— Я думаю, — наконец сказала Пайпер, — это было милосерднее, чем если бы они стали демонами. И думаю, что они бы не осуждали тебя.

Она не могла знать этого наверняка, но её слова звучали так уверенно, даже правильно, что Фортинбрас хотел поверить им. Он много раз думал о том, что поступил правильно, и слышал от Джинна, что то было милосердием, но с трудом мог смириться с этим. Убийство есть убийство, и Фортинбрас был виноват.

— Если бы Гилберт знал правду…

— Нет, — жёстко произнёс Фортинбрас, лишь спустя несколько секунд поняв, насколько злым был его голос. — Для него это будет равносильно признанию, что я во всём виноват, и об этом узнает вся коалиция. Я не хочу терять те крохи доверия, которые сумел заслужить.

— Тебе не нужно постоянно заслужить доверие или их любовь. Ты заслуживаешь их просто потому, что ты — это ты. Ты не Предатель миров, и если надо, я сломаю хребет каждому, кто так думает.

Фортинбрас ожидал, что она улыбнётся, однако этого не случилось. Пайпер была серьёзна, как никогда раньше, что немного пугало его. Даже в вопросе своего возвращения домой она не была настолько серьёзной.

— Я не хочу, чтобы и тебя считали их врагом, — пробормотал Фортинбрас. — Я просто хочу, чтобы вы были в безопасности.

— Вряд ли это возможно после того, что сказал Райкер.

Фортинбрас ждал продолжения до тех пор, пока не понял — его не будет. Пайпер давала ему возможность отложить неприятный разговор до лучшего времени, — которое, разумеется, никогда не наступит, — и перейти к ещё более неприятному разговору. Даже мысль о том, что Гилберт желает ему смерти, что Фортинбрас, возможно, её заслужил, не вселяла в него столько страха и отчаяния, как правда в словах Райкера.

— Все спрашивали меня, — тихо сказала Пайпер, вновь проведя ладонью по его лицу и стирая слёзы, которые Фортинбрас из последних сил пытался остановить. — Не знаю, зачем, принцесса же всё слышала и могла проверить с помощью своего крутого дара… Ну, вообще-то, она и проверила, — замявшись, добавила Пайпер. — И сказала, что Райкер не солгал. И что ты насчёт Некрополей не лгал. Хотя я не думала, что в них спрятано что-то… такое.

— Даже я не знал, что это. Прости, что не рассказал.

— Если бы ты рассказывал мне абсолютно всё, Марселин бы решила, что мы уже женаты лет десять.

Фортинбрас нахмурился. Пайпер улыбнулся, ненавязчиво, будто постоянно делала это, смахнула несколько прядок с его лба и посмотрела ему в глаза, ещё влажные от слёз. Несколько мгновений спустя её щёки порозовели, и Пайпер сжала губы в тонкую линию.

— Думаешь, нам стоит прислушаться к Райкеру? — всё-таки произнесла она.

— Если он прав и в том, что спасение миров лежит в освобождении богов, то да.

— Значит, нам придётся вернуться в Дикие Земли?

— Для начала следует сообщить о случившемся коалиции. Сомневаюсь, что они обрадуются, но если королева перестанет делать вид, будто не видела правды в моей душе, может, что-то и выйдет. Мы что-нибудь придумаем.

Пайпер натянуто улыбнулась и, что сильно удивило Фортинбраса, прижала его чуть ближе к себе. Мир будто замер, все проблемы и вся боль, копившаяся в нём годами, словно ушли глубоко внутрь, туда, откуда уже не могли терзать его. Фортинбрас ощущал дыхание Пайпер на своей макушке, тепло её кожи и как медленно поднимается и опускается её грудь, пока магия капля за каплей успокаивается, как слёзы вновь скапливаются в уголках глаз. Фортинбрас помнил, что расслабляться не стоило: только не сейчас, когда он, наконец, осознал, как сильно Гилберт ненавидит его; когда Райкер раскрыл себя и открыто рассказал о Некрополях, о которых даже не каждый житель Диких Земель знал. Однако рядом с Пайпер было так спокойно, что Фортинбрас не мог противиться желанию навечно растянуть этот момент.

— А почему Марселин может решить, что мы женаты?

Это было далеко не единственным, что волновало его, но слова будто сами собой сорвались с языка. Однако Пайпер как-то натянуто рассмеялась и довольно ощутимо ударила его кулаком по плечу.

Шерае потребовалось два дня, чтобы угрызения совести хотя бы немного утихли. Каждый раз, смотря на Гилберта, молча принимая его поручения и слушая приказы, она видела, что он сам мучается — волнение и стыд отражались в его словах, быстрой, сбивчивой речи, нервных движениях и абсолютной неподвижности в моменты, когда они оставались наедине. Шерая слишком хорошо знала Гилберта, чтобы не понимать, как он жалеет о случившемся. Однако признал он это только на третий день, когда, сидя в своём кабинете, разбирался с письмами от коалиции.

— Принцесса говорит, что это правда, — произнёс Гилберт, казалось бы, будничным тоном, но Шерая прекрасно уловила, как дрогнул его голос. — Джулиан и старейшины сомневаются.

— Ты провёл собрание без меня?

Кончики ушей Гилберта покраснели.

— Я знаю, что ты веришь ему, — тихо, будто от этого его слова потеряют свою значимость, пробормотал Гилберт. — И твоя магия верит ему. Ты знаешь про ракатаны больше, чем я и…

— Гилберт, я стараюсь мыслить рационально. Время нужно коалиции, и неважно, кто им обладает.

— Тогда что насчёт Слова? — вспыхнув, уточнил он. — Нам и Иснану поверить? Пригласить его на чашку чая?

— Иснан нам не союзник. Если бы он пытался доказать нам, что хочет и может помочь, тогда мы могли хотя бы дать ему шанс. Но он забрал Соню и Твайлу, напал на Пайпер, убил Диону. Он наш враг, в отличие от Третьего.

— Ты не можешь знать этого наверняка.

— Принцесса не лгала. И Райкер, и Третий сказали нам правду. Королева видела его душу и знает, что он не виноват. Я думаю, можно хотя бы попытаться притвориться, что это так.

— Я не…

Гилберт чертыхнулся, бросил письмо от фей, которое едва успел открыть, и запустил пальцы в волосы.

— Если он не предавал миры, то всё, во что я верил и чем жил, ложь? Я двести лет верил в ложь и обвинял того, кто не виноват? Ты считаешь, что это так?

— Я этого не говорила. Но я думаю, что вы можете хотя бы поговорить.

Гилберт громко фыркнул.

— Поговорить! Я не хочу даже видеть его, не то что говорить! Он лжец и предатель, а я…

— А ты говоришь так только потому, что привык так думать.

В этом и была главная ошибка, которую Гилберт неизменно совершал, потому что просто не мог остановиться: повторял ложь раз за разом, убеждал в ней других, ведь когда-то с ним сделали то же самое. Несмотря на все старания Шераи привить ему беспристрастность, объективность и рациональность, в этом вопросе она проиграла. Гилберту двести лет внушали, что Фортинбрас — Предатель, и эта ложь накрепко засела в его голове. Он повторял её даже сейчас исключительно из-за того, что привык так думать. Даже если он осознавал, что не прав, он не мог остановиться. Его научили слепо ненавидеть, и он ненавидел.

За что, в свою очередь, Шерая корила себя. Она старалась изо всех сил, оберегала его, рассказывала то, что сама знала, но влияние коалиции оказалось сильнее. Тем не менее Шерая не отвернулась от Гилберта, потому что знала: он запутавшийся и напуганный ребёнок, который не понимает, что нужно делать. Он уже давно этого не понимал и действовал исключительно по старым установкам, которые только вредили ему.

— Почему король Джулиан и старейшины сомневаются? — вместо того, чтобы терроризировать Гилберта тем, что он упорно отрицал, она решила зайти с другой стороны. Может, так ей удастся добиться хоть чего-нибудь.

— Джулиан ему не доверяет. Королева до сих пор молчит насчёт того, что увидела в душе Третьего, и это сильно беспокоит его. Ему нужны доказательства, что Третий не виноват в смерти Сибил.

— А старейшины?

— Грета только недавно получила должность, и о суде она знает лишь со слов других да официальных отчётов… Думаю, Армен сможет склонить её к тому, чтобы она проголосовала против плана Третьего.

— Джонатан должен с ней поговорить.