Но у меня была злость.

Клинок рассек тонкую кожу, вместе с ней и грибы. Полушаг в сторону уберег плечо от раны. Револьвер в левой тряхнуло — пуля прошибла лопатку удирающего монстра. И тот, взвизгнув, рухнул в тени, среди своих грибов. Подходить я не собирался, хоть дыра была и в левой части груди. Раненное сердце продолжало стучать, а это тревожный колокол гибели для любого охотника.

Выстрел, выстрел. Меня не интересовала доблесть ближнего боя, уверенность добивающего разреза, безрассудность воина. Лишь холодная жестокость стрелка.

Тварь сдохла после пятого выстрела. И душа ее, не успев сбежать, попалась в руки Адель.

— Щуплый и жесткий. Вовсе не сильный, — вздохнула верная спутница, запечатывая сущность в пистолете.

— Знаю, — мысленно ответил я.

Но у Собирателей было еще одно маленькое качество, о котором не знал никто, кроме тех, кто убивал хотя бы одну тварь.

Семейность.

Монстр, выскочивший на меня из норы в первый раз, не имел на теле раны. Я сразу знал, что там, во тьме, есть еще кто-то, кому и достался подарок выстрела. И когда из провала поперли твари, удивления во мне не было. Лишь готовность.

Нож впился в морду ближайшего Собирателя — ребенка, я бы сказал, может, подростка. Безрассудный, глупый. Остатки его крови, сбереженные спорами грибов, пролились на землю.

Пули шли одна за другой, но без торопливости — в ней не было нужды. Семья Собирателя была еще слабее главного кормильца, и боль потери, застлавшая разум, мешала нападать всем скопом, стремительно и расчетливо. Я мог стрелять, а затем перезаряжать. Медленно, спокойно. Жестоко.

Последний Собиратель… самка. Израненная, измучанная, но пытающаяся бороться. Пуля уничтожила ее глаз и мозг.

— Они не могли ранить твою Алису.

— Знаю.

Собиратели были слабыми тварями, охотящимися лишь на тех, кто попался в ловушку грибов. А значит, охотники… либо полнейшие идиоты, либо наивные дети, связавшие название «Собиратель Крови» с кем-то, кто им не является.

Голова самца, добытчика этой семьи, отделялась с трудом. Хребет и жилы почти не разрезались ножом, но я продолжал водить лезвием по шее. Пилил до тех пор, пока башка рывком не отделилась от последнего пучка мышц. А затем, замотав ее в плащ, пошел обратно, огибая особенно большие острова грибов.

Нужно было разобраться, кто чуть не прикончил Алису. Если не Собиратель Крови, то другой. Я чувствовал внутри решимость выследить и уничтожить любую тварь, посягнувшую на жизнь любимой.

Они были мне не рады. Хмурые лица, опущенные плечи. Силуэты рассевшихся в полумраке людей. Комната, отведенная под лекарскую, была пополнена охотниками. И я, бросивший голову чудища в центр, стоял, окруженный файльговцами.

Им нечего было спрашивать и не на что отвечать. Я смотрел, они смотрели, но тишина по-прежнему стояла, отвернувшись к мрачным стенам.

Наконец, поднял руку, указав на голову. Перевел палец на лежащего охотника.

— Нет, — ответили.

И я повернулся, с тихим выдохом толкнув дверь. Нужно было идти в лес. Ночь крепче хваталась за мир, накрывая всех нас часами покоя. Лишь те были неведомы мне — и хозяйке дома, потерявшей мужа.

Напоследок заглянул к Алисе. Ее глаза были прикрыты, но это было не лихорадочное беспамятство — глубокий сон уставшего. Коснулся губами ее прохладного лба и ушел.

Проходя мимо кузни, наткнулся на кузнеца. Его работа на сегодня была кончена, а он ждал посреди улицы. И будто специально встал на моем пути. Его коричневые глаза смотрели сурово, но улыбка говорила громче взгляда.

— Свет охотника, — сказал кузнец, протянув руку с лампой.

Я с благодарностью кивнул, приняв огонек в свой кулак. Обычная лампа — лишь ручка не ерзала в прорезях, проворачиваясь в них туго. В Холиврите почти все лампы скрипели при ходьбе. А те, что молчали, быстро сдавались под натиском потных ладоней.

И стекло, защищенное металлическими прутьями, пропускало ровный свет, выхватывая у ночи права на меня.

— О чем ты думаешь? — Адель была столь же бессонна, что и я.

— О смерти.

— Ты планируешь найти кого-то в такой тьме?

— Я знаю, в каком направлении ходят охотники. Там не так много нор. Одну я зачистил. Осталось лишь несколько. И та тварь затащила пару человек к себе в логово. Пойду на запах крови — найду убийцу.

— Ох, Янчик, ты прямолинеен как член моего последнего мужчины.

— Надеюсь, не такой же короткий?

— У тебя нет клыков. Твой организм не чувствует запах крови так же, как у остальных вампиров, — Адель проигнорировала мою подколку с невозмутимостью падающего куска льда.

— Есть то, чего клыкастые не понимают. Кровь сладко пахнет даже для коров.

Судя по ранам, оставшимся на теле Алисы, она потеряла много крови. Учуять запах мертвой, чей яд, текущий во мне, манит? Легче легкого. Даже когда мы близки с любимой, я не могу избавиться от желания впустить отсутствующие клыки в ее тело и пить… пить… Обычно я душу это желание. Но, прислушавшись к нему, я многое смогу.

Листва шуршала под сапогами, корни норовили ухватиться — как в любой другой истории, как в любом другом лесу. И я был не против, даже когда все же зацепился, рухнув на землю. Лампа выпала из рук, попрыгав на земле и остановившись у подножия дерева.

— Янчик, ты можешь драться?..

— Просто задумался.

Дар был истощен. Потому что тело устало. Хотелось отдыха и… еды. Но я должен был покончить с тварью до рассвета. Чтобы Алиса очнулась и узнала, что отомщена. Чтобы тварь не помешала охотникам. Чтобы чудище, напавшее и победившее мою любимую, не дышало дольше положенного.

Способность видеть намерение все равно что гадание по кофейной гуще. Рано или поздно я не смогу понять: какая нить ярче, что случится с большей вероятностью. И я не должен бояться охоты без Дара.

Подобрав лампу, невольно задержал взгляд на коре. Вся в разрезах и разрывах. Звери часто точат когти на деревьях. А мне нужно пристреливать пистолеты на живых.

Шел дальше, брел по темным тропам и зарослям. Без знания, но с целью. И луна, показавшаяся в небе, подмигивала сквозь листву, намекая о новой встрече.

Запах крови ударил в ноздри резко. Принюхался. Алиса. Ее аромат.

Опустился ниже. Кровь живых со временем слабеет. Но кровь мертвых не такая. По этой причине раненого вампира выследить легче, чем раненого оленя. Яд мешает крови спориться. Я, опустившись возле небольшой лужицы, коснулся пальцами алого озерца. Слабая пленка, поддавшись коже, позволила испачкаться. Облизнув, прикрыл глаза, концентрируясь на вкусе. Истинно сладкий, я чувствовал лишь это, забыв о давнем привкусе металла, о легкой солоноватости и бывалой горечи.

Нора зверя была рядом, осталось лишь отыскать ее глазами. Пригляделся, подсвечивая. Следы от ран охотников. Алые путеводные веревочки, собравшиеся по капелькам. Сломанные ветви, примятая трава.

Убежище обнаружилось позднее. Луна укрылась облаками. Волны ветра вздымались и опадали. А куст диких роз зазывающе помахал цветами.

— Ян, это опасно. Ты ничего не чувствуешь?

— Только розы. Любишь их?

— Ян! Хватит шутить, я не хочу остаться и ржаветь в какой-то дыре…

— Хорошо, так и быть. На обратном пути сорву тебе цветочек.

— Смотри, чтоб голову тебе не сорвали.

Хватил лампу левой. А другой рукой — рукоять пистолета. Взвел курок. Нож на месте. Время спускаться.

В нору вели следы крови, в нору вели сломанные кости, в нору вели тихие почавкивания. Чудище питалось, и это лучше — даже самых бдительных королей убивали за обеденным столом. Чужой сон не так бы мне помог.

Пещера. Я спрыгнул в маленький обрыв, приземлился на камни. Плавной походкой обошел кучу костей, переступал берцовые и голенные, осторожно двинул носком человеческий череп. Навел пистолет. Чавканья прекратились.

Со всей силы пнул пару костей во мрак. Швырнул лампу по земле. Огонек затрепыхался, но сквозняка не встретил, выжил, став гореть лишь чуточку слабее. А затем — погас. Громадная лапа раздавила и металл, и стекло.