— Да, но что-то вылетело из головы, — сказала она с явной долей лукавства.

— Сколько людей?

— Да одного парня хватит. Просто в астрономическом кружке все девчонки, мы сами всё не можем сделать.

— Пошлю кого-нибудь, у меня есть один кандидат на примете, — ответил Зоренфелл и продолжил копошиться в бумагах.

У главы орг. комитета есть в наличии отдельный стол, за которым он работает, по уши погружённым в кучу разных бумаг разной важности: от простой просьбы до приказа на одобрение. От представителей классов поступает немало интересных идей, но большую часть из них не выходит претворить в жизнь должным образом. Зоренфеллу необходимо каждую из них рассмотреть, оценить возможности и перспективы, сравнить с другими не менее крутыми проектами и вынести решение по поводу одобрения или отказа.

Помимо этого, всевозможные клубы приходят в орг. комитет в надежде получить поддержку, как это сделала Роза, или наоборот, сам Зоренфелл предлагает клубам по интересам объединиться и создать общую программу, которая будет главенствующей на фестивале.

«Придумал же на свою больную голову этот сложный план организации, теперь мучайся с ним, чтобы не налажать… Но пока вроде всё идет как по маслу, однако весь ужас начнется чутка позже, когда клубы будут более-менее готовы, тогда-то и будут всплывать всякие «ой, у нас не вышло!», «ой-ой, мы затупили!» и так далее… Кажется, нужно будет приобрести новенькую нервную систему, иначе я тут совсем крякнусь. Точно, надо будет устроить марафон сна! Обязательно! А еще…» — прервала вдруг поток хаотичных мыслей голос всё той же Розы:

— Кстати, не знаешь, что там с Майей происходит?

— О, ты еще здесь? — удивился Зоренфелл.

— Если ты не заметил, то да, — фыркнула она в ответ. — Не прикидывайся трудоголиком, тебе не идёт.

— Пофиг. Так что с ней там такого важного приключилось? — нехотя поинтересовался он.

— Да в последнее время она сама не своя. Сидит всё в своём телефоне, переписывается с кем-то, витает в облаках…

— Ну парня она нашла себе и что с того? В первый раз что ли?

— В том и дело, что она впервые себя ведёт, как полнейшая дурында, что втюрилась в кого-то по уши. Мне вот и интересно, кто у неё там такой крутой появился, что она себя так ведёт… — нервно стуча пальцами по столку, произнесла Роза.

«Да неужели? — догадался Зоренфелл. — Вот засранцы, ни одни, ни другой и словом не обмолвились по этому поводу! Хотя, быть может между ними пока ещё ничего нет, так, просто почву проверяют… В любом случае, мешать им не стоит, точно также, как и мне!»

— Не уж-то ты ревнуешь? А я и не знал, что ты таких чувств к своей лучшей подружке… Точно, лучшая подружка! Как же я раньше не допёр? Да что тут спрашивать, я ведь шибко занятой, чтобы думать о всякой ерунде…

— Дурак, блин, как ты мог о таком подумать?! — опешила она от наглости сей усмешки. — Вообще-то нет, идиот…

— Ой, расфыркалась, сама ведь всякую ерунду спрашиваешь. Если ты и вправду её хорошая подруга, то просто поддержи её, как бы то ни было. А коли Майя тебя не подпускает к себе, то оставь её в покое — это тоже своего рода помощь.

— Такой себе совет, но ничего не поделаешь, — разочарованно вздохнула Роза. — Ладушки, не буду тебе тут надоедать, а то и ты и без того судьбой обиженный…

— Ага, удачи, — сказал он вослед даме, что удалилась из кабинета, где он остался совсем один.

«Обижен судьбой, да? — проговорил про себя парень. — Да вот кажется, что совсем наоборот, раз она от меня отвязаться никак не может… Я и подумать не мог, что Селлина решит двадцать четыре на семь преследовать меня. А ведь самое стрёмное то, что она не нуждается во сне! Всю ночь пялится в пустоту и это дико напрягает… Конечно, она оправдалась тем, что так следит за судьбами людей, но это вообще нисколько не успокоило!»

— Зоренфелл, — обратилась к нему Селлина, как только ушла Роза.

— Что такое?

— Я вот тут решила разобрать вопрос влюбленности и заметила, что зачастую пары держатся за руки, обнимаются и так далее…

— Угу, есть такое. А в чём беда?

— Зачем это делать? Есть ли в этом какой-то смысл?

— Смысл есть во всём, Селлина, даже в самой бестолковой ерунде можно найти логику. Чтобы подоступнее тебе объяснить, предлагаю вспомнить: было ли тебе приятно, когда мы с тобой обнимались?

— Да, — кивнула она в своём настоящем обличье, — мне нравится чувствовать тепло твоего тела.

— В том и фишка, — подписывая листок, проговорил Зоренфелл. — Когда люди любят друг друга, для них естественно держаться за руки, испытывая при этом чувства привязанности и даже некоторого удовлетворения от того, что твой любимый сейчас рядом с тобой. Отношения между мужчиной и женщиной главным образом подразумевают довольно продолжительное совместное времяпровождение в довольно близком контакте… — по-научному разъяснялся он, так как поток его мыслей был направлен в более деловое русло, ввиду работы с бумагами.

Истинный облик Селлины не меньше напрягал парня, когда он видел её в таком виде в повседневном окружении. Возникало такое чувство, что она находится не на своём месте. Тем не менее её постоянная компания подталкивала его взор к привыканию сей картины. С другой стороны, Зоренфелл замечал в ней отголосок себя: она также, как и он, долго залипала в окно, наблюдая за людьми. Теперь она смотрела своим невидимым взором, а не как раньше, когда Селлина использовала чужие очи, либо же вовсе предпочитала не заниматься «столь бесполезным делом». Она стала меняться и смогла многому научиться.

— Тогда можно ли сказать, что мы ведём себя, как влюбленная пара? Мы ведь часто обнимаемся, — задала она логичный для неё вопрос.

— Да, но мы это делаем потому, что ты никогда не испытывала этих чувств. Грубо говоря, это происходит это по твоей прихоти и нужде, а я просто не против.

— Тебе не нравится? — обернулась она к парню.

Зоренфелл также оторвал свой взор от бессчетного количества бумаг и взглянул на безликую формую жизни. Существование Судьбы для него остается загадкой даже спустя две недели после встречи. Две недели нормального времени, для этих двух прошло «слегка» больше…

«Чего же ты пытаешься от меня добиться, Селлина? — озадаченно подумал Зоренфелл. — Спрашивать тебя напрямую глупо, ты ответишь прямо о своих мнимых чувствах, не понимая, что с тобой творится… Ну и загадка же выпала на мою долю…»

— Чувства возникают по симпатии, после долгих разговоров, после разных действий, что подогревают у тебя интерес к ближнему. Я не говорю, что против близости с тобой, но и не утверждаю, что могу любить тебя, ведь мне не понятно твое существо.

— То же я могу сказать и про тебя, брат, — серьезным и напрягающим тоном молвила Селлина. — Тебя можно назвать вором, к которому не найти доказательств. Ты скачешь меж ветвей своего древа, образуя новые ветви, тебе не дозволено такое делать, но ты вышел за рамки человеческого. Мне не понятно твое существо, как человека, Зоренфелл.

Этот диалог подогревал натянутую атмосферу в безлюдной комнате. Каждый стоял на своем, но никто не желал уступать. В Зоренфелле мог бы пробуждаться страх перед трансцендентным существом, именуемым Судьбой, но он спокоен, без самоуверенности. Юноша верит в то, что Селлина не будет совершать бездумных действий, в противном итоге он станет ей противостоять покуда не кончатся силы, пусть и даже и не понимает, как это вообще возможно.

«Не хотелось бы мне с тобой в такие стремные игры играть, Селлина, но и все-таки… Тебе нужна моя любовь, мое признание? Почему? Только потому, что я ошибка природы? Или потому, что я первый человек? Как можно иметь такие чувства к Судьбе…»

— Полюбишь ли ты меня, если познаешь? — задала она вопрос, не ответить на который нельзя.

— Скорее всего нет, Селлина, — честно ответил Зоренфелл. — Безусловно, для любви нет никаких рамок, но я…

Юноша мешкал. Он боялся быть противоречивым в своих словах, особенно в такой сложной ситуации, когда шанса на ошибку не предвидится. Неизвестно и то, что произойдет, допусти он промашку.