Тематически и сюжетно произведения Тэффи этих лет отражали духовный кризис русской диаспоры. Она сочувственно, но без малейшего приукрашивания писала о потере нравственных ориентиров, разочарованности и растерянности, узости и ограниченности «душевного быта» русских эмигрантов. Именно внутренний мир человека в наиболее полном виде представлен в ее публикациях. При этом важнейшими темами стали тоска по родине и в то же время несбыточность надежд на возвращение. Часто при этом создается впечатление, что Тэффи идеализирует старую Россию. Но на самом деле величие дореволюционной родины — это утратившие смысл идеалы ее героев.

Эмигранты с особым интересом поглощали фельетоны Тэффи, высмеивавшие обычно какой-либо человеческий порок: глупость, лицемерие, ложь, болтливость, пошлость. При этом сатирически описывались всевозможные бытовые ситуации, характерные именно для эмигрантской среды. Читателей также привлекали ее яркие очерки о животных, преданность которых нередко могла служить уроком для людей.

Можно вполне согласиться с автором диссертации о публикациях Тэффи в «Последних новостях» Н. Н. Рыбинской, что эти произведения представляют собой яркий пример талантливого, многогранного, глубоко личного и эмоционального творчества, что в газетных выступлениях Тэффи личность автора играет первостепенную роль — он становится полноправным героем собственных материалов, причем героем чутким, трепетным, всегда открытым для диалога с читателем^{865}.

Назовем еще одного автора, исключительно высоко ценимого Милюковым за блестящие сатирические публикации, которые эмигранты часто стремились прочитать даже раньше, чем сообщения о только что происшедших событиях. Это был уже упоминавшийся Дон Аминадо. Скрывавшийся за этим псевдонимом А. П. Шполянский начал печатать свои сатирические произведения в середине 1910-х годов, участвовал в мировой войне рядовым солдатом, после Октябрьского переворота уехал в Киев, затем в Одессу, а в 1920 году через Константинополь эмигрировал во Францию, где и расцвел его поэтический и прозаический талант сатирика. Творчество его пользовалось огромной популярностью. В. И. Коровин, автор предисловия к сборнику его произведений, опубликованному в наше время, пишет: «Дон Аминадо был известен всему русскому, да и не только русскому, Парижу, всей Франции, всей эмиграции на Юге и Севере, на Западе и Востоке…»^{866}

Дон Аминадо печатался в «Последних новостях» с 1920 года. После прихода в редакцию Милюкова сотрудничество вначале прервалось, но с 1925 года стало постоянным: не было почти ни одного номера газеты, в котором не появились бы его сатирическое стихотворение или прозаический фельетон. Перерыв же в сотрудничестве объяснялся тем, что Дон Аминадо, едко высмеивавший эмигрантские политические бури, взаимные разоблачения, не обходил вниманием и Милюкова с его единомышленниками (фамилия, разумеется, не называлась). По мнению писателя и журналиста Романа Гуля, Милюкову крайне не понравилось стихотворение 1920 года «Писаная торба», в котором Дон Аминадо издевался над попытками соединения «белой идеи» с демократическими лозунгами и вообще над идеологической подоплекой эмигрантских конфликтов, особенно в ретроспективном плане, при обращении к истории Гражданской войны:

Сам Дон Аминадо в мемуарах описывает инцидент несколько мягче: «Помню, как на заре этих уже далеких дней влетело мне по первое число за несколько невинных строк в стихотворном послании, называвшемся «Писаная торба»^{867}. Можно полагать, что поэту не просто «влетело», а он был полностью отстранен от газеты на целых пять лет, поскольку Милюков счел, что позиция автора противоречит «генеральной линии» газеты на пропаганду демократического республиканизма западного типа, а само упоминание «Марсельезы» в издевательском контексте звучало для него кощунством. Главный редактор умел быть злопамятным, и только жизненная необходимость в продолжении сотрудничества с талантливым автором заставила его сменить гнев на сдержанную милость.

Афоризмы Дон Аминадо (а их были сотни) повторялись эмигрантами, жившими во многих странах. В нескольких словах они определяли сущность крупной политической, социальной, этической, художественной проблемы. Вот лишь некоторые из них: «Оскорбить действием может всякий, оскорбить в трех действиях — только драматург»; «Бросить в женщину камень можно только в одном случае: когда этот камень драгоценный»; «Невозможно хлопнуть дверью, если тебя выбросили в окно»; «Не так опасно знамя, как его древко». И, наконец: «Министр Геббельс исключил Генриха Гейне из энциклопедического словаря. Одному дана власть над словом, другому — над словарем».

По поводу публикаций Дон Аминадо в «Последних новостях» видный литературовед и литературный критик Дмитрий Петрович Святополк-Мирский писал в «Заметках об эмигрантской литературе»: «Конечно, Дон Аминадо ближе, социологически и политически, к Алданову, чем к генералу Краснову, но он стоит выше партий и классовых перегородок и объединяет всё зарубежье на одной, всем приемлемой платформе всеобщего и равного обывательства. Благодаря ему… «Последние новости» читаются неизмеримо больше, чем «Возрождение», которое вместо Дон Аминадо преподносит глубокомысленную проблематику Мережковского и Муратова[14]!»^{868}

Действительно, теперь республиканизм Дон Аминадо, часто сдобренный иронией, полностью соответствовал линии «Последних новостей», за что они и подвергались критике со стороны «Возрождения». Если в 1930-х годах правая часть эмиграции нередко заискивала перед германским нацизмом, то газета Милюкова решительно разоблачала агрессивную политику Гитлера, а Дон Аминадо в издевательских стихах проводил сравнение между фашизмом в Италии, нацизмом в Германии и большевизмом в СССР.

Лишь изредка в «Последних новостях» появлялись стихи Константина Бальмонта, к которому Милюков относился сдержанно, видимо, не считая его большим поэтом. В ряде писем главному редактору газеты Бальмонт настаивал на помещении его стихов, но его требования не всегда приносили результаты. Публикаторы писем Бальмонта Милюкову пишут: «Милюков его печатал, как печатали и прочие эмигрантские издания, но изредка и очень неохотно. Во всяком случае, гораздо реже, чем хотелось бы Бальмонту. При его плодовитости, впрочем, мудрено было бы печатать всё написанное. Однако на чуть большее внимание со стороны редакторов Бальмонт претендовать был вправе… Бальмонт, помнивший времена, когда его в буквальном смысле носили на руках, очень тяжело переживал эту несправедливость».

Двадцать третьего апреля 1924 года Бальмонт в очередной раз написал Милюкову: «Посылаю Вам своего океанского первенца (стихотворение «Примерная жизнь», начинавшееся словами: «Желали первенца?». — Г. Ч., Л. Д.). Хочу думать, что он не будет найден Вами уродцем и явит свой лик в «Последних новостях» не в будущем году. На всякий случай и относительно этой вещи, и касательно дальнейших — и в стихах, и в прозе, — которые намереваюсь посылать Вам, повторяю обычную просьбу — возвращать мне рукописи, которыми Вы не воспользуетесь»^{869}.