Вероника вспомнила про их недавний разговор и предположила, что ее подавленное состояние может быть как-то связано с ее здоровьем.

— Лен, а ты ходила к врачу?

— Нет, и не пойду, — отрезала та и начала чесаться.

Пока Вероника соображала, как бы помягче расспросить о причинах подобного решения, из Лены вдруг хлынул словесный поток. Она говорила тихо и при этом так быстро, что Вероника еле успевала следить за ходом ее мыслей.

— Хочешь знать, почему? Потому что моим родителям на меня плевать. Мне кажется, если я даже сдохну, им будет все равно. Главное, чтобы их дочь умерла с пятерками в дневнике. Я показала матери пару статей в интернете. Там были симптомы гормональных нарушений, девяносто процентов которых совпадали с тем, что происходит со мной. Она сказала… нет, она стала орать, именно орать, что я идиотка, раз верю всему, что пишут в интернете. Что это все чушь, и я полностью здорова, просто немного поправилась, потому что я подросток, а у подростков то прыщи, то нервы, то лишний вес. Но все это пройдет к окончанию школы, я вытянусь и стану стройной. На ее крики прибежал мой отчим, которого я ненавижу, и начал допытываться, о чем мы спорим. Мать показала ему статьи, и он начал орать, как раненый, что перережет провода, отрубит в доме интернет, чтобы я занималась учебой, а не строила тут из себя врача. Затем он посмотрел на меня взглядом эксперта и сказал, что я здорова. Знаешь, кем он работает? Мастером по ремонту. Он красит стены, клеит обои, кладет плитку и ламинат, а перед этим штукатурит, штробит и заливает полы какой-то смесью, чтобы они стали ровными. Никакой связи с медициной. А еще он тупой. Наверняка в мире полно умных мастеров по ремонту, но мой отчим явно не из их числа. Он не может написать грамотно ни одного слова, не знает таблицу умножения и понятия не имеет, что такое щитовидная железа. Он сказал, что такого органа вообще нет в нашем организме, ведь он ни разу о таком не слышал, и уж тем более в шее не может быть ничего, кроме глотки, и это знает любой дебил. К слову, он в жизни не прочитал ни одной книги, кроме инструкции по безопасности на стройке. Мать попыталась сказать ему, что такой орган есть, но он не стал ее слушать. Он захлебывался слюнями, как сенбернар, и тряс своей тупой башкой. Я сделала последнюю попытку и показала им шишку на шее, но что толку… Отчим с видом эксперта заявил, что это жир. Типа, я жру вместо того, чтобы заниматься учебой.

Вероника силилась сохранить свое привычное выражение лица, старалась не подавать виду, что ее шокируют эти слова, но внутри бушевал гнев. Если бы у нее были такие родители, она бы тоже ненавидела весь мир.

— Я не могу сама пойти к врачу, — продолжала Лена. — Для этого мне надо сначала взять талончик в поликлинике, а я прикреплена к той, что находится на другом конце города, потому что раньше мы жили у бабушки в том районе. Мать меня так и не перевела в другую поликлинику, ведь я «полностью здорова». Так вот, если я поеду на другой конец города, то просто не успею к первому уроку. Об этом тут же сообщат матери, и тогда мне конец. А еще в той поликлинике нет детского эндокринолога, так что, скорее всего, меня бы отправили в эндокринологический диспансер, который находится у черта на куличках. В общем, мне не светит ни поликлиника, ни диспансер. Я могу туда попасть, только если мать позволит. Но они на пару с пэтэушником-отчимом знают все обо всем получше всяких врачей, так что уж лучше мне и вправду сдохнуть, чтоб не мучиться.

Когда Лена закончила, ее глаза наполнились слезами, а лицо исказило гримасой. Вероника прекрасно ее понимала. Невозможно сохранять оптимизм и жизнелюбие, быть приветливой и милой, когда тебя терроризируют сразу две мощные силы: собственные родители и серьезные проблемы со здоровьем.

Вероника приблизилась к Лене и обняла ее. Та даже не стала отпираться, а просто стояла, как безвольная кукла, и невидящим взглядом смотрела в пол. Почувствовав кислый запах пота, исходящий от Лены, Вероника поняла, почему ее соседка всегда старалась держаться на расстоянии, отсаживалась к самому краю парты и держала руки по швам. Она не хотела доставлять кому-то неудобства, боялась обзывательств и насмешек. А самое страшное, что ее вины тут не было и в помине. Повышенная потливость наверняка являлась следствием запущенной болезни или нервного истощения: и все это из-за халатности родителей-самодуров. Вероника твердо решила помочь — у нее в голове уже имелось что-то вроде плана.

— Каспранская, отойди от меня, — сказала Лена и зашевелилась, стараясь отодвинуться в сторону. — Эти придурки уже ржут.

И правда: со стороны остального класса слышались насмешки. Некоторые даже тыкали пальцем. Но Веронике было плевать.

— Мы поедем к врачу, — сказала она. — У меня есть план!

— Прекрати, я чувствую себя идиоткой, — отозвалась Лена, — как будто я выпросила у тебя подачку. Мне ничего от тебя не нужно, просто ты кажешься нормальной, и мне впервые в жизни захотелось выговориться.

— Ты ничего не выпрашивала, ты даже не знала, что у меня есть возможность тебе помочь. Просто так вышло, что она есть. Дай мне пару дней. Обещаю, ты попадешь к врачу.

В ответ Лена пробурчала нечто невразумительное, но в ее глазах загорелась надежда.

***

Когда занятие подошло к концу, Вероника повернулась в сторону Старкова и шепнула:

— Игорь, можно тебя на пару минут?

Тот лишь вздохнул и, собрав в рюкзак свои вещи, кивнул ей в сторону выхода. Остановился он возле дальней лестницы, противоположной той, по которой спускались вниз остальные ребята с факультатива. Не произнося ни слова, он вопросительно посмотрел на Веронику. На мгновение ей показалось, что его глаза чем-то похожи на кошачьи. Разумеется, они не были миндалевидными или желтыми, как у ее кота, но сама его манера смотреть на мир была точно такой же. На все происходящее он взирал с тем же флегматичным любопытством, а еще с толикой осуждения.

— Откуда у тебя это? — Вероника потрясла листами, которые он ей дал. — Спасибо, конечно, но это же обман! Я не хочу попасть в топ двадцать два нечестным путем.

— Не помню, чтобы я заставлял тебя как-то это использовать, — ответил Игорь, игнорируя первый вопрос. — Ты можешь делать с этими листами, что хочешь.

— Ну зачем-то же ты мне их дал! Я просто хочу узнать, зачем именно, и насколько это все правомерно.

— Каспранская. Если хочешь воспользоваться информацией, просто сделай это. Я не пастырь в церкви, чтобы избавлять тебя от чувства вины.

Вероника внутренне закипала. Преимущественно потому, что Старкову удалось попасть точно в цель. Она страсть как хотела воспользоваться содержимым этих листов, но ее съедала совесть.

— Ладно, хорошо, — проговорила она. — Но почему ты отдал их мне? Почему я?

— Может, ты мне нравишься, Каспранская.

Он серьезно на нее посмотрел, и ее щеки мгновенно вспыхнули. Из-за ступора она даже не знала, что ответить. На ум, как обычно, не пришло ничего путного.

— Правда? — пробормотала она.

В ответ он посмотрел на нее так, как будто ей было три года, и она только что сморозила самую немыслимую глупость на свете. Затем одарил ее своей снисходительной клыкастой улыбкой и двинулся в сторону лестницы.

«Господи, какой стыд! Как можно было купиться на этот очевидный прикол, Каспранская?!»

Она медленно спускалась вниз, проклиная свою наивность. Было не понятно, где Старков раздобыл всю программу контрольной, и зачем он поделился с ней, но сделал он это явно не из чувства симпатии. Возможно, его попросил Лесин. Профессор с самого начала был чрезвычайно лоялен и снисходителен по отношению к ней, так что это вполне могла быть его инициатива. Откуда этот список у Лесина, и почему он сам его не вручил, девушка не имела ни малейшего понятия. Гадать она тоже не стала, решив просто воспользоваться тем, что ей предоставили. Чувство вины она успокоила тем, что раз все уже было решено за нее, значит, она тут вообще не при делах. И раз уж все так вышло, то упускать такую возможность она не станет.