Ее кожа смугла. Глаза когда-то были зелены, как можно знать. Сейчас же наполнены черным туманом. Волосы подобны ночному беззвездному небу. Сама она невысока… и потому… выглядит подобно змее. Той, что иногда появляется на ее руке.

Украшений немного. Лишь тонкий золотой браслет на правой кисти мог бы послужить заметной чертой. Если бы не прятался в длинном рукаве и перчатках, которые Айви по привычке носила. Как и шляпу с широкими полями. А под одеждой ее, без сомнений, можно найти пару кинжалов. Излюбленное оружие воров, вымогателей, убийц… писцов, которым перья не мешает наточить.

— Что же, надеюсь, ты насмотрелся, приятель. Это было мое место, и тебе на нем уже не время сидеть. Так что взлетай поскорей, я хочу провести вечер с любимой, — Айви похлопала меня по плечам и удивилась. — Ого, ты сам встаешь. Культурный молодой человек, посмотрите на него. Счастливо, приятель. Не забывай кошелек!

И она бросила мне мою вещицу. Так небрежно, будто я сам ее оставил. Ворье… с ними нужно быть настороже.

— Ну что, братка, дрогнем? — он улыбался, так беззастенчиво и дружелюбно, будто у него и нет врагов. Да, Вангр этим славился. — Да не жмись ты, ну! Я тебе ведь не чужой.

Рыжий, веснушчатый, озорной вор. Он не так часто о себе рассказывает, но чувствуется, что эти хитрые глаза многое повидали. Превратившись в вампира, он перенял туман Алисы, его взгляд помрачнел. И все же, что-то толкало верить ему. Возможно, дело было в его улыбке. Простой и бесхитростной. Это важное умение для преступника: уметь располагать к себе.

Вангр не носит с собой оружия. Его выбор — кулаки. Им он доверяет так же, как своим ногам и пальцам. Человек — сам по себе инструмент. Так считал Вангр, стараясь избегать даже магии и даже… собственного вампирского Дара. В чем-то его можно было понять.

Движения Вангра были плавными, выверенными. Не могло покинуть чувство, будто он всегда настороже. Это справедливо, если ты привык быть чьей-то добычей. Хотя по осанке, по взгляду, по поведению невозможно сказать, что этот мужчина считает себя добычей. Скорее, наоборот.

Он был похож на горделивого хищника, что делает вид, будто расслабился. Все ради того, чтобы «охотник» подобрался на расстояние удара.

Посмотрев на этого человека… с ним можно выпить, но к нему не захочется повернуться спиной.

Его костяшки сбиты. Его улыбка иногда может выглядеть зловеще. А в глазах могут прятаться какие угодно мысли и чувства.

— Знаешь, — Вангр задумчиво потянулся. — Разные люди по-разному переносят боль. Глядя на тебя, я почти готов поверить, что ты не боишься ее. Но эти мелкие шрамы… ты их сам себе оставил? Нет… ты страшишься. Но тебе приятен этот страх. Наслаждаешься? Осторожнее, парень. Однажды ты можешь испытать настоящую боль. Хотел бы я тебя увидеть в тот момент…

— Вот, кто ходит по округе и пишет про всех? Глаза ещё не намозолил? — вампиресса усмехалась, но была заметна угроза. — Вот скажи, тебе хоть за это платят?

Она была из того редкого вида вампиров, представителей которого уже не встретишь. Клан, тесно связанный с лесными дриадами, нимфами, лешими…

Розовая. Глаза, волосы… Ее Сила, ее Дар, ее судьба — цветущи. Подобно розе, жизнь Адель некогда была полна цвета и запаха. Жаль лишь, что те времена уже позади. Ныне Адель — промельк тени.

Тени былого. Смутный призрак некогда жившей. Печаль ее глаз вам это расскажет. Сколь угодно Адель может прятаться в клетке из цветов, былого не вернуть. И я знаю, что настанет день… все цветы увянут, а сама Адель угаснет. Быстро и неумолимо. Возможно, ее смерть даже не сразу распознают. Все потому что… хоть тело и в порядке, душа рассыпается. Распадается на множество кусочков.

Сложно сказать, какой на самом деле была Адель раньше. Сейчас видно лишь слияние Алисы и Адель. Их черты объединились, создав красивую, но похожую на обеих девушку.

Тонкие, миловидные губы. Такой же нос. Плавно закругленный подбородок. Заметные скулы. Нежная кожа без изъянов. Брови будто специально ухожены, они не бросались в глаза, не были густыми, слишком длинными… нет. Приятные, тонкие, четко очерченные линии. У Адель они приобрели розоватый оттенок, что вовсе их не испортило. Пара веснушек, небольшая родинка над верхней губой, прямо под носом.

Ее лицо выглядело таким нежным, детским. Ему будто еще предстояло оформиться, сложиться, дополниться чем-то…

— Ну? — Адель криво улыбнулась. — Чего так смотришь? Я пока еще не мертва, откуда столько грусти во взгляде?

— Я… — он запнулся. — Я не хотел, чтобы так все вышло. Я слишком многих потерял. Пожалуйста, не смотри на меня так. Просто иди дальше. Я хочу побыть один. Оставь меня.

Когда-то у него были глаза… рыжевато-карие; вьющиеся каштановые волосы, чистое и светлое лицо.

Он утратил почти все. В его мертвенно-стеклянных глазах уже с трудом угадывается былой оттенок. Гораздо легче — отчаяние и боль. Волосы, укороченные, всклокоченные и грязные. Рыжие — в память о прошлом хозяине тела. Лицо, оскверненное шрамами и слезами. Даже сейчас Ян Стромовски вздрагивал, беззвучно выталкивая тугой плач.

Изорванная одежда обнажала рубцы на плечах: в месте срастания рук с телом. Яну Стромовски каким-то чудом все же удалось вернуть конечности. Впрочем… чудом ли? Если приглядеться, то можно увидеть, как на плечах, под кожей, нечто пульсирует… Будто черви, паразиты, до того расплодившиеся, что более не могут прятаться.

Быть может, Ян и не терял руки. А, может, и не возвращал. Этого уже не сказать.

Его пальцы дрожат, от него несет выпивкой. Уже и не подумаешь, что Ян — некогда выходец из богатой семьи. Не поверишь, что когда-то в его кошельке звенели жмени золотых монет. Сейчас последний ребенок Стромовски больше похож на убогое, нищее создание. До того изуродованное жизнью, что его впору величать Яном Чудищем.

Такова судьба.

— Он ведь предупреждал… — вдруг просипел Ян, поднимаясь. — Он говорил, что назад пути не будет. Только он не сказал, что в итоге мне придется идти одному… — южанин замолчал, вновь обращая взгляд ко мне. — Я же просил! Не смотрите на меня! Ни ты, ни кто-то другой… Я сыт по горло вашими осуждающими взглядами! Хватит с меня… Вы все отвратительны. Люди и чудища… Я не могу на вас больше смотреть. И не хочу… Дайте же мне покой.

— Ты выглядишь как отличная закуска! Я как раз проголодался… О! И точно, меня зовут Акула. Вообще-то, есть и настоящее имя, но тебе его знать ни к чему… — красноволосый юноша оскалился, обнажив пугающие клыки. — Кстати, ты не видел мою мать? Я ее потерял.

Акула… Ребенок Некрос. Дитя, рожденное от проклятия эльфов. Существо, созданное из рукояти меча — ног Тласолтеотль. Красное дерево подарило ему алые волосы и глаза, совсем как у матери. Интересное совпадение.

Он вечно голоден. Это часть проклятия. Но для Акулы голод не болезнен. Скорее, он подогревает вкусовой интерес юноши. Он жаждет попробовать каждого.

Говорят, он даже хотел попробовать собственную мать. Но после того, как она сломала ему челюсть, Акула оставил попытки. Впрочем, это лишь слухи, ведь все знают, насколько хорошей матерью является Некрос. Она всегда славилась своей любовью к детям…

Как можно догадаться, именно Некрос привила своему ребенку страсть к экспериментам с телом. Отсюда невероятные клыки, подозрительная живучесть и ловкость. Точно неизвестно, каким был Акула, только появившись на свет. Но никто бы не удивился, узнав, что мать подправила и внешность юноши: лицо мальчика было безупречным. Женоподобным, если бы не короткие волосы и агрессивная мимика. Акула очень любил хвастаться клыками.

Впрочем, безупречная внешность никак не могла быть поводом для любого рода отношений с женщинами. Сам Акула рассказывал лишь об одной девушке, с которой он занимался любовью. Говорят, ее пригласили в обитель Некрос как будущую супругу Акулы, но после этого от нее никто вестей не получал. Ходили разные слухи: то ли сама демонесса извела невестку, то ли Акула из интереса съел ее вместе с ребенком. Но никто ничего не знал…