Спустя несколько часов поездок, Зоренфелл в компании Селлины достиг дома. В городе шел дождь — редкое событие для этого города. Однако в дождях парень находил свой особенный шарм, успокоение и идеальный момент для осмысления некоторых вещей. Особенно если сесть на кресло-качалку и глядеть в сумрачные плачущие облака. Только вот по приезду домой его ожидала непредвиденная встреча…

— Мария, что ты здесь делаешь?! — подлетел к ней юноша.

— Зоренфелл? — сонливо ответила она.

— Блин, ну ты даешь… — второпях открывал двери Зоренфелл. — Селлина, подержи, пожалуйста, дверь.

Она без лишних слов сделала то, о чем её попросили.

Зоренфелл взял Марию на руки и внёс в квартиру. Всё её лицо было красным, сама она спала прямо под дверьми. В голове парня происходил настоящий хаос, поскольку он даже боится представить, чтобы с ней стало, если бы он сейчас не приехал.

«Зачем? Не понимаю… Какого хрена ты здесь делаешь? Почему ты сидела под дверями?» — парень задавал вопросы у себя в голове, поскольку не хотел беспокоить простудившуюся девчонку.

В темпе вальса Зоренфелл всё устроил для Марии: положил её на диван, укрыл теплым пледом, что достал из шкафа, предварительно поставив на кипячение чайник, и полез в аптечку за необходимыми лекарствами. Он все делал так, будто бы ему приходилось повторять все эти шаги для кого-то. Однако все не так. Зоренфелл всего лишь делал для Марии всё то, что делал для себя, когда заболевал. Некому за ним ухаживать, поэтому приходилось всё делать самостоятельно.

Но в этот момент парень не думал, просто делал то, что должен сделать. Селлина же с удивлением наблюдала за развернувшейся сценой. Она смотрела на парня и следила за древом. Древо очень даже динамично менялось, что говорило лишь об одном — настоящее беспокойство, безостановочный поток мысли. Однако самое интересное заключалось в том, что хаотичные ветви сходились в одну цельную линию, чего Селлина никогда не видела, кроме как при зарождении новой жизни.

— Любое твое действие приведет к одному и тому же итогу, получается… — осознала Селлина суть замеченного и случайно произнесла это вслух.

Однако не было поблизости того, кто мог бы её сейчас услышать, так как Зоренфелл копошился на кухне, параллельно разговаривая по телефону — он то и дело извинялся перед кем-то и говорил, что сделает всё возможное, — а Мария спала тяжелым сном — это отражалось на её алом лице. Веки девушки сжимались, словно ей прямо сейчас снятся кошмары, но сама она неподвижно. Можно подумать, что она с чем-то борется в мире своих грез…

— Держи чай, Селлина, надеюсь ты будешь ощущать вкус, — зашёл он в комнату и поставил чашку на журнальный столик. — Хотя, скорее всего не выйдет, ведь в настоящем образе у тебя нет рта…

— То не есть моё истинное обличие.

— О, вот как?

— Изначально у меня нет физического тела. То, что ты видишь сейчас и то, что ты видел в моем пространстве — плоть, образованная по моему желанию, чтобы взаимодействовать с тобой.

— Тогда как ты объяснишь то, что ты чувствовала тепло моего тела? Если у тебя на деле нет тела, то и почувствовать ты бы не смогла, а итог совсем иной. Значит, что и другие рецепторы могут присутствовать. Например, попробуй уловить аромат чая, попробуй его, горячий ли, вкусный ли… — говорил он, не глядя на свою собеседницу.

Казалось, что данным разговором Зоренфелл старается избежать лишнего волнения, направить поток своих мыслей в иное русло, чтобы не паниковать и принимать лучшие решения в данной ситуации. Селлина же понимала его беспокойство, поэтому не обращала особого внимания на то, что юноша не обращает на неё особого внимания, ей всё равно. Однако её удивляло то, что Зоренфелл умудрялся поддерживать с ней логичную беседу, приводя разные доводы, параллельно заботясь о больном, укладывая Марии компресс и укладывая поудобнее.

— Ну, вроде всё… — вздохнул он, переключая температуру кондиционера. — Теперь остается только ждать её пробуждения, — плюхнулся он в кресло.

— Не поделишься, почему ты был так взволнован? — поинтересовалась Селлина.

— Когда заболевает твой близкий человек, то без лишних слов будет ясно, что появится какое-никакое волнение за его здоровье. Здесь же случай серьёзнее, так как произошла эта ситуация по моей вине…

— Но что ты такого сделал? Она проявила то беспокойство, о котором ты говорил?

— Правильно, — кивнул Зоренфелл, массируя плечо. — Мария не последний по важности человек в моей жизни, я заставил её беспокоиться обо мне, когда уехал и не сказал ни слова. Я отсутствовал неделю и она, по всей видимости, не раз приходила ко мне, в надежде встретить меня, даже несмотря на погоду…

— Кажется, я стала лучше понимать вашу логику, — произнесла Селлина после недолгих раздумий и взяла в руки чашку с чаем.

— Рад слышать, — закрыл он глаза и облокотился на спинку кресла.

Судьба глядела вглубь янтарного напитка, словно желая найти ответ на терзающую её загадку. Она напоминала всю ту же маленькую девочку, постепенно знакомящуюся с новым неизведанным для неё миром. Как и сказал Зоренфелл, она неловко попыталась услышать аромат чая, но Селлина совсем не привыкла пользоваться органами чувств, из-за чего и не понимала, как это сделать — ничего не вышло.

Если не одно, то другое — скорее всего подумала она и решила сделать глоток. Ощущение тепла было для Селлины уже не в новинку с тех самых пор, когда Зоренфелл к ней прикасался, однако сейчас она смогла уловить вкус. Она даже не знала, с чем это можно сравнить. Сладкий вкус чёрного чая остался на маленьких губах Селлины, а согревающий напиток продолжил своё шествие, одаряя девушку-загадку приятным чувством.

— Это… невозможно… — произнесла она после.

— Что именно? — распахнул свои очи Зоренфелл.

— Я почувствовала вкус.

— Правда? — искренне удивился он. — А тот десерт у Жеррара ты не смогла ощутить?

— Нет.

— Этому явлению я нахожу лишь два объяснения: либо у тебя есть исключения, благодаря чему ты можешь получать сигналы от тех или иных рецепторов, либо же твои органы чувств развиваются, когда ты в человеческом обличие. Хотя нет, может быть ещё кое-что…

— Что именно? — заинтересованно спросила она.

Здесь юноша бросил на неё свой взгляд и удивился ещё больше. Он видит блеск в глазах Селлины, желающей узнать о так называемых чувствах, о том, какие у неё границы; она хочет знать побольше о себе самой, ищет ответ на один чрезвычайно сложный вопрос: «Кто я есть?»

У неё одновременно и есть ответ, но находя с каждым разом за собой нечто новое, у неё расцветают плоды сомнения на счет своей сущности. Человек бы на месте Селлины испытывал чувство возбуждения, возможно воодушевления, беспокойства, но она смогла выучить только нескрываемый интерес.

«Не знаю, насколько верна моя теория, но она может быть вполне логична…» — на секунду промелькнула мысль в голове Зоренфелла, прежде чем он озвучил третий вариант объяснения.

— Возможно, ты знаешь все чувства, что могут испытывать люди, но ты о них просто забыла, утеряла знания о том, как пользоваться органами чувств, словно они у тебя атрофировались в том пространстве, что ты обитала всё то бесконечное время. Раз уж тебе доступна возможность заимствовать чувства других людей, как слух и зрение, когда ты мне объясняла тот твой принцип действия, то быть может и ты, Селлина, не обделена тем же самым, просто забыла, как этим пользоваться.

Здесь девочка, именуемая Судьбой, глубоко задумалась. Зоренфеллу сложно представить то, что сейчас могло твориться у неё в душе, однако он мог предположить лишь её попытки разобраться в себе, попытаться найти ключ к ответу в самой себе. Селлина на самом деле желает научиться чувствам, не только естественным, но и духовным, но ей предстоит пройти немалый путь, чтобы понять всю ту глубину, которой располагают простые люди.

Юноша же смотрел на неё и не мог понять кое-что другое: «Что она такое?». Вопрос похож на то, чем была ранее озадачена и сама Селлина. По его выводам, Судьба есть нечто большее, чем жизнь, что за гранью человеческого понимания. Судьба не живет, она обитает вне времени и пространства; дозорный за чужими жизнями. Одна жизнь дала сбой в упорядоченной системе, возникла аномалия, которая сбила несколько шестеренок в большом механизме, из-за чего сама Судьба и встала на путь действий. Эта аномалия подтолкнула Селлину к чему-то новому, о чем она раньше и не задумывалась. Скорее она раньше даже и не пыталась думать, ведомая однообразным процессом слежки.