Звездунов молча продолжал носить булыжники, обкладывая ими заботливо собранные в кучку останки. Солнце уже припекало и вонь требухи все больше нервировала.

— Я понимаю, что у тебя забота о ближнем… Но эти ближние как бы грохнуть нас пытались. Меня уж точно… — Двигать головой Раздорец тоже не мог, так что довелось изрядно косить глазами чтобы уследить за действиями более подвижного коллеги.

Октопус выпрямился, возвел руки к солнцу и прошептал последнее наставление ушедшим душам.

— Да будет так и Многоликий упокоит твою душу, — машинально вздохнул Ананьев в унисон Звездунову. Последние ритуальные слова даже раздорцу не с руки умалчивать…

Наконец вытерев вспотевшей лоб, Октопус упёр руки в бока и внимательно посмотрел на Анониса:

— Надо кровь убрать, после двинемся к пещерам и переждем до вечера. Как только войду в силу, посмотрю что у тебя там.

— Я тебе и без силы скажу, что там звиздец, — фыркнул Ананьев, — хреновец, пиз…

Октопус молча развернулся к нему спиной и, насвистывая любимую песенку, пошел уничтожать бурые пятна.

Материться расхотелось. Тяжело вздохнув, Анонис задумчиво уставился в голубой небосвод, на жёлтое слепящее пятно солнца, покуда в глазах не заплясали сине-зеленые круги обожжённой сетчатки.

— Слушай Звезда, — позвал он, не сомневаясь что если Октопус не подойдёт то все равно услышит, — знаю я одно хорошее заклинание. Перемещает быстро по меткам, ближайшая в Академии…

— Я истощен, — напомнил Звездунов, собирая в пригоршню чистую пыль и посыпая, успевшие подсохнуть бурые лужи.

— Не страшно… надо энергию из пространства тянуть… — Ананьев сглотнул, — делается червоточина к метке, перемещение в мгновение ока. Только минус один…

Звездунов склонился над ним слишком неожиданно, от чего Раздорец буквально ослеп. Сине-зеленые пятна яркими бликами окрасили чужое лицо.

— Какой?

— Без капли света… — тихо выдохнул Анонис. Наверное, не стоило так долго смотреть на солнце. Пятна гасли медленно, уступая место непривычно хмурому лицу хранителя.

— Нужна тень или просто чёрное дело? — наконец спросил он.

— Не то и не другое — вкрадчиво ответил Раздорец и облизнул пересохшие губы. — Нужна мерзость. Ты должен знать, что это именно она, и при этом получать истинное удовольствие от нее. Ты не должен думать о мерзости как о пути к всеобщему благу.

Их лица сейчас были непозволительно близко, от чего на коже плясало дыхание друг друга.

— А мерзость бывает разной, иногда чувственной, иногда грязной… — сглотнул Ананьев, цепко смотря в его глаза.

Октопус отшатнулся и задумчиво скользнул взглядом по парализованному тощему телу. Шнур, зафиксировавший его возле камня, поддался легко.

— Мерзость и удовольствие, говоришь… — Октопус сдернул шнур. Ананьев шлепнулся на землю и невольно зашипел. Хранитель тем временем поднялся на ноги. — Да легко. Я тебе свежую тушёнку приготовлю. Только откопаю кое-кого… Подкрепишься, наберёшься сил, а я, так и быть, спою твое заклинание… Заодно вспомнишь, почему ненавидишь хранителей.

— Сволочь… Я кажется лоб рассек.

Октопус самодовольно хмыкнул и принялся откапывать только что закопанные останки.

— Ты что будешь, руку или ногу?

— Ухо, бля… — Ананьев откровенно занервничал. — Перестань хрень чудить! Закопай обратно!!! А то…

— А то что? — Звездунов опять подошёл к нему и продемонстрировал чужое ухо. — Это сойдёт?

— Паскуда… — процедил Ананьев, понимая, что вокруг Октопуса очень явно клубится тьма. — Дай руку… Повторяй за мной…

* * *

Дич курила, нервно поглаживая свободной перебинтованной ладонью собственное предплечье. Операция прошла успешно и теперь амагическая гроздь находилась в стеклянной банке, залитая литром формалина.

— Чтобы ещё раз встретилась с такой жутью… — прошептала она, затягиваясь.

Эвереста, задумчиво покрутила банку, стоящую перед ней на столе, рассматривая странный кластер. Напоминал он связку яиц только что выпотрошенный курицы. Такие же жёлтые и кожистые, спаянные вместе эпителием и прожилками.

— Все может быть. Главное, что парень выжил. — она поморщилась, вспоминая о чем-то своем. — Никогда не видела, чтобы скальпель раскалялся от одного прикосновения к тканям…

Дич фыркнула. Она тоже не видела. Ожог ныл и нервировал. Собственная дрожь раздражала.

— Какая-то хитроумная защита, — продолжала тем временем Борин, вспоминая произошедшее как сон с вывертом больного сознания.

Десять адептов и столько же послушников слегли с глубоким истощением. Это на пару дней. И если адептов было кем заменить, то из хранителей на ногах остался разве молчаливый староста, которого взять в качестве батарейки Гемарта попросту побоялась. И Эвереста была с ней полностью солидарна. Двух девчонок, которые затесались в послушницы всего неделю как, брать на такое ответственное дело было чревато ошибками. Сделать обычные светлые заговоры они тоже будут не в состоянии, если вдруг понадобиться. Хоть охрану послушнику выделяй….

Происходящее в Академии ей не нравилось, как и гроздь плавающая в банке. Словно не оглашённая война со скрытым за углом противником.

Хуже всего было то, что Звездунов и Ананьев все ещё не вернулись. Словно под землю канули. И не проверить ведь.

Хоть иди к принцу на поклон…

Словно издеваясь, задребезжал коммутатор:

— Его Высочество просит аудиенцию, — пропела Марита, явно пытаясь произвести на венценосного впечатление.

Пихнув банку под стол, Борин кивнула Гемарте на потайную дверь, а сама попыталась сделать голос помягче:

— Пусть заходит… Кофе сделай, пожалуйста.

— С плюшками? — хихикнула Марита.

— С пирожками, — подсказала Гемарта и поспешила скрыться с глаз долой. Недовольно зыркнув ей вслед, Эвереста нацепила на лицо самую, что ни есть доброжелательную улыбку и приготовилась встречать Максимилиана с распростёртыми объятиями.

Принц не подкачал и, явившись пред ее ясные очи, позволил облобызать себя в обе бледные щеки.

А после включил приказной тон, от которого бросило сначала недоумение, потом раздражение, а после в нервную дрожь…

— Я должен вам желание, — сразу начал он, скользнув взглядом по окну, а после развернулся к Борин, — так что не буду спрашивать о причинах моего вчерашнего наваждения… Ваш спор пошел вам на руку.

Кивнув, Эвереста заискивающе улыбнулась.

— Большое спасибо…

— Но… Я надеюсь, вы объясните мне это? — он нырнул рукой в карман своих широких штанов и вытащил скрученную газетку «Столичного Вестника». На первой странице была четкая фотография Максимилиана Дрейка в обнимку с Веленой Липкой.

«Страсти принца в ВАДИМе» — гласил жирный заголовок.

— Разберемся, — икнула Эвереста, теряясь под пристальным взглядом Максимилиана.

— Интересно, как? — от принца потянула таким холодом, что хоть труп замораживай на месте.

— Как… Как, — вздохнула женщина, — на живца поймаем, кастрируем и заставим опровергнуть написанное.

— А кастрировать то зачем?

— Для наглядности, чтоб впредь неповадно было.

— Сколько пальцев? — Камилла придирчиво посмотрела на Влада, застыв перед ним с оттопыренными пальцами.

— Три, — сухо ответил парень и почесал небритый подбородок. — Слушай, отпусти, а?

— Это не я придумала, — фыркнула Рылова и ткнула пальцем в потолок. — Печать видишь? Вот и сиди под ней.

Мухотряскин нехорошо на нее глянул, но послушался. Магическая печать на потолке действительно была шестигранная и многослойная. Такие просто так не ставят в больничках.

— Тогда расскажи…

— Нечего рассказывать. — Камилла закусила губу и отвела взгляд. — Пока что нечего.

— Очень перспективно. — Откинувшись на подушку, парень скользнул взглядом по зазнобе, отмечая ее помятый вид.

— Полдник через час. — Сменив тему, девушка поднялась на ноги и улыбнулась. — Не скучай.

Стоило ей уйти, как прямо из стены показалась голова Самсона: