Единственным послом, который заявил о безусловном признании Временного правительства, являлся представитель Соединенных Штатов Дэвид Фрэнсис. 9 марта на торжественном приеме Милюков заявил: «Господин посол, я знаю достаточно хорошо Америку, чтобы сказать, что новые идеи свободной России — это также ваши идеи и что наши усилия создадут сильный стимул для сближения двух наших демократий. Я счастлив, что в последние дни получил настоящий поток телеграмм от американских друзей, и они показывают, что широкие круги вашего народа действительно с нами»{604}. При всём уважении к американским демократическим институтам Милюков, разумеется, отлично понимал, что Соединенным Штатам просто не оставалось иного выхода, как безоговорочно признать новую Россию, поскольку Америка собиралась вступить в мировую войну. Он предполагал, что правительство США во главе с президентом Вудро Вильсоном объявит войну Германии в сравнительно близком времени, но, конечно, не мог предвидеть, что это произойдет менее чем через месяц и что одним из главных катализаторов этого решения будет революция в России, поскольку США так же, как Франция и Англия, опасались, что в результате внутриполитических событий Россия выйдет из войны и этим будут резко ослаблены позиции Антанты.
Министр иностранных дел пытался использовать американские связи для решения внутриполитических задач. По рекомендации посла Фрэнсиса, согласованной с Милюковым, председатель профсоюзного объединения США Сэмюэл Гомперс послал телеграмму председателю Петроградского совета Чхеидзе, в которой убеждал в невозможности немедленного достижения социалистического идеала{605}. Нотация американского профсоюзного бюрократа только вызвала раздражение у функционеров Совета, которые и так занимали умеренные позиции, но находились под постоянным давлением толпы, в которой активно действовали те, кого Милюков обобщенно называл «циммервальдовцами» — сторонниками немедленного заключения мира без аннексий и контрибуций.
В течение первого месяца после Февральской революции большевики не выделялись из «циммервальдовцев» — на страницах газеты «Правда» тогдашние большевистские лидеры Лев Борисович Каменев и Иосиф Виссарионович Сталин так же, как и большинство членов Исполкома Петроградского совета, призывали к условной поддержке Временного правительства. Положение принципиально изменилось, когда в начале апреля в Петроград возвратился из эмиграции Владимир Ильич Ленин, тотчас же призвавший начать переход от первого этапа революции, давшего власть буржуазии, ко второму, который должен передать ее в руки пролетариата и беднейшего крестьянства. Ленин выдвинул лозунги «Никакой поддержки Временному правительству!» и «Вся власть Советам!».
Пока же послы Франции, Великобритании и Италии, следуя примеру американского коллеги, 11 марта объявили о дипломатическом признании их странами Временного правительства. Милюков, добропорядочность и солидность которого служили определенной формальной гарантией, казалось, добился успеха. Об этом восторженно писали ему бывшие члены комиссии фонда Карнеги, в частности Г. Н. Брайлсфорд, который прислал ему записку с анализом положения на Балканах с просьбой ознакомить с ней военное министерство и всех членов правительства{606}.
Успех, однако, представлялся иллюзорным не только самому Милюкову, но и зарубежным дипломатам. Военный атташе Великобритании генерал-майор Альфред Нокс с изрядной долей цинизма писал: «Пока дипломаты говорили, министры стояли, глядя на пол и кланяясь по окончании каждого выступления. Я просто не мог думать о них как о министрах победы. Я не хотел смотреть на их лица, когда они глядели на пол, так что я также устремил свой взгляд вниз и смотрел на их ботинки. Какая это была исключительная коллекция ботинок!» Ответные слова Милюкова, что Россия будет сражаться с врагом до последней капли крови, он едко прокомментировал: «Я был уверен, что Милюков именно так и поступит, но говорил ли он от имени России?»{607}
Палеолог же телеграфировал в Париж, что Милюков и другие члены Временного правительства отказались прийти к нему на обед, опасаясь, что это будет использовано экстремистскими элементами в антиправительственных целях{608}.
Но Милюкова в значительно большей степени, чем сорвавшийся обед, беспокоила судьба бывшего императора и его семьи. Министр понимал, насколько велика опасность для их жизни, ведь Николай с женой и детьми находился в Царском Селе то ли под арестом, то ли под формальной опекой Временного правительства, но фактически почти без охраны.
Милюков считал единственным достойным выходом отправку бывшего императора с семьей и близкими за границу. Уже в эмиграции он рассказал, почему этот план сорвался. Естественно, он прилагал все силы, чтобы полностью снять с себя вину за происшедшее, и, нам представляется, существенно не отступал от истины, однако освещал не все факты. В частности, он умолчал, что 9 марта правительство возложило ответственность за охрану царской семьи на министра юстиции Керенского, который вначале выступал за предание бывшего императора суду, а затем, после личной беседы в середине апреля, высказался за отправку его с семейством в Англию. В статье «О выезде из России Николая II» (1921){609}Милюков сообщил, что разрешение на выезд царской семьи было дано Временным правительством в связи с самим фактом отречения. Тотчас по принятии этого решения Милюков передал соответствующее предложение Бьюкенену. 10 марта поступил ответ из Лондона: «…король и правительство будут счастливы предоставить экс-императору России и его семье убежище в Англии… до окончания войны»{610}.
