— О, элементали, прости… Я не хотела, но я так рада и…

— Я знаю, — спокойно ответил Фортинбрас, крепко держа её и не давая упасть. — Я тоже рад тебя видеть.

Твайла поймала взгляд Пайпер, и поняла, что испуганно задержала дыхание, лишь после того, как та приподняла уголки губ в слабой улыбке.

— Спасибо, — пробормотала Твайла.

— За что? — не поняла Пайпер.

— Ты нашла его.

— Я не терялся, — заметил Фортинбрас.

— О, конечно, — фыркнула Твайла, прильнув к нему. — Всего лишь пропал на двести лет!

— Это очень длинная история…

Твайла сомневалась, что Гилберт позволит ей услышать эту историю, но была рада и без этого. Последние месяцы не только жизнь, сам мир рушился, обращался в прах и хаос, из которого уже ничего нельзя было создать. Однако Фортинбрас был жив. Пайпер нашла и спасла его, привела во Второй мир. Если верить Киту, никто до сих пор не знал всех деталей, но сейчас Твайле было плевать и на это. Она много лет только и делала, что оберегала кристалл Йоннет, помогала господину Илиру и Николасу. Она хотела хотя бы на несколько мгновений сделать что-то для себя. Почувствовать, что имеет право радоваться даже сейчас, когда всё настолько плохо. Она хотела ненадолго стать эгоисткой.

Но либо боги и впрямь начинали вмешиваться в дела сигридцев, либо Гилберт просто подговорил членов коалиции всячески усложнять жизнь Твайле и Фортинбрасу. Судя по его злому взгляду и силе, с которой он сжимал конверт, выпавший прямо из воздуха, так оно и было.

Ещё один конверт появился прямо между лицами Твайлы и Фортинбраса. Она всё-таки спрыгнула на землю, чувствуя, что готова вновь сорваться и крепко обнять его, но озадаченное выражение лица сальватора остановило её. Он поймал конверт, также выпавший из пустоты, оглядел плотную бумагу и восковую печать, сиявшую серебром. Затем обернулся к Пайпер, которая сжимала точно такой же конверт, и посмотрел на Гилберта, который, кажется, попытался убить его взглядом. В руках Джонатана и Эйса также оказались конверты. Клаудия оглядела каждого из них ледяным взглядом, но вопреки своему равнодушному виду положила ладони на плечи ещё всхлипывающего Эйкена и притянула поближе к себе. Стелла, с которой Твайла уже сталкивалась несколько раз, но никак не могла нормально поговорить, озадаченно нахмурилась.

— Это шутка? — произнёс Эйс, первый распечатавший конверт.

Зен, рыцарь, приставленный к Стелле, покачал головой.

— Не думаю. Даже Его Высочество не стал бы так шутить. Точнее, Его Величество, — поспешно исправился он.

— Что? — не поняла Твайла. Стоило ей подать голос, как Гилберт метнул на неё изничтожающий взгляд, на который она ответила точно таким же.

Хоть что-то в этом мире оставалось стабильным.

— Да, согласна, — вдруг сказала Клаудия будничным тоном. — Это может быть одной большой шуткой.

Твайла озадаченно посмотрела на неё. Как, впрочем, практически все, кроме сальваторов, Стеллы и Эйкена.

— Похоже, — совершенно спокойно, без единой тени радости или отчаяния, которые смешались глубоко внутри него, сказал Фортинбрас, — Апогей наконец завершился, и король Джулиан желает разделить радость и величие этого события с нами.

Джулиан не любил ждать, но Апогей — сплошное ожидание. Мучительное и такое долгое, что, казалось бы, за это время не меньше сотни раз все миры могут умереть и родиться заново. С каждым днём Джулиан всё сильнее чувствовал недовольство эльфов, их настороженность, как они теряли надежду, потому что ни один правитель ещё не проходил Апогей так долго. Король Джевел справился за месяц. Джулиану же потребовалось четыре с половиной, чтобы начать слышать голоса Айриноул и Алеандро, их богов-прародителей, ощущать мощные чары, заключённые в короне эльфов, и чувствовать власть, которая наконец потекла к нему в руки.

Но, к счастью, Апогей, состоящий из череды нескончаемых ритуалов, молитв и попыток обуздать чары, завершился. Если раньше эльфы могли шептаться о том, что он недостоин короны, теперь эти разговоры стихли. Может, конечно, Джулиан умрёт потом, не выдержав силы чар и ответственности. Такое уже бывало в их истории, и не раз. Короли и королевы умирали во время Апогея и незадолго после него, их тела и души оказывались слишком слабыми. Но Джулиан всё же надеялся, что с ним подобного не случится. Он слишком долго игнорировал свои обязанности, постоянно испытывал терпение всего дворца и делал всё возможное, чтобы его заметили. Теперь внимания было слишком много, и оно душило Джулиана, но он заставлял себя улыбаться, отвечать на приветствия и благодарить за поздравления.

Его отца жестоко убили, и Джулиан сможет узнать, кто именно и для чего, только после того, как окончательно примет свою роль и корону эльфов. Даже если их отношения были достаточно трудными, Джулиан не позволит отцу остаться неотомщённым.

К тому же, торжество, обычно устраиваемое после завершения Апогея, было лишь необходимой формальностью, но при этом ничего дикого и чересчур шумного, как во дворце фей, не было. Джулиан предпочёл бы не праздновать, а думать над тем, куда спрятались демоны, столь долгое время не дававшие о себе знать, но даже он не мог постоянно идти против устоявшихся традиций. Эльфы нуждались в небольшом перерыве и, возможно, празднестве, похожем на настоящий. Они слишком долго жили в неопределённости того, будет ли Джулиан достоин короны, и он должен был не только наградить их за ожидание, но и дать хорошенько отдохнуть и повеселиться.

А ещё это было своеобразной игрой, правила которой многие не понимали. Одно дело — разослать приглашения лидерам коалиции, выдающимся искателям и вампирам. Другое — приветствовать Третьего сальватора так, будто не его за глаза называют Предателем.

Стоит отдать ему должное: держался он уверенно и величественно, не обращал внимания на косые взгляды собравшихся, недовольный шёпот и присутствие двух рыцарей за его спиной, в этот вечер всюду сопровождавших его. Джулиан сомневался, что Диего и Фроуд, перенявший командование рыцарями от Энцелад, справятся с Фортинбрасом, если тот решит действовать, но малой частью души восхищался их уверенностью в своих силах. Если они и были недовольны своим делом, если и боялись Третьего, то отлично это скрывали. Многие, в общем-то, отлично скрывали свои истинные чувства по отношению к Третьему, и этими гостями Джулиан восхищался больше всего.

Не сказать, что он сам испытывал тёплые чувства к Третьему. Джулиан знал, что есть преступления, в которых он виноват, и есть те, к которым даже не имел отношения. Королева Ариадна всё ещё обдумывала увиденное в его душе, но сказала: «Мы ошибались». Джулиан плохо понимал, как трактовать её слова, однако кое в чём до сих пор был уверен: Время — это не та магия, с которой коалиция готова так просто расстаться. Время нужно им так же, как Сила и Движение. Как Слово, которым завладел Иснан, но забрать его, освободить Ренольда можно будет лишь с помощью трёх сакрификиумов. Если настроить Третьего против себя, кто знает, не решит ли Арне навсегда отвернуться от них. Джулиану много раз говорили, что связь между сальваторами и сакри невероятно крепкая, и он предполагал, что такое возможно.

Поэтому сейчас он был вежлив и сдержан. За неприкрытые оскорбления и проклятия грозился наказанием, но тихое осуждение и распускание слухов не трогал. Его это не касалось. Если Третий настолько силён и величественен, каким желает казаться, его не будут волноваться глупые слухи. Тем более если он прав и во Вторжении не виноват. Тот, кто не виновен, не бежит.

Фортинбрас и не сбегал. Даже если ему не хватило четырёх дней, чтобы смириться, что отказ присутствовать даже не рассматривается, он отлично прятал истинные чувства за улыбкой и маской спокойствия. Гилберту это удавалось чуть хуже: все знали, что Фортинбрас живёт в его особняке, и некоторые начинали говорить о том, что сальватор научился правильно давить на Гилберта. Как бы сильно он ни храбрился, он никогда не сможет противостоять Фортинбрасу, и все это знали. По крайней мере, до тех пор, пока думает, что всё ещё может быть как раньше. Каждый в коалиции знал, что это ложная вера.