавидел его за то, что он разорвал его сердце на части.

Шерая лёгким взмахом руки закрыла портал и огляделась. Ночные улицы Сиднея, к счастью, почти пустовали. То ли ею было выбрано удачное место для открытия портала, то ли у местных не принято шататься по улицам в такое время. Оба варианта устраивали Шераю, и потому она не стала заострять внимание на подобной мелочи.

Куда сильнее её волновал тот факт, что Кемену держали в доме с барьерами, не позволявшими попасть на территорию сразу же. Шерае потребовалось почти десять минут, чтобы изучить местность, — при этом не отвечая на немного встревоженные взгляды нескольких рыцарей, впервые работающих с ней, — и выяснить, на какое максимальное расстояние от дома она может перенести их. По истечении этого времени портал открылся почти в двадцати метрах от первого барьера, прямо на проезжей части тихого района с довольно богатыми домами, где их ждал хмурый Джонатан.

— Наконец-то, — пробормотал он, не удосужившись даже поздороваться. — Хелдж не будет вечно держать её там, так что нам нужно поторопиться.

— Здравствуй, Джонатан, — со сдержанной улыбкой отозвалась Шерая.

Он хмыкнул, окинул шестерых рыцарей, прибывших с ней, оценивающим взглядом, обычно пробиравшем новичков до костей, и только после двинулся в сторону дома. Барьеры пропустили и его, и только что прибывших гостей — значит, Хелдж уже переписал сигилы. Шерая прекрасно понимала, что это значит: чем раньше они начнут, тем раньше закончат. Никому не нравится держать в подвале своего дома обезумевшую женщину, которую они поймали едва ли не случайно всего пару часов назад.

С Кеменой не должно было возникнуть сложностей. Она была сильной, быстрой и решительной, но не сильнее, быстрее и решительнее Шераи. Даже Хелдж, предпочитавший выдавать себя за землянина и каждые десять-пятнадцать лет менявший место жительства, при должной концентрации мог быть сильнее Кемены. Шерая не строила ложных иллюзий относительного его магии, и всё же он обладал достаточными знаниями, раз превратил подвал своего дома во временную тюремную камеру и даже согласился подождать прибытия более опытного мага. Шерая бы предпочла, чтобы с этим разбирался кто-нибудь другой, например, Сибил или Беро, но оба были заняты делами коалиции, которые не терпели отлагательств. Пробуждение Сонал и последующий разговор с ней вполне попадал под категорию безотлагательных дел, но как бы сильно Шерая ни хотела быть в этот момент рядом с Гилбертом, на первое место они всё же поставили Кемену. Куда важнее сейчас было разобраться с ней, столько лет скрывающейся от коалиции, и узнать всё, что знает она.

По крайней мере, обычным способом и с демонстрацией того, что при сотрудничестве её наказание могут смягчить. В противном случае она сразу же попадёт к королеве Ариадне и на собственном опыте узнает, как та умеет читать чужие души через один взгляд.

— Вау, — присвистнул Енох, когда они переступили порог дома. — А Хелдж хорошо устроился!

— Это что, пин-ап? — удивился Артур, кинув взгляд на ряд картин в гостиной, вид на которую открывался с просторной прихожей. — Сколько ему, чёрт возьми, лет?

Джонатан щёлкнул пальцами и, не оборачиваясь, бросил:

— Вы здесь для того, чтобы спорить из-за интерьера?

Енох смиренно пробормотал извинения, Артур же только пожал плечами, будто этого было достаточно. Доган, отличавшийся поразительным терпением и подходом, который он применял при общении с вампирами, вытаращил на него глаза и наверняка мысленно отчитал за неподобающее поведение. При выполнении той или иной работы Артур никогда не отказывался от едких комментариев и излучал порой раздражающий позитив даже тогда, когда он был максимально неуместным. Неудивительно, что Энцелад не отправлял его к вампирам и почти всегда рекомендовал принцу Джулиану — Артур был из числа тех немногих людей, которые умели правильно вести диалог с принцем и учитывать его переменчивое настроение. Если бы только это помогло им сейчас.

— Она меня чуть с ума не свела! — сразу же начал жаловаться Хелдж, стоило только им пройти коридор и оказаться возле двери, ведущей в подвал. — Ты посмотри, я же поседел из-за неё!

Шерая едва удержалась, чтобы не закатить глаза. Хелдж любил преувеличивать, и с тех пор, как ему стукнуло сорок, — то есть с тех пор, как его тело перестало стареть в этом возрасте из-за магии, — он любил буквально каждую ситуацию описывать как причину появления у него седых волос, и его совсем не волновало, что это было далеко не так. Возможно, Хелдж перенял драматизм землян, среди которых жил столько лет, или же просто не был доволен тем фактом, что против своей воли помогает коалиции.

— По-моему, — пробормотал Артур, сделавший вид, что старательно разглядывает волосы Хелджа, — всё как раньше.

— Боги! — возмутился Хелдж, всплеснув руками. — Кого ты ко мне притащила?

— Тех, кто без колебаний убьёт тебя, если ты откажешься сотрудничать, — ровно произнесла Шерая.

Хелдж сглотнул. Джонатан даже не усмехнулся, как делал это всегда, когда Шерая в столь спокойной манере скорее констатировала факт, чем озвучивала угрозу. Он действительно чувствовал себя паршиво и работал через силу.

— Будь добр, — продолжила Шерая, одёргивая рукава твидового пиджака, — проведи нас через барьер.

Несмотря на то, что Хелдж переписал сигилы на барьерах на улице, что говорило о его желании как можно скорее избавиться от Кемены, он почему-то до сих пор не сделал этого с барьерами, ограждавшими подвал. Шерая не представляла, в чём тут дело: может, Хелдж проверял их методами, известными лишь ему; может, не смог усмирить природное любопытство.