Популярность газеты, рост числа подписчиков обеспечивали необходимые средства для высокой полиграфической культуры издания и, главное, для привлечения высококвалифицированных литературных и научных сил. А это, в свою очередь, повышало популярность печатного органа, который стал конкурировать тиражом с влиятельными французскими газетами. Обычный тираж «Последних новостей» составлял около 30 тысяч экземпляров, а в ряде случаев, когда публиковались особенно интересные для русской публики материалы, доходил до 35 тысяч. Поэт Аминодав Пейсахович Шполянский, выступавший под псевдонимом Дон Аминадо, подметил парадокс: «Число поклонников росло постепенно, число врагов увеличивалось с каждым днем, а количество читателей достигло поистине легендарных — для эмиграции — цифр. Ненавидели, но запоем читали»{841}.
Аналогичного мнения придерживались и другие современники. Один из них, Андрей Седых, длительное время проработавший в редакции, писал, что этому изданию принадлежала «руководящая роль в жизни русской эмиграции». Историк литературы Глеб Петрович Струве отмечает, что «Последние новости» «быстро стали… самой читаемой русской газетой во Франции… и завоевали себе подписчиков и читателей в других странах Европы и даже в Новом Свете»{842}.
Эмигранты с интересом следили за нескончаемой полемикой, которую вели «Последние новости» с другой парижской эмигрантской газетой — «Возрождением», созданной по инициативе П. Б. Струве, в прошлом коллеги Милюкова по кадетской партии, с которым и до 1917 года нередко возникали идеологические и политические споры.
«Возрождение» выходило с января 1925 года. Струве вначале был главным редактором, затем, смененный Ю. Ф. Семеновым, продолжал определять основной политический курс издания. Теперь Струве по взглядам стоял значительно правее Милюкова, что получило отчетливое выражение в газете: она придерживалась монархических позиций, выражала надежду на свержение большевистского режима вооруженным путем при участии эмигрантов. Струве неоднократно говорил и писал, что, по его мнению, единственная ошибка Николая II состояла в излишней мягкости с революционерами.
Чуть ли не в каждом номере «Последних новостей» появлялись критические отклики на публикации «Возрождения», а оно отвечало тем же. В подтверждение сошлемся на Н. Г. Думову: «В занимавшем нейтральную позицию журнале «Иллюстрированная Россия» была помещена сатирическая картинка: две собаки грызутся, вырывая друг у друга обглоданную кость. Эмигрант, глядя на них, спохватывается: «Ах, забыл купить «Новости» и «Возрождение»!»{843}.
В 1930-х годах Милюков вел острую полемику и с В. А. Маклаковым, выступившим с объемистыми мемуарами, в которых он, в свое время принадлежавший к правому флангу кадетской партии, критиковал установки своих более либеральных однопартийцев в 1905–1907 годах{844}. Впрочем, вторичная полемика, развернувшаяся после появления маклаковских мемуаров, была скорее односторонней: Милюков критиковал, а Маклаков отделывался острыми репликами в новых трудах. На милюковскую критику своего первого сочинения Маклаков ответил: «Полемизировать с ним не нужно. Такое его отношение совершенно последовательно. Я слишком во многом с ним расхожусь»{845}.
Суть же претензий Маклакова сводилась к обвинению Милюкова в «максимализме» во время первой русской революции: критиковались его требование созыва Учредительного собрания, бескомпромиссное отношение к Столыпину, отрицание возможности участия в имперском правительстве, использование Госдумы как агитационной трибуны, требование немедленного пересмотра Основных законов{846}.
Милюков лишь попутно — в статьях «Последних новостей» и журнала «Современные записки» (всего в 1929–1935 годах их было более десятка) — касался упреков в свой адрес: отвергал формально-юридический подход оппонента к историческому процессу; утверждал, что при известных условиях либерал может стать революционером; полагал, что Маклаков ошибочно отождествлял закон с правом, ибо существовала возможность революционного правового творчества, несовместимого с существовавшим законодательством; считал допустимым отрицание революционных методов достижения идеалов либерализма только после осуществления основных либеральных преобразований — именно тогда либерализм приобретает «охранительный характер»{847}.
В противоположность Маклакову Павел Николаевич уверял читателей в недостаточной демократичности кадетской программы в начале века, о чем он, в частности, писал Е. Д. Кусковой{848}. Вся эта полемика свидетельствовала, что он стремился во что бы то ни стало отстоять верность своих левоцентристских политических позиций начала века{849}.
С новым политическим курсом Милюкова связано привлечение к сотрудничеству в его газете наиболее видных эмигрантов всей центристско-левой части политического спектра, в том числе меньшевиков, ранее почти так же ненавистных ему, как и большевики-ленинцы.
Редакция «Последних новостей» располагалась вначале в небольших и очень скромных помещениях на улице Гоблин, дом 5, и улице Бюффо, дом 26. Правда, эти места находились в районе Монпарнаса, недалеко от центра города, по соседству со знаменитым Садом растений и Музеем естественной истории, так что визитеры могли легко попасть в редакцию.
Через несколько лет редакция переехала в более вместительное помещение на улице Тюрбиго в районе Сен-Дени. На первом этаже здания, прямо под «Последними новостями», располагалось кафе «Дюпон», пользовавшееся популярностью среди парижской духовной элиты. Вокруг было множество ресторанов, кафе, отелей. Небогатые сотрудники редакции нечасто пользовались этими благами, но место считалось весьма престижным и должно было свидетельствовать о солидности издания, в каждом номере которого обозначался адрес.
Сам Милюков спускался в кафе очень редко — и потому что считал бессмысленным расходование средств в дорогом заведении, и из-за привычки непрерывно работать. Когда он предполагал засидеться в редакции долгое время, то обычно приносил с собой бутерброды, приготовленные женой. В качестве кабинета главного редактора использовалась крохотная комната, в которой едва помещались огромный письменный стол, заваленный рукописями, корректурами, книгами, и удобное кресло.
Работал Милюков и над своими статьями, и над рукописями других авторов большей частью дома, в редакцию приходил обычно к шести часам вечера, проводил совещания со штатными сотрудниками, читал гранки, решал текущие издательские и хозяйственные дела.
Сотрудники газеты вспоминали, что, придя в редакцию и не тратя ни минуты на разговоры, не относящиеся к делу, он просматривал материалы, подготовленные для свежего номера: пролистывал статьи авторов, которым полностью доверял, другие очень внимательно изучал и правил, в ряде случаев отвергал. Вслед за этим шел прием посетителей — начинающих и опытных авторов, представителей эмигрантских организаций, французских и иностранных журналистов и политиков. После этого, вспоминал А. Седых, «сидя как-то боком, расчистив место на краешке стола, он начинал писать передовицу — если только не приготовил ее заранее дома»{850}.
Но в редакции Милюков писал передовицы редко, только в тех случаях, когда происходило какое-либо крупное событие, на которое необходимо было немедленно прореагировать. Обычно он приносил статью с собой и почти всегда передавал ее сразу же в набор, лишь иногда внося в последний момент небольшую «конъюнктурную правку», то есть дополнения и изменения в связи со свежими событиями или с целью обратить внимание читателей на публикуемые в номере материалы.
