Секунды шли, но Стелла всё ещё ждала. Пайпер не уловила момента, когда все изменилась, просто в какую-то секунду Стелла перестала вглядываться в глубину сада. Она повернулась к могильному камню, вставила заранее зажжённую палочку и отошла на шаг. Затем она уставилась на небо и смотрела на него так долго, что, когда она заговорила, её хриплый голос едва был слышен:

— Твоя подруга.

Запах можжевельника щекотал нос — он символизировал ясное мышление и избавление от страхов.

Спустя доли секунды к можжевельнику присоединился шафран. Характер Клаудии был не таким уж и скверным, но она была резкой, быстрой и безапелляционной девушкой, из которой Магнус заботливо вытягивал на поверхность сострадание к другим живым существам. «Не будь такой злюкой», — говорил он, когда они были на пути в Тоноак, и улыбался, словно показывал Клаудии, что улыбаться — это не смертельно.

— Твоя сестра, — произнесла она и, устремив взгляд перед собой, отошла в сторону.

Фортинбрас попросил Пайпер быть последней. Она согласилась сразу же, потому что знала — если он не сумеет собрать свои мысли сразу, то впадёт в отчаяние.

Наверное, он и был в отчаянии. Фортинбрас держал в руках палочку благовония и смотрел на неё как на пустое место, где ранее был смысл его существования. Спустя долгие минуты он поднёс указательный и большой пальцы, между которыми загорелся слабый голубой огонь, к палочке и поджёг её. По воздуху разлился запах лаванды. Лаванда была символом того, чего Магнус никак не мог достичь: восстановления внутренних сил Третьего. Сальватор брал на себя больше, чем мог вынести, постоянно был чем-то занят и считал, что не заслуживает спокойствия и отдыха.

Должно быть, для мысленной речи в голове у него было слишком пусто и громко одновременно. Пайпер не считала секунды. Она ждала, сжав кулаки, и молилась, так, как умела, чтобы этот ритуал сделал их крепче, а не разбил окончательно. Даже спустя две недели ей было очень больно.

Фортинбрас был готов озвучить конец своей мысленной речи, но запнулся. Клаудия переглянулась с Пайпер. У Фортинбраса было слишком много ролей, и Пайпер сомневалась, что сможет выбрать одну. Ожидание и выбор длились так долго, что аромат лаванды почти растворился, когда Третий наконец произнёс:

— Твой брат.

Не принц и даже не король. Брат. Сердце Пайпер сжалось, когда она поняла, как многое Фортинбрас вкладывал в это слово. Магнус был его братом по кертцзериз, а не по кантарацан, и всё равно он считал связь с ним священной.

— Пожалуйста, — шёпотом произнёс Фортинбрас, остановив на ней свой взгляд, — не дай ему заблудиться в лесу Мерулы.

Пайпер и не собиралась. Даже если все эти ритуалы и боги до сих пор казались для неё дикими и сложными, даже если она едва запомнила значение всех запахов, о которых ей говорили Фортинбрас и Марселин, она бы ни за что не посмела осквернить ритуал для Магнуса. Она сделает всё, что от неё потребуется, ради него. Так же, как он делал всё ради неё.

Поэтому Пайпер выбрала жасмин. Марселин сказала, что жасмин — это равновесие и уверенность в себе. Как сальватор этого достичь ей помогал Фортинбрас, но именно Магнус вытащил Пайпер Сандерсон, человеческую девушку, из пепла и показал, что она — это не просто вместилище Лерайе. Он показал ей, что можно быть уверенным в себе будучи человеком, а не сверхсильным магом.

Всё это она хотела облачить в более точные мысли, но у неё не получалось. Она знала, что, если верить Фортинбрасу, Мерула будет слышать ароматы и сердца, а мысли — это лишь более удобный способом указать ей путь к душе. Но мысли путались, и звон в голове никак не утихал. Пайпер не знала что сказать. Разговор с Эйсом, придавший ей уверенности, вдруг тяжким грузом лёг на сердце.

Пайпер поймала его взгляд. Эйс кивнул. Ей показалось, что он даже ободряюще улыбнулся. Но, может, её зрение было не таким уж и острым, и ей лишь показалось.

«Прости меня, — наконец начала Пайпер несмело. — Прости, что порой, если не всегда, была глупой, ленивой и недисциплинированной. Прости, что задавала мало глупых вопросов, с которых ты бы мог посмеяться. Прости, что мы не выпили вместе по-настоящему. Прости, что я не могу показать тебе мир, в котором выросла».

Пайпер сложила руки в молитвенном жесте, точно как, показывал Фортинбрас. Странно, непривычно. Пальцы покалывало. Но она проглотила все странные ощущения, и добавила: «И спасибо, что всегда верил в меня».

Ей потребовалось всего мгновение, чтобы вновь собраться с мыслями.

— Твоё Золотце, — сказала Пайпер, прикрывая глаза.

Лишь бы Мерула не дала ему заблудиться в лесу.

***

Твайла знала, что прерывать ритуал, который должен помочь душе в лесу Мерулы — преступление. Но ещё она знала, что, если пространственная магия особняка перестаёт мешать ей, этим нужно пользоваться.

Кит не успел её остановить. Он был просто занозой в заднице, однако хоть как-то помогал справиться с, как бы иронично это ни звучало, хаосом, в который превратилась её жизнь. Пространственная магия ограничивала передвижения Твайлы по воле Гилберта, из-за чего она до сих пор не увиделась в Фортинбрасом. Она слышала его голос, ведь её слух был крайне острым, но не могла его найти. Будто попала в лабиринт, который постоянно менялся и и не имел конца. При этом Кит, периодически рассказывавший о том, что вообще происходит, отказывался передавать послание Фортинбрасу. Засранец.

Но сейчас это было неважно. Твайла слышала, как Стелла говорила Клаудии выходить из комнаты и идти вместе с ней в сад, и решила попытать удачу. Особняк действительно перестал ей препятствовать, и когда Кит понял это, попытался остановить её силой, но Твайла оказалось гораздо быстрее и проворнее. Она выскочила на улицу, едва не скатилась с крыльца кубарем, но, восстановив равновесие, побежала в сторону сада. По пути она увидела удивлённо смотревших на неё Марселин и Стефана, которые и сегодня расположились на террасе (они, кажется, вообще каждый день там проводили, особенно если верить Николасу), однако Твайла не обратила на них внимания. Всё её существо дрожало в нетерпении.

Каждую секунду каждого дня она была в ужасе, который не удавалось описать словами. Спокойный сон так и не вернулся к ней, еда потеряла свой вкус. Но Твайла добросовестно старалась восстанавливать силы, навещала Соню, которая приходила в себя у Гилберта. После, когда искательница решила вернуться в Орден, требовала Кита, чтобы он передавал, как у неё дела. Он действительно делал это, — вероятнее всего, просто из-за того, что сам жутко переживал за Соню, — и новости от неё были пока что единственной радостью Твайлы. Она всё ещё ломала голову, что с ней случилось, каким зверским опытам её подверг Махатс (сама Соня ни о чём им не рассказала до сих пор), и пыталась найти хоть какую-то информацию о её состоянии в огромной библиотеке Гилберта, но поиски не приносили успеха. Тот факт, что Соня восстановилась очень быстро, и вовсе ставил в тупик. С ней происходило что-то странное, и Твайла искренне переживала за неё. Пожалуй, только так она и справлялась с болью от того, что не может увидеться с Фортинбрасом и лично убедиться, что он в порядке. Твайла просто заменяла одну боль другой.

Но сейчас она бежала к нему, слыша ругань Кита, пытавшегося успеть за ней, видела настороженность Диего, который первым заметил её. Затем она заметила Гилберта и Шераю, стоявших в стороне, даже увидела, как перекосилось лицо Гилберта, как он решительно направился к ней. Но всё это не имело смысла. Нюх великанов столь же совершенен, как и нюх демонов.

Фортинбрас повернулся к ней, и Твайла, поддавшись эгоистичными желанию, с визгом запрыгнула на него, крепко обняла, обхватив ногами и руками, прижалась всем телом. Из сальваторов прошлого ближе всего ей было Йоннет, но сейчас она была безумно рада видеть Фортинбраса.

Это действительно был он. Его запах совсем не изменился, лишь взгляд стал более тяжёлым, усталым.

Мгновением позже Твайла всё-таки вспомнила, что конкретно произошло, и торопливо выдала: