Сейчас мы узнаем – и об этом говорят сами ветераны, что даже знаменитый клич «3а Родину! За Сталина!» предписывался свыше. Говорят еще, что при Сталине цены снижали. Да, снижали. Но одновременно падала цена человеческой жизни, человеческой совести, и это самое страшное.

Теперь мы уже достаточно мудры, чтобы понять: обман в сфере духовной неизбежно отражается в сфере экономической. Это, увы, взаимосвязано. Я родился на станции Зима. Недавно прочитал в «Литературке» о родине своей неприятные вещи. Первая реакция – неприязнь к автору статьи. Ведь речь шла о людях, которые мне дороги. А потом подумал: «Но ведь это правда». А раз так, значит, она нужна. Гласность имеет много общего с медициной. Человеку приходится делать больно, чтобы его спасти.

Представляю, как сейчас на моей родине пишут письма с опровержениями. И тоже понимаю это. Ведь противник гласности сидит и во мне самом. Меня тоже воспитывали на готовности терпеть любую грязь, лишь бы о ней ни слова… По принципу: можете подтирать мною пол, только не называйте меня тряпкой.

В 1957 году «Комсомольская правда» напечатала письмо старого большевика которому не нравилось, что в поэме «Станция Зима» я написал не только о светлых сторонах жизни моих земляков, но и о беспробудном пьянстве, нищете… Подобные отклики заполонили и местную газету. Меня обвинили в том, что я оплевал свою родину. Ни больше ни меньше. Прошло более 30 лет. И сейчас в откликах на мои стихи – те же аргументы. Еще одно доказательство, насколько глубоко в нас проникла порча…

Но еще хуже – молчание и равнодушие. Часть молодых людей не верит взрослым – мы это заслужили. Недостаточное участие молодежи в нынешней революции духа – тоже наша вина. Но сколько можно просить извинений? Прошло уже достаточно времени, чтобы они сами разобрались, что к чему. Ведь это же проще простого: без их помощи мы ничего изменить не сможем. И если молодые все еще отворачиваются от нас, теперь уже они начинают обрастать виной. Перед нами и нашими потомками. И явление это заслуживает своего названия – историческое иждивенчество.

Почему не просто иждивенчество, а историческое? Некоторые молодые люди уходят с фильма «Покаяние». Мол, мы-то какое отношение имеем ко всему этому? Но истинная культура – это когда человек принимает всю историю своей страны, всю вину. Даже ту, в которой лично он неповинен. Юноши из ФРГ приезжают в Англию восстанавливать разрушенные во время налетов люфтваффе всемирно известные памятники культуры. Бомбили не они, а их отцы, но чувство вины за свой народ гонит их в чужую страну после войны платить по счетам истории. Лучшие из американцев создавали такую общественную обстановку у себя на родине, что войска США вынуждены были уйти из Вьетнама. Я не провожу прямых аналогий. И все же…

Да поймите же: только прошлого не существует! Мы мучимся прошлым – в настоящем. А пока мы мучимся, мы – люди. Нас учат в школе плохие учителя: человек создан для счастья, как птица для полета. Ну и вырастают кандидаты в счастливчики, как на подбор. Не готовы они к страданию. А еще страшнее – к состраданию.

Многие из молодых людей стесняются проявлять свои чувства. Боятся, что нарекут их сентиментальными. Но с каких пор слово это стало ругательным? Ведь означает оно полноту чувств. Но нет, некоторые молодые корчат из себя суперменов. Чепуха, конечно, но душу разъедает. И мы все чаще говорим о необъяснимой патологической жестокости подростков. Поверьте, я не против счастья. Пусть будет счастье. Но не за счет других. Не на чужой крови, разбитых надеждах, исковерканных судьбах…

1988

Цитата из Джона Донна, взятая Хемингуэем для его знаменитого романа «По ком звонит колокол», все чаще и чаще приходит нам на память после стольких трагедий двадцатого века, как будто бы соединенных, как звенья, в одну нескончаемую цепь. Сейчас много спорят о проекте памятника на Поклонной горе. Я не специалист, но из всех памятников, посвященных погибшим в Великой Отечественной, мне нравится Хатынский комплекс своей суровой скупой печалью, где колокола на печных трубах пепелища сами позванивают от ветра, осторожно прикасающегося к ним. Чернобыльские колокола звонят далеко – их эхо донеслось за моря-океаны и в большинстве человеческих сердец вызвало не политическое злорадство, а тягостные раздумья о взаимосвязанности всех человеческих судеб под знаком атомной угрозы. Колокола Чернобыля звонят не только по тем, кто погиб в результате этой катастрофы, не только по тем, кто может погибнуть завтра или послезавтра от ее прямых и косвенных последствий, но и по тем, кто может никогда не появиться на свет, ибо света не будет.

«Авария в Чернобыле еще раз высветила, какая бездна разверзнется, если на человечество обрушится ядерная война… Мы понимаем: это еще один удар колокола, еще одно грозное предостережение…» – эти слова были сказаны точно, и сами стали еще одним ударом колокола.

Факты сейчас высыпаются буквально ворохами, грудами на страницы нашей печати, а вот обобщающих мыслей маловато. Какая же главная мысль напрашивается? Мысль о том, что преступление, в результате которого гибнут люди, может быть нечаянным, невольным, частью будничной деловой текучки, частью самого искреннего старания помочь так называемому «производственному процессу», его ускорению. Страшновато слышать спокойный, усталый комментарий работника станции Голубева: «Во всей этой истории обидно то, что в общем-то звоночки эти были уже раньше. Выпускались решения… бумаги писались, но ни черта не было сделано, совершенно. И мы в конце концов пришли уже к серьезному делу, а пришли с голыми руками, и все уже пришлось в процессе работы здесь прямо выдумывать, что-то изобретать…»

О, нечаянная мать стольких преступлений – беспечность! «Выпускались решения, бумаги писались…» Мы с вами, особенно в последнее время, громогласно обвиняем тех бюрократов, которые «решения», «бумаги» ставят выше человека. Но давайте задумаемся о том, почему же тогда эти решения все-таки не выполняются, а «бумаги» остаются бумагами. Да потому что бюрократ, ставящий «бумагу» выше человека, и саму «бумагу» ни во что не ставит. Такой бюрократ вообще ничто ни во что не ставит, кроме самого себя. Но сам себя он в то же время эгоистом не считает, ибо он в собственных глазах – воплощение государства, и все свои амбиции, своеволие, эгоизм маскирует под интерес и волю государства. Вот тут-то и лежит начало нечаянных преступлений.

Люди, которые, несмотря на запрет, все-таки ловят в отравленной реке рыбу – разносчицу радиоактивности, – разве это не пример беспечности, которую ничто и никто не могут вынуть из преступно бездумных голов.

Выдающийся гематолог А. И. Воробьев говорит так: «Думаю, что на этой аварии закончится средневековое мышление человечества. Вывод должен быть сделан однозначный: не только ядерная война, но война между ядерными державами становится нереальной. Человечество должно покинуть средневековую психологию навязывания своей воли с помощью кулака. И ничего другого для нас не остается, потому что, если мы разбомбим только атомные электростанции просто боеголовками без ядерных зарядов, и только в Советском Союзе, – Европы не будет, не будет Северной Африки…»

Чеховский крестьянин-злоумышленник, отвинчивавший с железнодорожных рельсов гайки, конечно же, не думал, что может стать невольным убийцей стольких людей. Но непонимание собственной преступности при совершении преступления не есть невинность. Невинных убийц не бывает. Изощренных злоумышленников, злодеев с бармалейской психологией не так уж много в истории. Но недоразвитость сознания, тупость, упрямство превращаются в злодейство. Упаси нас, господь, от злоумышленников благонамеренных! Наша страна до сих пор еще полностью не стала страной, где так вольно дышит человек, но я другой такой страны не знаю, где так вольно дышит злоумышленник. Поезд нашей страны потерпел столько крушений именно потому, что с перенапряженных, перекаленных рельсов истории мы своими собственными невежественными руками поотвинчивали столько необходимейших гаек на грузила. А к тому же мы по-холопски позволили самих себя превратить из живых существ в гайки – то бишь в винтики, и почти безропотно позволяли себя перевинчивать то из вишневого садика в бараки Колымы, то из Кремля в подвалы Лубянки, то из Академии наук в обнесенную колючкой лагерной «шарашку» для крепостных мозгов. Чернобыль не есть только трагическая случайность – а результат планомерного, попятилеточного обесценивания человека как индивидуума. А для чего это делалось? Чтобы лишить человека независимости, возможности сопротивления. Раскулачивание было не столь экономической акцией, сколь идеологической – потому что крепкое зажиточное хозяйство было основой независимости от государства. Раскрестьянивание, расказачивание шло вместе с распролетариванием, с разинтеллигентиванием. Шло уничтожение мастеров своего дела – профессионалов, делателей ценностей. Профессионалы, с одной стороны, вроде и были нужны государству, но с другой стороны – опасны, ибо творческий профессионализм подразумевает опять-таки независимость.