Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

Баллада о браконьерстве

Несмотря на запрещение, некоторые рыболовецкие артели ведут промысловый лов рыбы сетями с зауженными ячейками. Это приводит к значительному уменьшению рыбных богатств.

Из газет
Киношники и репортеры
                                       просто насквозь пропотели,
снимая владыку Печоры —
                                          тебя, председатель артели,
лицо такое простое,
                               улыбку такую простую,
на шевиотовом лацкане
                                     рыбку твою золотую.
Ты куришь «Казбек», председатель.
                             Ты поотвык от махорки.
Шныряют везде по Печоре
твои, председатель, моторки.
Твои молодцы расставляют,
                                            где им приказано, сети.
В инязе и на физмате
                                 твои, уже взрослые, дети.
И ты над покорной Печорой,
                                             над тундрой,
                             еще полудикой,
красиво стоишь, председатель,
                             взаправду владыка владыкой,
и звезды на небе рассветном
                                            тают крупинками соли,
словно на розовой, сочной,
                                          свежеразрезанной семге.
Под рамками грамот почетных
                                            в пышной пуховой постели
праведным сном трудолюба
                             ты спишь, председатель артели.
В порядке твое здоровье.
                                       В порядке твои отчеты.
Но вслушайся, председатель, —
                                          доносится шепот с Печоры:
«Я семга.
              Я шла к океану.
                                      Меня перекрыли сетями.
Сработано было ловко!
                                    Я гибну в сетях косяками.
Я не прошу, председатель,
                                         чтобы ты был церемонным.
Мне на роду написано
                                   быть на тарелке с лимоном.
Но что-то своим уловом
                                  ты хвалишься слишком речисто.
Правда, я только рыба,
                                    но вижу – дело нечисто.
Правила честной ловли
                                     разве тебе незнакомы?
В сетях ты заузил ячейки.
                                         Сети твои – незаконны!
И ежели невозможно
                                 жить без сетей на свете,
то пусть тогда это будут
                                      хотя бы законные сети.
Старые рыбы впутались —
                                         выпутаться не могут,
но молодь запуталась тоже —
                             зачем же ты губишь молодь?
Сделай ячейки пошире —
                                        так невозможно узко! —
пусть подурачится молодь,
                                          прежде чем стать закуской.
Сквозь чертовы эти ячейки
                                           на вольную волю жадно
она продирается все же,
                                     себе разрывая жабры.
Но молодь, в сетях побывавшая, —
                                                       это уже не молодь.
Во всплесках ее последних
                             звучит безнадежная мертвость.
Послушай меня, председатель, —
                             ты сядешь в грязную лужу.
Чем у́же в сетях ячейки —
                                        тебе, председатель, хуже.
И если даже удастся
                                тебе избежать позора,
скажи, что будешь ты делать,
                                              когда опустеет Печора?»
Грохая тяжко крылами,
                                     лебеди пролетели.
Хмуро глаза продирая,
                                    встает председатель артели.
Он злится на сон проклятый:
                             «Ладно – пусть будет мне хуже!» —
и зычно орет подручным:
                                        «Сделать ячейки у́же!»
Валяйте, спешите, ребята,
                                         киношники и репортеры,
снимайте владыку Печоры,
                                           снимайте убийцу Печоры!
10 октября 1964, Переделкино

Баллада о схимнике

Рассвет скользил, сазанно сизоват
в замшелый скит сквозь щели ставен,
а там лежал прозрачноликий старец,
приявший схиму сорок лет назад.
Он спал. Шумели сквозь него леса
и над его младенческими снами
коровы шли, качая выменами,
и бубенцы бряцали у лица.
Он сорок лет молился за людей,
за то, чтобы они другими были,
за то, чтобы они грешить забыли
и думали о бренности своей.
Все чаще нисходило, словно мгла,
безверие усталое на вежды,
и он старел, и он терял надежды,
и смерть уже глядела из угла.
Но в это утро пахла так земля,
но бубенцы бряцали в это утро
так мягко, так размеренно, так мудро,
что он проснулся, встать себе веля.
Он вздрагивал, бессвязно бормоча,
он одевался, суетясь ненужно.
Испуганно-счастливое «неужто?»
в нем робко трепыхалось, как свеча.
Неужто через множество веков,
воспомнив о небесном правосудье,
в конце концов преобразились люди
и поняли греховность их грехов?
Он вышел. Мокрый ветр ударил в лик.
Рожая солнце, озеро томилось,
туманом алым по краям дымилось,
и были крики крякв, как солнца крик.
Блескучие червонные сомы
носами кверху подгоняли солнце,
и облака произрастали сонно
внутри воды, как белые сады.
Сияли, словно райские врата,
моря цветов – лиловых, желтых, синих,
и, спохватившись еле-еле, схимник
подумал:
              «Грех вся эта красота…»
Он замер. Он услышал чей-то смех
за свежими зелеными стогами
и омрачился: бытие – страданье,
а смех среди страданья – это грех.
Но в сене, нацелованно тиха,
дыша еще прерывисто и влажно,
лежала девка жарко и вальяжно,
кормя из губ малиной пастуха.
Под всплески сена, солнца и сомов
на небеса бесстыдно и счастливо
глядели груди белого налива
зрачками изумленными сосков.
И бедный схимник слабый стон исторг,
не зная, как с природою мириться —
и то ли в скит опять бежать молиться,
и то ли тоже с девкою – под стог.
Сжимая посох, тяжкий от росы,
направился топиться он в молчаньи.
Над синими безумными очами,
как вьюга, бились белые власы.
Он в озеро торжественно ступил.
Он погружался в смерть светло и кротко
но вот вода дошла до подбородка,
и схимник вдруг очнулся и… поплыл.
И, озирая небо и тайгу,
в раздумиях об истинном и ложном
он выбрался на противоположном
опять-таки греховном берегу.
Его уста сковала немота.
Он только прошептал: «Прости, о Боже…»
и помахал скиту рукой, и больше
его никто не видел никогда.
И перли к солнцу травы и грибы,
и петухи орали на повети,
и по планете прыгали, как дети,
ликующе безгрешные грехи…
1964
28
{"b":"681451","o":1}