На следующий день текст двух разъяснений был обсужден и одобрен правительством, а затем с ними согласился и Церетели. В них говорилось, что текст ноты после тщательного обсуждения правительством был принят единогласно; отмечалось, что под упомянутыми в ноте «санкциями и гарантиями» прочного мира правительство «имеет в виду такие меры, как ограничение вооружений, международный трибунал и пр.»{668}. Исполком Совета признал разъяснения удовлетворительными, а инцидент исчерпанным (за такое решение проголосовали 34 члена Исполкома, против — 19).
Вскоре в окружении князя Львова стали обсуждать вопрос об образовании коалиционного с социалистами правительства, против чего Милюков решительно возражал, считая, что это сильно ослабит авторитет власти. При этом Милюкову стало известно, что свое участие в правительстве социалисты обусловливают фактическим ультиматумом — смещением его с поста министра иностранных дел. Ему передали, что В. М. Чернов, пользовавшийся у эсеров безусловным авторитетом (в отличие от Керенского, который, хотя и был министром, считался в эсеровской партии выскочкой-новичком), высказался по форме не очень определенно, но по существу решительно, что он «безгранично уважает П. Н. Милюкова, считает его участие во Временном правительстве необходимым, но что, по их (социалистов. — Г. Ч., Л. Д.) мнению, он бы лучше мог развернуть свои таланты на любом другом посту, хотя бы в качестве министра народного просвещения»{669}.
Двадцать девятого апреля Милюков изложил Львову свою позицию: либо последовательно проводить программу твердой власти и в таком случае отказаться от идеи коалиционного правительства, пожертвовать Керенским и быть готовым на активное противодействие захвату власти со стороны Совета, либо пойти на коалицию, подчиниться программе Совета и рисковать дальнейшим ослаблением власти и распадом государства. Он предупредил премьера, что при создании коалиционного правительства не согласится на отставку с поста министра иностранных дел и назначение на пост министра народного просвещения.
Сразу же после встречи Милюков вместе с Шингаревым выехал в Ставку Верховного главнокомандующего в Могилев. Перед самым отъездом он поговорил по телефону с Гучковым, который также, по его сведениям, собирался подать в отставку, попросил отложить исполнение его решения, чтобы объявить об отставке одновременно с ним. Гучков, однако, не внял его просьбе. Встретив Милюкова, главнокомандующий Алексеев показал ему телеграмму Гучкова об отставке «ввиду условий, которые изменить [он] не в силах и которые грозят роковыми последствиями и армии, и флоту, и свободе, и самому бытию России»{670}.
В то же время отставка Гучкова, сотрудничество с которым в правительстве социалисты отрицали в принципе (в отличие от Милюкова, которого готовы были терпеть, но не на одном из наиболее ответственных постов), открыла новые возможности для образования коалиционного правительства. 1 мая Исполком Совета принял решение о вхождении меньшевиков и эсеров в правительство при условии издания документа, провозглашавшего отказ от аннексий и контрибуций, принятие немедленных мер в области социальной и аграрной политики. Правда, здесь же говорилось о необходимости укрепления «боевой силы фронта». В этих условиях Милюков с Шингаревым, пробыв в Могилеве всего несколько часов, возвратились в Петроград, чтобы принять участие в совместном заседании правительства с представителями Совета (об этом их известили телеграммой, посланной от имени Львова){671}.
Второго мая на продолжавшихся почти целый день переговорах с Контактной комиссией Исполкома Совета Милюков вновь — правда, осторожно — возражал против самой идеи коалиции, предложив признать правительство единственным органом власти. Когда же он узнал, что в его отсутствие большинство членов кабинета решили лишить его прежнего поста, предложив стать министром народного просвещения, то категорически отказался от такой комбинации и демонстративно покинул заседание. Несмотря на это, он попытался не придавать своей акции конфронтационного характера. Вот как описал Милюков в воспоминаниях последние минуты своего пребывания на этом совещании, не удержавшись от колкости по адресу главы правительства: «Я обошел стол, пожимая руки остающимся коллегам. Кн[язь] Львов, когда я дошел до него, схватил мою руку и удерживал ее в своей, как-то бессвязно лепетал: «Да как же, да что же? Нет, не уходите, да нет, вы к нам вернетесь». Я холодно бросил ему: «Вы были предупреждены», — и вышел из комнаты»{672}. Выйдя из зала, где проходило заседание, Павел Николаевич тут же написал на имя Львова краткое письмо об отставке, так как он «не может больше отвечать за внешнюю и внутреннюю политику Временного правительства»{673}.
Милюков отказался подчиниться настоянию ЦК своей партии о принятии портфеля министра народного просвещения, которое было передано ему на следующий день Винавером и Набоковым. Они пытались ссылаться на то, что предполагается создание особого совещания по вопросам обороны и внешней политики, куда он мог бы войти и продолжать оказывать влияние на решающие направления государственной деятельности, но всё было тщетно. Гучков вспоминал об этих событиях и роли в них своего бывшего политического противника, а теперь наиболее близкого партнера: «В кого я верил — это Милюков, и больше никто… Керенский и Терещенко взяли на себя инициативу и самым резким образом напали на… всю роль Милюкова в составе Временного правительства. Я его поддерживал… Остальные молчали либо критиковали Милюкова, его политику… Особенно резко нападал Терещенко»{674}.
В результате было образовано первое коалиционное Временное правительство, просуществовавшее с 5 мая по 2 июля 1917 года. Львов сохранил пост министра-председателя; военным и морским министром стал Керенский, чье влияние резко усилилось; пост министра иностранных дел получил Терещенко, который был особенно активен в нападках на Милюкова перед уходом того из власти. Кадеты остались в правительстве — министром финансов стал Шингарев. Важные посты получили социалисты: эсер Чернов — министра земледелия, меньшевики Скобелев и Церетели — соответственно министров труда и почты и телеграфа.
И. Архипов несколько упрощает ситуацию апреля 1917 года и место Милюкова в апрельском политическом кризисе, но в целом дает объективную оценку в статье об «интеллектуале либерализма»: «Павел Николаевич Милюков стал первой жертвой психоза ниспровержения политических кумиров уже новой, «свободной России» образца 1917 года. Прошло всего полтора месяца после «великой» и «славной» Февральской революции, и заполнившие центральные улицы Петрограда озлобленные толпы солдат, матросов и просто городского хулиганья, подстрекаемые большевиками, требовали «Милюкова в отставку!», «Долой войну!», «Долой Временное правительство!». Лидер партии кадетов и министр иностранных дел Милюков оказался в дни так называемого «апрельского кризиса» главным воплощением «образа врага», самой одиозной ненавистной фигурой среди демократических правителей, его имя превратилось в грубое ругательство, в политический ярлык»{675}.
Четвертого мая, выступая на собрании бывших депутатов Государственной думы, на вопрос о причинах его ухода из правительства Милюков заявил: «Не я ушел, а меня ушли»{676}.
Так завершилась активная политическая жизнь, государственная деятельность Павла Николаевича Милюкова. Оказалось, что он отнюдь не является гением интриги, каковым должен быть человек, претендующий на длительное участие в руководстве государством. «Профессорская» ментальность Милюкова не изменилась, хотя он давно перестал быть действующим университетским преподавателем, целиком отдавшись политической борьбе. Но одно дело вести ее и даже руководить ею в оппозиции и совершенно другое — реализовывать свои планы, находясь у власти и будучи вынужденным идти на компромиссы.
