Этот оставался неизменным с тех пор, как она соединила разорванные мышцы и жилы, срастила кости и восстановила все внутренности.

— На спине такой же, — ещё тише добавила Марселин. — Её копьё… Лезвие прошло насквозь, а потом она его вытащила и…

Слова застряли в горле. Марселин ещё сильнее вцепилась в зеркало. Мелькнула мысль, что такими темпами она просто сломает его.

— Это должно было убить меня, — на выдохе произнёс Стефан, наконец опустив футболку и посмотрев ей в глаза.

Марселин кивнула, сжав губы.

— Почему я не умер?

— Сомнус, — выдавила она. — Я приготовила отвар из крови Пайпер и Гилберта, и думала, что успею…

— Сомнус? — неверящим голосом уточнил Стефан. — Ты погрузила меня в сомнус?

Марселин вновь кивнула. Она предполагала, что Стефан будет дезориентирован, что на усваивание самой простой информации будет уходить значительно больше времени, чем обычно, но с каждой секундой чувствовала, как её сердце болит всё сильнее. Она должна быть сильной и собранной, потому что она целительница, ответственная за жизнь Стефана. Однако пока что Марселин была разбитой и растерянной.

— И ты пять месяцев поддерживала во мне жизнь?

— Да, — едва не пискнула Марселин.

Боги, как же ей было страшно.

Стефан резко выдохнул, прижал ладонь к груди и сжал ткань футболки. Марселин едва не подскочила на месте, решив, что ему стало хуже. Но Стефан, не двигаясь, смотрел на неё, пока его магия едва шевелилась, растекаясь в воздухе.

— Это же… невозможно, — пробормотал он, опустив плечи. — Ты успела найти и коснуться нити жизни и магии?

— Ага.

— И ты остановила настоящую смерть?

— Да.

— Но это же… невозможно, — озадаченно повторил Стефан. — Боги, нет. Это возможно. Ты это сделала.

Под конец предложения в его голосе было столько восхищения, будто Марселин была единственным магом, использовавшим сомнус за всё время существования миров. Будто это она, а не он, поддерживала жизнь в искалеченном теле целых тридцать лет.

Поймав её озадаченный взгляд, Стефан с улыбкой повторил:

— Ты это сделала. Боги, Марселин, ты невероятна.

Марселин нахмурилась. Может, Стефану и повезло, что после пробуждения он мог понимать её и даже говорить, но, кажется, с формулированием мыслей у него явные проблемы. Как он может говорить, что она невероятна, если единственное, что она сумела сделать — это погрузить его в сомнус? Она даже не смогла избавить его от шрама, который теперь всегда будет напоминать ему о Брадаманте и её силе.

— Расскажи мне, — произнёс Стефан, мягко взяв её ладонь и опустив зеркало. — Всё, что произошло за эти месяцы.

Марселин недоверчиво покосилась на их руки и, подумав всего мгновение, переплела свои пальцы с пальцами Стефана. Раньше она бы не позволила себе подобного, посчитав это глупостью, да и Стефан не проявлял бы инициативы. Он точно знал, что может сделать, а о чём даже думать не следовало. Для этого Марселин делала всё от себя зависящее.

Но оказалось, что это очень приятно — держать его руку в своей. Знать, что он жив, и видеть, что он не злится на неё, а терпеливо ждёт объяснений.

Марселин потребовались минуты, чтобы собраться с мыслями и прийти в себя. Если Стефан хотел знать всё, значит, она всё ему и расскажет — но это также означает, что она вернётся к тому, о чём совсем не хотела думать. Нерасследованные убийства и смерти многих членов коалиции. Николас и Данталион, которым она пыталась помочь. Соня, на удивление чувствующая себе просто великолепно, но не хотевшая лишний раз общаться с кем-либо. Твайла, которая придумала самый безумный способ сообщить о том, где их держали.

В конце концов, Диона.

Когда Марселин всё же начала рассказывать, её голос дрогнул. Не сдержавшись, она согнулась пополам и зарыдала.

У Гилберта были странные представления о гостеприимстве, но Эйс его не осуждал. Наверное, трудно одновременно удержать все эмоции под контролем, поддерживать образ радушного хозяина и доказывать коалиции, что справиться с Фортинбрасом возможно. Особенно когда он владеет короной великанов и ставит ультиматумы, а теперь сидит и улыбается так, будто ужин и впрямь был приятным сюрпризом для каждого из них.

Судя по натянутый улыбке Гилберта, — хотя, наверно, это всё-таки был оскал, — сюрпризом тут и не пахло.

Эйс напряжённо расправил плечи, надеясь, что Гилберт не передумает и просто не выгонит его. Ему было крайне неуютно в одной комнате с Третьим сальватором и его людьми, но здесь была Пайпер, выглядевшая, однако, ничуть не лучше. Она то и дело смотрела на Эйса, сидящего напротив, и жалостливо приподнимала брови. Эйс давно научился понимать, что это означает: прямо сейчас она хочет исчезнуть, да так, чтобы никто не вспоминал о ней в ближайшие пару часов. Эйс бы и сам исчез, но приходилось сидеть на месте и делать вид, что всё в порядке.

Гилберт назвал это приветственным ужином, — будто их проводят спустя три дня, — но, вообще-то, это было скорее способом собрать всех, в ком он не уверен, вместе и понаблюдать за ними. Эйс понятия не имел, успел ли Гилберт за эти дни поговорить хоть с одним из них, только знал, что это сделала королева Ариадна — в момент, когда они приносили клятву, разумеется. Он также не знал основной сути клятвы, но предполагал, что она не сильно отличается от клятвы Твайлы. Если отличия и были, Пайпер ему не говорила.

Они, вообще-то, почти не говорили всё это время. С той самой минуты, как её забрали из темниц и она в порыве гнева сказала Гилберту, что её много раз пытались убить, Эйс только об этом и думал, но уточнить никак не решался. Ему было страшно от одной мысли, где была Пайпер и что с ней произошло. При этом она делала вид, что Третий сальватор в этом не виноват, и постоянно говорила об этом всем и каждому.

Не то чтобы Эйс ему сильно верил. Но даже если его небольшое расследование не принесло результатов, сейчас у него была магия, плавно текущая по венам и обычно подсказывающая, если что-то не так. Хотя Эйс не исключал вероятности того, что Фортинбрас просто подавлял его магию, и оттого та была спокойна. Если это так, то он лишится всех плюсов, которые Эйс ему успел приплести.

— Так мило… — протянул Николас, постучав вилкой по тарелке. — Так дружелюбно…

Пайпер нервно захихикала. Фортинбрас и Гилберт, однако, от своего дела не оторвались: всё так же молча изучали друг друга, игнорируя присутствие всех остальных. В отличие от них, Эйсу это давалось намного труднее.

Гилберт, должно быть, специально предложил Пайпер сесть по правую руку от него — точно там, где всегда сидела Шерая, а ему, Эйсу, отвёл место по левую руку от себя. Рядом, бледный и весь нервный, сидел Эйкен, выглядевший так, будто вместо еды перед ним поставили блюдо с головой ноктиса. Он то и дело косился на Эйса, старавшегося выглядеть дружелюбно, и Николаса, оказавшегося между ним и Клаудией, девушкой с чёрными губами и ледяным взглядом. То ли ей просто не нравилось всё это мероприятие, то ли она пыталась мысленно убить Пайпер и дядю Джона, между которыми оказалась Стелла. Она единственная проявляла хоть какой-то интерес к еде, всё время поглядывала на неё и даже протягивала руку, но в самый последний момент останавливала себя. Эйс видел, что периодически Шерая, сидевшая рядом с Джонатаном и слева от Фортинбраса, косит глаза в её сторону. Но чаще всего она смотрела именно на сальватора.

Он, казалось, был точным отражением Гилберта, его более взрослой версией — сидел за другим концом стола с той же грациозностью, что и Гилберт, но без явно видимого напряжения; смотрел уверенно, величественно, будто носил корону великанов; ни на мгновение не переставал улыбаться.

Эйсу казалось, что он — бомба замедленного действия. Но, может, так на него влияли рыцари, феи и эльфы, наблюдавшие за ними из каждого угла. Всего их было семеро, четверо из которых — феи, скрывшие себя чарами. Эйс знал, что они здесь исключительно ради наблюдения, но боялся, что случится что-то, из-за чего им придётся начать действовать. Например, Фортинбрас использует магию, чтобы навредить кому-нибудь. Эйс сомневался, что он настолько глуп, но, может, как раз-таки наоборот: Фортинбрас достаточно умён, чтобы попытаться сделать это.