Протискивать полностью обращённого оборотня сквозь узкий коридор, используемый Хранителями, — то ещё задание. И, откровенно говоря, — глупое. Самсон знал, что поворачивать там негде, а уж Горр с его габаритами там и вовсе не протиснется. Однако был ещё чудесный, удобный, комфортный и достаточно широкий коридор, которым периодически пользовались студенты медицинского. О лазе, что принадлежал адептам, Виртуозов даже думать не смел.

Ананьеву, конечно, вариант с использованием стерильного медицинского хода не придется по душе. Однако, если дело выгорит, претензий он выдвигать не будет и даст дожить спокойно до выпуска и распределения.

Нужные ворота в стене были близко, однако пихаться туда на спине оборотня Самсон не собирался. Подкинув свисток в воздухе, он дунул. Порыв ветра подхватил инструмент и окутал его едва мерцающей магической сферой.

Магический шар рванул к воротам, подвывая. Горр метнулся за ним, подчистую снеся створки. Самсон же успел спрыгнуть в последний момент и самодовольно улыбнулся. Глубокий оборот, свежая девчонка и полная луна сделают свое дело. Дальше он будет только наблюдать.

Горр гнался за свистком, как умалишенный. Где-то на задворках его отчасти парализованного сознания билась мысль о неправильности происходящего. Но звук раздражал, и этот чертов свисток надо было поймать прямо сейчас. А потом уничтожить. Он бежал за светящимся шаром, не замечая ничего: ни спуска, ни смены декораций, ни даже исчезновения наездника вместе с ненавистной веревкой. Свисток манил, а остальное было неважно.

Дурманящий аромат самки ударил в нос позже, вместе с ее разъяренным ревом. Запах был знаком и навевал старые воспоминания о грациозной белохвостке. Стоило лапам вынести его в Общий зал ритуалов, как представшая его взору картина привела его в бешенство.

Обнаженная, закованная в цепи дева в яростном отчаянии бросалась из стороны в сторону, пытаясь освободиться. Полулысое тело застыло в незавершенном обороте, в котором тонкое девичье запястье с остервенением цеплялось за магический ошейник. Она плакала от боли и взывала к ним чистым человеческим голосом. Он чувствовал запах солёной влаги, смешанный с ее потом. Чувствовал кровь, стекающую из разодранной кожи на шее.

Послушники пели одну из самых изощрённых песен, нисколько не внимая ее мольбам.

Ему захотелось защитить ее. Он помнил и эти запястья, и этот запах. Он даже знал, какова на вкус ее плоть, он помнил, что уже кусал ее…

Рычание эхом пронеслось по залу, почти неощутимо на фоне воя самки. И все же она услышала: резко вскинула длинную морду, покрытую белоснежной шерстью, и ощерилась. Момент узнавания очень бурно отразился на ее морде. Оскал стал шире, а глаза полыхнули огнем.

Та, чье имя было легко произнести в любом обличье, прыгнула в его сторону, и в этот момент ее оковы лопнули. Смешно выпяченная женская рука воплотилась прямо в прыжке, превратившись в жилистую когтистую лапу с довольно подвижными крючковатыми пальцами. Мощная челюсть звонко лязгнула перед носом, и то потому, что её лапы достали его быстрее, и он уже падал.

Что-то это ему напоминало.

* * *

Она не помнила, когда ее сознание стало ясным. Но мир вокруг стал другим, даря осознание, что она опять застряла в обороте. Все так же, как и тогда, в ее первый и единственный раз.

Послушники пели песни, и те затрагивали внутри самое звериное и уродливое, что только было в Ррухи. О, как же она не хотела проваливаться в эту пучину волчьего безумия. Боролась, как могла, а навязчивый голос декана требовал расслабиться, звеня в ушах, словно жужжание нахального шмеля.

Появление нового персонажа она почувствовала не сразу, с непривычки приняв его запах за очередной дурман. Два метра десять сантиметров ростом, серой масти, широкий, как шкаф, с чёрным пятном на левой лапе, похожим на кусок грязи. Ррухи уже видела этого волка, вспомнила тот ее первый и единственный оборот, вдали от клановых территорий. Долгая погоня, закончившаяся позором и, по сути, изгнанием. Ненависть всколыхнулась в волчице, подогретая болью и новыми обстоятельствами. Она откровенно хотела его разодрать, как неудачливую козу, забредшую в пущу. Ярость перевернула в ней все. Она позабыла и о цепях, и о мерзких однокурсниках со Звездуновым в придачу. Прыгнула. Мех заискрился черными всполохами, а трансформация, наконец, завершилась.

Как только она сцепилась с серым волком, они кубарем покатились по полу, не обращая никакого внимания ни на потемневшие лучи пентаграммы, ни на чернеющую вязь вдоль стен, ни багровеющий клубок сырой энергии под потолком зала. И даже огромнейшие живые скользкие щупальца, вырвавшиеся где-то из центра зала и обрушившиеся на дерущихся волков двумя массивными плетьми, не уменьшили их обоюдного запала.

И лишь дикий многоголосый фальцет смог вернуть волков к подобию порядка. Стены задрожали, резонируя, мужские голоса, словно чернота, низким гулом вклинились в новую песнь. Ставший черным свет опять набирал яркость, окрашивая все вокруг алым, покуда кто-то из девушек не скатился в иную тональность, затянув нечто и вовсе будоражащее сознание и душу.

Свечение блекло, обращаясь в мерцающее розовое и затем постепенно становясь белоснежным.

Песнь журчала и убаюкивала, и ненавистный облик серого волка неожиданно оказался достаточно приемлемым для выполнения функции подушки. Оборотни уснули одновременно и так же одновременно утратили оборот. Их сплетённые тела зависли в воздухе. Священные символы, нанесенные на тело Ррухи, смазались и поплыли черными пятнами. Белоснежные волосы спутались. Кожа начинала синеть, проявляя места укусов. Горр мало чем отличался от нее, разве что выглядел более похожим на довольного жизнью человека. Хуже всего в их обоюдном умиротворении была мелкая вязь, проступающая под кожей сложным магическим узором. У обоих аккурат на запястьях.

Октопус тяжело вздохнул и устало скинул с головы капюшон, а следом осмотрел своих послушников, не находя сил на какие либо эмоции. Наверное, что-то на его лице все же отображалось, поскольку ребята пятились, попеременно спотыкаясь о многострадальные щупальца.

— И кому пришла идея вклинить в изначальную песнь узообразующую? — Вопрос не остался без ответа. Нашлось аж трое смеленьких. Октопус усмехнулся. — Молодцы… Почему?

Девушки сбросили капюшоны и теперь, краснея и бледнея, начали на мигах показывать не вполне пристойные жесты.

— То есть, по-вашему, раз в центре круга дерутся особи противоположного пола, то гасить ненависть можно только узообразованием?

Тройка кивнула.

— Чудненько, — хмыкнул он и устало провел ладонью по лицу. Спорить было глупо, ритуал они завершили белым, это было неплохо, если бы не одно жирное «но», с которым теперь надо без последствий разобраться. — А теперь письменное домашнее задание для всех присутствующих: не прибегая к темной стороне, составьте обратный ритуал… И введите молодых в курс дела, то бишь объясните, откуда у них брачная татуировка. — Он многозначительно кивнул в сторону оборотней. — Времени у вас до утра.

С этими словами Октопус Звездунов втянул в тело выброшенные ранее щупальца и с чистой совестью пошел на выход. Он будет спать. Остальное завтра.

* * *

Мрак схлопнулся. Лишь на жалкую долю мгновения Влад почувствовал, как его тело сжалось в комок, а после было пропущено сквозь узкое отверстие портала, словно через мясорубку. Адски болезненное умение.

Он не знал, сколько провалялся в оцепенении. Сознание пробивалось сквозь мрак ощущений постепенно, выдавая происходящее малыми порциями: то радуя уши звуком, то глаза — неподвижным небом. Вскоре пришло понимание, что он все же скорее в сознании, нежели без оного. Тело частично очистилось от парализующего вещества. Руки уже были послушны. И все же общая слабость оставалась достаточно ощутимой, чтобы нехотя считаться с ней, в то время как задание все еще не было исполнено.

Кровь или часть крыла… Наверное, сейчас Влад предпочел бы действовать иначе. Не было и речи о том, чтобы еще раз схлестнуться с близнецами лично. Не сейчас, когда он едва не попал под действие двадцатой песни…