Именно в период постепенной радикализации взглядов Милюкова в направлении «неблагонадежности» и был спланирован цикл публичных лекций в провинциальных центрах.
Первые лекции должны были состояться в Нижнем Новгороде, где, как было известно в Москве, существовал кружок местных и высланных интеллигентов, которые могли оказать организационную помощь. В сентябре 1894 года в Нижнем Новгороде побывал приват-доцент Иван Иванович Иванов, читавший в университете лекции по истории литературы XVIII–XIX веков. Он вел себя очень осторожно, и всё прошло гладко. Следующим в Нижний Новгород должен был выехать Милюков.
Перед самым его отъездом пришла весть — 20 октября 1894 года скончался император Александр III. На престол предстояло вступить наследнику Николаю II. Перед коронацией новому царю поступила масса адресов от земств и городских дум, писем частных лиц, выражавших надежду на политические реформы.
Еще до этих событий Милюков избрал темами своего небольшого лекционного цикла «Общественные движения в России» (сознательно не избегая ограничения хронологическими рамками) и «Распространение университетского образования в Англии и Америке»{175}. Хотя со стороны официальных органов не последовало замечаний по этому поводу, ибо предполагалось, что лектор будет рассказывать именно об истории, он отлично сознавал, что оказался в тяжелом положении, поскольку просто не мог не выразить собственного отношения к возникшему настроению в пользу политических перемен.
В Нижнем Новгороде тогда проживали такие столпы общественного прогресса, как Владимир Галактионович Короленко и видный экономист народнического направления, популярный публицист Николай Федорович Анненский. Узнав, что обоих во время его лекции не будет в городе, Милюков в первый момент огорчился, поскольку рассчитывал на их присутствие на лекциях, а затем надеялся установить с ними непосредственный контакт. Однако, подумав, Павел пришел к выводу, что сложившаяся ситуация более благоприятна для него, ибо ослабит внимание местных властей к его выступлениям.
Организацию лекций взял на себя присяжный поверенный М. А. Лапин, у которого работал писцом начинающий писатель Максим Горький. О Горьком Милюков тогда понятия не имел, но Лапин был в Нижнем уважаемой фигурой — достаточно сказать, что он добился чтения лекций в актовом зале Дворянского собрания. Средства, полученные от платных лекций, было решено передать Обществу вспомоществования учителям Нижегородской губернии{176}.
Милюков прочел шесть лекций в двадцатых числах декабря 1894 года. На них собралась самая разнообразная публика. Зал был полон, лектора встретили горячими аплодисментами, полагая, что он сразу «возьмет быка за рога» и приступит к характеристике современных общественных движений. Слушателям, однако, пришлось примириться с историческим характером изложения. Постепенно аудитория втянулась в эту хронологическую и логическую динамику и с большим интересом слушала рассказ, как зарождалось, а затем медленно, но неуклонно развивалось независимое от государства российское общественное движение. На протяжении всего выступления аудитория жадно ожидала финала. Несмотря на то, что лекции носили научно-популярный, а не политический характер, число слушателей не уменьшалось. Зал, предназначенный в основном для торжественных приемов, был полон до последней лекции.
Милюков так и не перешел к прямым политическим аналогиям. Последняя лекция была посвящена тому, как на протяжении XIX века становились всё более острыми разногласия в обществе, как в России, подобно Западной Европе, общественное мнение отделялось от позиции государства. «Вывод логически вытекал сам собой, без того, чтобы я форсировал тон или сходил с почвы фактического рассказа. Конечно, последняя лекция содержала в себе прозрачные намеки на общие чаяния, и это было подчеркнуто прощальной овацией присутствующих». Лектор употребил даже термин «политическая реакция», которую можно было бы преодолеть, если мобилизовать «провинциальные резервуары и оазисы» культурной жизни, и выразил надежду, что именно из этих оазисов жизнь опять вольется в столицы{177}.
Павел уехал из Нижнего вполне удовлетворенный. Он не придал значения тому, что на лекциях присутствовали вице-губернатор Анатолий Ильич Чайковский, младший брат великого композитора, отличавшийся сугубо консервативными взглядами, и местный архиерей. Он даже счел это своего рода поощрением со стороны властей, тем более что брат композитора, во время лекций делавший заметки, был известным любителем музыки, то есть, в представлении Милюкова, интеллигентом.
Возможно, обошлось бы без последствий, если бы через несколько недель всю страну не облетело жесткое выступление Николая II 17 января 1895 года на приеме делегатов земств, дворянских собраний и городских дум, прибывших поздравить нового царя с восшествием на престол. В заранее составленной речи, которую царь читал в основном по бумажке, он заявил: «Мне известно, что в последнее время слышались в некоторых земских собраниях голоса людей, увлекавшихся бессмысленными мечтаниями об участии представителей земства в делах внутреннего управления. Пусть все знают, что я, посвящая все свои силы благу народному, буду охранять начало самодержавия так же твердо и неуклонно, как охранял его мой незабвенный покойный родитель»{178}.
Обер-прокурор Священного синода, известный реакционер Константин Петрович Победоносцев 2 февраля писал великому князю Сергею Александровичу: «После речи государя продолжается волнение с болтовней всякого рода… Зато на простых людей и на деревни слово государя произвело благотворное впечатление. Многие депутаты, едучи сюда, ожидали бог знает чего и, услышав, вздохнули свободно. Но как печально, что в верхних кругах происходит нелепое раздражение»{179}.
Надо было найти козла отпущения, и тут вспомнили о Милюкове. Постарался, скорее всего, Чайковский. Возможно, существовали и другие доносы, но этот чиновник был самым высокопоставленным представителем власти, присутствовавшим на лекциях Милюкова, и просто невозможно, чтобы дальнейшие события происходили без его участия. Оговоримся, что презумпция невиновности, существующая в правовых нормах, не может распространяться на историческое повествование — историк имеет право на логическое допущение, разумеется, оговорив, что речь идет именно о предположении, а не о доказанном факте.
Так или иначе, но у министра внутренних дел империи Петра Николаевича Дурново сложилось впечатление, что волнения, вызванные лекциями в Нижнем Новгороде, «всё еще не улеглись»{180}.
В результате в начале февраля 1895 года почти одновременно последовали распоряжения двух министерств по поводу Павла Милюкова в связи с его лекциями в Нижнем Новгороде: Министерство народного просвещения предписало ректору Московского университета уволить его с запрещением преподавать где бы то ни было; Министерство внутренних дел 18 февраля объявило о начале следствия, призванного выяснить, не содержались ли в поведении Милюкова во время чтения лекций преступные деяния. До получения результатов следствия министерство предписало выслать подозреваемого из Москвы в административном порядке и запретить ему заниматься преподаванием в любых учебных заведениях ввиду «вредного влияния, которое он оказывает на студентов». По этому поводу Милюков позже замечал, что неизвестно, кто на кого оказывал более «вредное влияние» — он на студентов или студенты на него{181}.
Когда до интеллигенции обеих столиц дошли эти сведения, репутация Милюкова взлетела до небес. Он вспоминал, что газета «Русские ведомости» пригласила его к постоянному сотрудничеству за фиксированный оклад, а редакция научно-популярного петербургского журнала «Мир Божий» по инициативе ее руководителя Виктора Петровича Острогорского предложила начать публикацию его лекций по истории культуры. В журнале были помещены все три части этого труда — в 1895, 1896 и, после вынужденного перерыва, в 1899–1902 годах. Номера журнала с очерками Милюкова расходились мгновенно, число подписчиков «Мира Божьего» превысило 100 тысяч человек — это была невиданная для условий России цифра. Разумеется, не только труд Милюкова способствовал популярности журнала, но он безусловно был в числе публикаций, поднимавших тираж, так что Острогорский явно не прогадал. В свою очередь, редактор журнала «Русская мысль» В. А. Гольцев в речи на очередном банкете пожелал, чтобы Милюков стал историком падения русской монархии{182}.
