Любопытно, что, подробно рассказывая в воспоминаниях о первых съездах кадетской партии, Милюков лишь кратко упоминает о VII съезде, состоявшемся в мае, и вообще ничего не пишет о следующих трех. Это — дополнительное свидетельство его постепенного отдаления от кадетов, которое в конце концов завершилось разрывом. Впрочем, и разрывать отношения вскоре стало почти не с кем — после большевистского запрета кадетская партия фактически перестала существовать.
Вполне естественно, что Октябрьский переворот Милюков встретил крайне враждебно. Понимая, что церемониться с ним большевики не станут, уже вечером 25 октября он уехал в Москву, где у власти еще находились прежние силы. Удивительно, но военная организация партии большевиков, в числе главных стратегических пунктов взяв под контроль вокзалы, не проверяла состав пассажиров. Поезда ходили по расписанию, и на следующий день Павел Николаевич оказался в Первопрестольной. Поселившись у одного из старых знакомых, ректора Коммерческого института профессора Павла Ивановича Новгородцева, он пытался установить связь с кадетскими и другими антибольшевистскими деятелями, чтобы оказать сопротивление приходу сторонников Ленина к власти в Москве. Временное место жительства было избрано не случайно. Как было известно Милюкову, Новгородцев относился к наиболее решительным противникам большевиков. Философ Иван Александрович Ильин писал: «В эти тягостные постыдные месяцы 17-го года он был весь — зоркость, тревога, отвращение. Он один из первых понял обреченность этого безмолвия, этой сентиментальности, этого сочетания интернационального] авантюризма с исторической] мечтательностью. Он понимал всю радикальность необходимых средств»{706}.
В доме Новгородцева почти ежедневно происходили совещания с однопартийцами, которые вместе с Милюковым объявили себя организованной группой под названием «Девятка» (шестеро ее членов принадлежали к кадетской партии) и пытались возглавить сопротивление красногвардейским отрядам.
Однако деятельность «Девятки» и других подобных групп не привела к успеху. Несмотря на то что в течение нескольких дней (до 3 ноября) продолжались уличные столкновения, силы оказались неравны, и Военно-революционный комитет Московского совета утвердился у власти. Газета Максима Горького описывала эти события: «В сущности своей Московская бойня была кошмарным кровавым избиением младенцев. С одной стороны — юноши красногвардейцы, не умеющие держать ружья в руках, и солдаты, почти не отдающие себе отчета — кого ради они идут на смерть, чего ради убивают? С другой — ничтожная количественно кучка юнкеров, мужественно исполняющих свой «долг», как это было внушено им»{707}. Сам Милюков поначалу был гораздо более оптимистичен — полагал, что старая столица большевиков не поддержит, а вслед за этим новая власть будет свергнута и в Петрограде через несколько дней, максимум недель.
Однако его прогноз в очередной раз не оправдался. Павел Николаевич, человек расчетливого ума, опять оказался в плену собственных логических построений, которым, считал он, должны подчиняться события. Но существовало огромное количество самых разнообразных факторов, равнодействующая которых выглядела подчас совершенно иначе, нежели представлялось Милюкову. Реальная жизнь вторгалась в схемы и заставляла приспосабливаться к ней, что, надо сказать, Милюков делал без истерических криков, без отчаяния, признавая собственные ошибки и откровенно рассказывая о них впоследствии. «Если бы политика была шахматной игрой и люди были деревянными фигурками, П. Н. Милюков был бы гениальным политиком», — писал в эмиграции П. Б. Струве{708}.
Тем временем в первые дни после Октябрьского переворота и формирования большевистского правительства во главе с В. И. Лениным начались преследования сторонников «буржуазной» контрреволюции, которые, наряду с численно незначительными офицерскими группами и возникавшими на краткий срок подпольными организациями, были представлены прежде всего кадетами. Хотя сам Милюков в кадетской партии в последние месяцы играл всё меньшую роль, само его имя становилось в пропаганде политическим воплощением сил реакции.
Большевистские лидеры предпочитали, чтобы инициатива исходила снизу. 31 октября следственная комиссия военного отдела Исполкома Петроградского совета обратилась в Военно-революционный комитет Исполкома с просьбой выдать ордер на арест Милюкова{709}.
Павел Николаевич понимал, что его ожидает судьба других кадетских деятелей, зная из газет, что в ночь на 26 октября находившиеся в Зимнем дворце министры-кадеты Н. М. Кишкин, А. В. Карташев, А. И. Коновалов и С. А. Смирнов (деятели, вышедшие на первый план политической борьбы только в месяцы революции) были арестованы вместе с другими членами Временного правительства и отправлены в Петропавловскую крепость. Керенского в их числе не было, так как он тайно выехал за пределы города, для организации вместе с генералом Красновым вооруженного сопротивления большевикам, окончившегося неудачей. Через несколько дней поступили сведения о задержании В. Д. Набокова, В. А. Оболенского, С. В. Паниной, попытавшихся создать вместе с членами городской думы и некоторыми правыми эсерами антибольшевистский Комитет спасения родины и революции. Милюков понимал, что предпринятая этим комитетом попытка вооруженного выступления юнкеров Николаевского военного училища, которым удалось на короткое время захватить лишь одно крупное здание — Инженерный замок, обречена на неудачу. Действительно, бунт юнкеров был подавлен уже 30 октября.
Милюкову стало известно и воззвание ЦК его партии с призывом не подчиняться большевистскому правительству, а членам кадетской партии — начать бойкот создаваемых новой властью учреждений и не выходить на работу в государственные органы.
Именно в ноябре, когда большевистская власть только вступала на путь становления и подавления враждебных политических сил, происходили выборы в Учредительное собрание. Новой власти не удалось установить контроль над избирательными комиссиями, и итоги выборов в значительной мере отражали действительное соотношение сил. Свыше 40 процентов голосов получили эсеры, 24 процента — большевики. Кадеты смогли добиться определенного успеха только в крупных городах (в Петрограде за них проголосовало 27 процентов избирателей, а в одиннадцати из тридцати восьми губернских центров они вышли на первое место). В то же время крестьянская Россия отказала им в доверии, поддержав в основном эсеров. В целом по стране они получили всего 4,8 процента голосов (15 мест). Милюков был избран в Учредительное собрание от Петрограда, но в его судьбе это ничего не меняло.
Кадеты не смогли принять участие в работе Учредительного собрания: 28 ноября 1917 года Совнарком издал декрет, объявлявший их «партией врагов народа» и предусматривавший арест их лидеров{710}. Так появился на свет зловещий термин «враг народа», грозивший расправой любому противнику нового режима и ставший одним из инструментов создания в России тоталитарной системы. Немедленно после издания декрета были арестованы находившиеся в Петрограде кадетские депутаты Учредительного собрания, а двое из них 7 января убиты в Мариинской тюремной больнице пьяными матросами и красногвардейцами. Зинаида Гиппиус записала в дневник: «Шингарев был убит не наповал, два часа еще мучился, изуродованный. Кокошкину стреляли в рот, у него были выбиты зубы. Обоих застигли спящими в постелях. Электричество в ту ночь в больнице не горело. Всё произошло при ручной лампочке. Потом их нескольких (убийц. — Г. Ч., Л. Д.) чуть не повели к расстрелу — тоже матросы, заступился сам Ленин»{711}. Разумеется, такого рода сведения доходили до Милюкова, оказывая непосредственное влияние на его поведение.
