Шестого августа был обнародован закон о выборах в совещательную Думу, при всех оговорках и недоговоренностях признававший принцип бессословности выборов и фактическое участие в них политических партий{305}. Это было крупное завоевание революции, еще более упрочившее убежденность Милюкова в необходимости участия в выборах всех прогрессивных сил.
Сам закон Милюков, во многом благодаря Ключевскому, встретил во всеоружии: на следующий день в «Сыне Отечества» появилась обширная статья, где он категорично выступал против бойкота выборов, указывая, что при всех несовершенствах Дума явится новой ареной, на которой впервые в истории России развернется парламентская борьба.
Левые, в первую очередь социал-демократы, жестко атаковали Милюкова, объявляя его пособником самодержавия. Особенно остро выступал Л. Д. Троцкий, первым из социалистов-эмигрантов возвратившийся в Россию и под псевдонимами развернувший печатную пропаганду сразу в нескольких газетах, ориентируя рабочих на углубление революции, подготовку вооруженного восстания. Однако его «Открытое письмо профессору П. Н. Милюкову», распространявшееся социал-демократами в виде листовки{306}, было более умеренным и даже именовало Павла Николаевича «выдающимся историком русской культуры». Автор вопрошал: «Что же делает г. Милюкова вождем той разношерстной коалиции, которая считала себя одно время, а может быть, считает себя и сегодня сильнейшей политической партией России?.. У него нет ни ясного представления о путях революционного развития, ни ясного плана действий. В чем же его сила? Исключительно в том, что он учит свою партию брать революцию измором, отписываться от ее запросов и отсиживаться от ее событий. Парламентарный режим в России неизбежен. В конце концов он установится. Вся задача лишь в том, чтобы с достоинством выждать его установления. В разрешении этой задачи г. Милюков незаменим». При всей полемичности эти заявления свидетельствовали об определенном уважении к либеральному лидеру.
В высших правительственных кругах шла закулисная борьба между сторонниками уступок и репрессий. Последним очень не нравилась позиция Милюкова. Чем именно? Царские власти рассматривали Булыгинскую думу как завершение государственных преобразований в России, тогда как Милюков видел в ней лишь зачаток будущего парламентаризма.
Седьмого августа во время встречи руководителей Союза союзов у Милюкова на станции Удельная (он предусмотрительно сохранил за собой квартиру под Петербургом) дом был окружен полицией, всех собравшихся взяли под стражу и на извозчиках отвезли в тюрьму. На Шпалерной их не приняли, опасаясь, по-видимому, взрыва недовольства в условиях крайнего политического напряжения в столице. Милюков и его товарищи под конвоем пешком отправились по мосту через Неву в Кресты. Там арестантов встретили с почтением, ибо в их числе оказались два статских советника и три профессора (Милюков, инженеры-путейцы Александр Андреевич Брандт, будущий ректор Санкт-Петербургского университета, и Яков Николаевич Гордеенко). Это было третье, последнее заключение Милюкова, оказавшееся самым непродолжительным.
Месяц, проведенный в Крестах, стал своеобразным отдыхом. Персонал обращался с арестованными уважительно, не исключая, что вскоре кто-то из них станет министром. Обвинения не предъявлялись. Свидания разрешались по первому требованию. Более того, жена приносила Милюкову не только свежие газеты, но и нелегальные листовки. Несколько раз приезжал директор удельнинского дома для умалишенных Тимофеев. По любезному приглашению начальника тюрьмы гость и арестант располагались играть в шахматы в его кабинете.
Павел Николаевич использовал это время для пополнения багажа художественной литературы. Он прочел все сочинения Глеба Успенского, имевшиеся в тюремной библиотеке, и был поражен силой таланта и точностью социологических оценок замечательного писателя. Одолев многотомную эпопею Эмиля Золя о Ругон-Маккарах, он счел, что это — «застоявшееся болото» по сравнению с русским «речным разливом»{307}.
Милюков не поспевал на очередной съезд земских и городских представительств, назначенный на август. Но обстановка была такова, что организационный комитет принял решение отложить съезд до освобождения Павла Николаевича. Уверенность, что оно произойдет в ближайшее время, была не только в демократических кругах, но и в административной среде. Действительно, Милюков и его товарищи были выпущены из Крестов без единого допроса и предъявления обвинения. Революция продолжалась, и освобождение либеральных деятелей из-под стражи было ее побочным проявлением.
М. М. Ковалевский полагал, что Милюкова освободили по ходатайству британского журналиста Уильяма Стеда, находившегося тогда в Петербурге и освещавшего в лондонской прессе драматические события в России{308}. Возможно, заступничество англичанина сыграло какую-то роль, с учетом того, что уже сформировался блок Великобритании, Франции и России, известный под названием Антанта. Но главная причина освобождения состояла в самом ходе революции.
К сентябрю 1905 года и либеральные представители земских и городских органов, и Союз освобождения пришли к выводу о необходимости образования партии, которая находилась бы в центре политического спектра. Состоявшийся в Москве 23–25 августа IV съезд Союза освобождения поставил задачу перехода «от тактики тайного общества к тактике открытой политической партии в европейском смысле слова». Делегаты съезда выступили против бойкота законосовещательной Думы и решили присоединиться к комиссии, созданной Союзом земцев-конституционалистов для образования партии, с целью участия в выборах.
П. Н. Милюков в воспоминаниях несколько неточно трактовал тактические изменения, которые Союз освобождения утвердил на августовском съезде. Полагая, что между земским движением и Союзом союзов, с одной стороны, и Союзом освобождения, с другой, не было программных, но сохранялись тактические разногласия по отношению к Булыгинской думе, он игнорировал факт отказа «освобожденцев» от тактики бойкота{309}. При всем стремлении историка-профессионала к объективности оценок он никак не мог избавиться от подчеркивания своей роли, считал, что именно он занимал наиболее конструктивную позицию, призывая участвовать в выборах.
Съезд земских и городских организаций состоялся после выхода Милюкова из тюрьмы, 12–15 сентября. Избранный в бюро съезда, Павел Николаевич руководил его работой. На заседаниях впервые четко проявились разногласия между Милюковым, за которым следовали большинство делегатов (примерно 150 человек), и А. И. Гучковым, возглавившим правую группу (около сорока делегатов). Разногласия касались главным образом национального вопроса. Подготовленный Кокошкиным при участии Милюкова проект резолюции предусматривал автономию Польши в составе империи и меры по «децентрализации» России. Несмотря на то что положение о децентрализации сопровождалось всевозможными оговорками, группа Гучкова решительно высказалась против него, а заодно и против польской автономии. Вопрос, на какую Россию брать курс — единую и неделимую или федеративную, с широкими правами регионов, не обязательно связанных с определенным национальным меньшинством, — стал камнем преткновения, предпосылкой образования не одной, а двух центристских партий — более левой, руководимой Милюковым, и более правой во главе с Гучковым.
По главному вопросу разногласия на съезде не проявились. В резолюции, основным автором которой был Милюков, указывалось, что при безусловно отрицательном отношении к Булыгинской думе ввиду крайней ограниченности ее прав необходимо участие в выборах и в работе этого органа. «Сплоченная группа единомышленников», добившись избрания в Думу, должна была «служить средоточием и точкой опоры для общественного движения». Одновременно ставилась цель добиться «гарантий личной и общественной свободы и правильного народного представительства»{310}.
