— Мать твою, нос!.. — визжал карлик, катаясь по полу и прижимая руки к лицу.

— Кстати, не хочешь рассказать, где прячутся твои братья? Мне что-то захотелось убить парочку тварей.

— Можешь опять начать пытать, это я не расскажу! — с готовностью признался мелкий.

— Пусть все святые будут свидетелями, сейчас на твою пытку у меня нет терпения. Настала ночь, гоблины вроде как спят, так что я должен поторопиться. Ты и так мне все расскажешь.

— Да? Пока не похоже на то!

— Похоже. Ты. Расскажешь. О братьях, — отчеканил я, внимательно глядя в глаза карлику. — Это мой приказ.

Взгляд гоблина остекленел. Я видел, как уродец борется с Даром фиолетового, но сопротивляться не мог. Если зрительный контакт был, значит, разум впустил в себя слова.

— Они к востоку от моей норы. Обустроились под холмом.

— Точнее.

— На холме огромный камень с какими-то рунами. В округе такого нет.

— Спасибо, — вздохнул я, поднявшись.

Гоблин пришел в себя тогда, когда я уже коснулся ручки двери.

— Почему? — спросил он. — Зачем ты пытал меня, если мог просто приказать выложить все, что я знаю?

— О? — я обернулся, с удивлением посмотрев на гоблина. — Ну, все просто. Я обожаю делать больно. Бывай! К утру твоих братцев уже не будет.

— Ты — самая худшая погань этого мира, — прошипел малец. — Надеюсь, ты сдохнешь.

— Я бы не надеялся, — буркнул, закрывая за собой дверь. — Похрен, если сбежишь. Все равно уже некуда. Пора навести шорох.

Гоблины очень хорошо нападают. Сбиваются в толпу и проходят по чужим домам гибельным вихрем. Но посреди ночи, у себя на земле, эти твари из-за тупости расслабляются. И тогда расплата смерчем настигает их.

Хруст шейных позвонков… с каких пор стал сладкой музыкой? Черт знает. Но однажды, когда я услышал звук скрученной головы, понял — это мне нравится. Слишком сильно.

Знавал я пару шлюх, которые искренне верили в мгновенную и безболезненную смерть при переломе шеи. Несмотря на то, что это ошибка, это были самые умные бляди в моей жизни. Потому что другие толком и не знали ничего о способах убийства.

Есть то, чего обычные люди не знают: жизнь иронична и в ней нет линейности. Все неоднозначно. Иногда хруст, который многие могут принять за смертельный, окажется вовсе не таким… Я слышал о парнях, которые оставались в живых. Разок даже видел такого. Но шутка в том, что вовсе неважно, что значит хруст шеи. Если она затрещала, то человек либо покойник, либо беспомощный инвалид. И в любом случае он испытывает огромный шок от боли.

Самое болезненное — боль в шее. Потому что чаще всего она значит именно смерть. Но не мгновенную, ха-ха, нет, не совсем. Бывало такое, что я сделал все слишком идеально, и кто-то откинулся сразу же после заветного похрустывания. Но часто я видел, как человек моргал, смотрел замутненным от боли взглядом. Не мог ответить, дыхания толком не было, но я знал, что он пока еще жив.

Самое жестокое — когда приходится ломать шею второй раз. Это делать даже мне неприятно. Когда ты подозреваешь, что ошибся, и рискуешь оставить за спиной болтливый язык, нужно взять голову в захват еще раз. Приятно хрустеть позвонками, когда человек пытается бороться. И мерзко делать это с обмякшим, беспомощным телом. Которое и без того тонет в пучине боли.

Апогей ублюдства — когда приходится взяться за голову в третий раз. Тогда уже проще найти где-нибудь нож или острый камень. Ну или хотя бы отколупать щепку от доски, чтобы сделать несколько дыр в глотке и дать несчастному наконец-то испустить дух.

Я слышал о том, как один парень пережил два перелома шеи за свою жизнь. Так сложилось, что его семейка была довольно богатой, они могли позволить себе врачевателей. И когда мальца едва живого забрали из лап смерти, зафиксировав его голову в одном положении, и когда боль перестала так жечь… спустя полтора месяца за парнем пришли еще раз. На этот раз ему ломали шею не в подворотне, а в собственной кровати. Мерзкая жуть.

Впрочем, это неважно, смотрели гоблины со сломанными шеями мне вслед или нет. После десятка лет, проведенных в практике, я понял простую истину: что сломано — то сломано. Самый надежный способ не бояться за спину — хрустеть. Тем более, мерзкие зеленоватые твари не богатые сынки. Им некого просить и некого ждать на помощь.

Мне было интересно, как выглядит конура этих уродов. Итог разочаровал. Кучка слабаков просто спит под открытым небом на траве. Видимо, огрубевшая кожа и мерзкая начинка тел позволяет не так бояться змей.

Когда нужно убить кучу спящих — лучший друг нож, по мнению большинства. Вонзил в шею, провернул, вытащил, и оставил жертву булькать. Слишком тихо, чтобы разбудить остальных… Другой хороший способ — подушка. Две минуты тихой борьбы… Ха, шучу. Подушка? Серьезно? Истории об этом ходят, но я никогда не рвался проверять. Слишком ненадежно. Никогда не мог представить, с какой дикой силой нужно давить, чтобы задушить через толстую подушку.

Как насчет того, чтобы одной рукой зажать рот, а другой — глотку? Придется потерпеть испуганные удары в живот и грудь, но способ неплохой. Особенно когда это гоблины.

Я оставил за собой три тела, как вдруг чей-то голос холодно приказал:

— Остановись.

К счастью, я не успел взяться за следующего. Как раз опускался на землю, чтобы приступить.

Оглянувшись через плечо, я увидел гоблина, голос которого был на удивление не таким уж и мерзким. В ночном свете все же разглядел ствол револьвера. Адель ехидно улыбнулась.

Подняв руки, медленно поднялся. Никак не удавалось высмотреть глаза противника. К сожалению, способность фиолетового работает лишь при контакте взглядов.

— Ты — Вангр? — спросил гоблин.

— Конечно. С кем имею огромную честь?

— Лила, — сухо ответили. — Приготовься умереть.

— Подожди-подожди! — заторопился я. — Лила? Так ты девушка?

— Да, — ответили, и в интонации я слышал горделивость.

— А где же Лила нашла этот чудесный пистолет, который однажды принадлежал мне?

— Что?.. — удивилась гоблинша.

— Так ты не знаешь? Это мой револьвер.

— Какая разница?! Я тебя убью!

— Особенность этой пушки в том, что она стреляет очень маленьким калибром. Даже попав в голову, не факт, что ты меня убьешь.

— К чему ты это?.. — поинтересовалась Лила.

— К тому, что если ты собираешься убить, то стоит найти что-то другое. Впрочем…

За время, что я выиграл, носок сапога нащупал камень. Все, что оставалось сделать — это пнуть его достаточно метко. Уверен, что Лила не догадывалась о моем плане. Вялая жестикуляция руками, на которую обратят больше внимания, чем на слегка сдвинувшуюся ногу.

Камень полетел в тело гоблинки, и вместе с этим я рухнул на землю. Выстрел стал знамением боли в боку, но лучше так, чем мне пробьет кишки серебром и солью.

Оттолкнуться всеми конечностями, устремившись к вооруженной мелочи. У Лилы было еще пять пуль, если она их сберегла, но это не имело никакого значения — ухватить кисть руки, провернуться, упирая локоть в плечо, рывком накрениться вперед, болезненным броском перекидывая карлицу через себя. Схватить кулак с пистолетом, свернуть его до хруста. Рвануть револьвер из-под левой руки, которой мелкая попыталась ухватиться за рукоять. Отскочить.

Отведя в сторону барабан, я вытряхнул на ладонь содержимое. Три гильзы, три патрона. Швырнул их прочь, пока кожу не разъело.

— Значит, до этого ты выстрелила два раза, — прокомментировал я, глядя, как гоблины просыпаются и хватаются за самодельное оружие. — Надеюсь, охота была удачной.

Твари стали брать в кольцо. Удивительная сообразительность, как для только что проснувшихся болванов. Я не торопился двигаться. Лила тоже поднялась на ноги, сжимая сломанное запястье. Не хныкала, не рыдала — вполне сносная выдержка. Лишь стояла, сгорбившись.

— Но знаешь, в этот раз тебе не повезло. Тебе и твоим друзьям, — я наблюдал за тем, как кольцо становится все уже. Противники собирались перехватить инициативу и проткнуть меня своими дрянными копьями. Боже, и как у них ума хватило выстругать такую жуть?.. — Хатшь.