— Придет или нет — зависит от тебя, — дала мама краткий ответ с легкой улыбкой.

— Вот как… — немного поник Зоренфелл.

— Ты и вправду сильно изменился, повзрослел. Много думаешь о том, о чем не стоит даже париться в твоем возрасте; принимаешь решения, не свойственные ребенку, — она взглянула Зоренфелла, изменившегося в лице и принялась поправлять себя: — Нет, это не плохо, это очень даже круто.

— А мне совсем так не кажется…

— Почему?

— Вместо того, чтобы жить, как и все — простецки, — я морочу себе голову тугими размышлениями, учу кого-то без ума без памяти, хотя сам ничему не смог до сих пор научиться…

— Ты и не научишься, Зоренфелл. Мы учимся всегда и без остановки. Сказать, что ты чему-то научился, будет значить лишь то, что ты заблуждаешься, ведь нет предела совершенству.

— Тогда в чем смысл?

— А его нет, нафиг его, — усмехнулась мама. — Не стоит во всем искать смысл, зачастую его наличие лишь усугубляет дело, так что не обращай на такую глупость внимание.

«Противоречиво же, как-то неправильно, но я почему-то согласен с ней… Какая же все-таки мама необычная и удивительная… Почему ей уготованы такие испытания?» — с болью в душе подумал Зоренфелл.

Еще больнее говорить, когда знаешь, что человек, сидящий перед тобой — твоя родная кровь — в неизвестный момент времени просто уснет без возможности разбудить, пока она сама того не захочет.

— Приляг, ты ведь устал, наверное, с дороги, вздремни немного, — потянула она его.

Зоренфелл не стал противиться и прилег рядом. Мама медленно и аккуратно поглаживала его густые и мягкие волосы, глядя в окно. Парень тут же почувствовал душевное успокоение, хотя еще пару минут назад сидел, как на иголках.

Юноша поддался тяжелым векам и закрыл свои глаза. Разговор о воспоминаниях подтолкнул парня вспомнить те яркие моменты, которые он провел вместе со своей семьей — редко он об таком задумывался.

«Как же это было весело… — размышлял Зоренфелл. — Просмотры комедии поздним вечером, совместные прогулки по парку в солнечную погоду, забавная готовка ранним утром… До сих пор помню вкус тех маминых блинчиков и то, какой аромат был у моей первой выпечки, сделанной своими руками по настоянию мамы… И все-таки я не понимаю, почему нас касаются все эти проблемы… Мама заслужила куда лучшей жизни, чем имеет сейчас! По какой причине она должна быть прикованной к этой тупой кровати в течение стольких долгих лет?! — сжал он одеяло в кулак, сам того не замечая. — Черт бы побрал тебя, Судьба… Ты очень жестока…»

Зоренфелл и не заметил, как мама, подобно сирене, заманила своё дитя в миры Морфея, предав его сладким грёзам. Хороший сон ему снился до тех пор, пока в спящем сознании юноши не показался образ спящей на ярко-зеленом лугу матери. Тогда-то он осознал, что допустил ошибку…

Пробудившись ото сна Зоренфелл глянул на маму. Глаза её были закрыты, а на пару легких толчков от парня она не реагировала.

— Не засыпай, пожалуйста, мама… — просил Зоренфелл, но его никто не мог услышать. — Мама, проснись…

Он толкал её, но ничего не помогало. Юноша смотрел на живое, но погружённое в глубокий сон тело мамы и сердце его обливалось кровью. Слезы наворачивались сами собой. Зоренфелл уткнулся лицом в постельное белье со знакомым запахом и горько начал рыдать…

Глухота… Уши заложило от собственного крика? Или же звук попросту пропал? Сорвал глотку? Неизвестно… Ничего уже неизвестно в этом мире…

— Мальчик, — раздался среди полной тишины нежный женский голос, — подними свои очи.

Зоренфелл узнал этот голос, но не знал, кому он принадлежит. Возникало знакомое и в то же время чужое чувство присутствия. Он послушался, но взгляд его был ослеплен. Лишь спустя пару минут, когда глаза привыкли к яркому свету, Зоренфелл не понимал, где находится: пустая бескрайняя комната, залитая белизной, пустота, заполненная только им и этой девушкой, если её можно так обозвать.

— Здравствуй, — кивнула фигура, обращаясь к нему.

Юноша знал, кто перед ним, но не верил. Длинные волосы, казалось, до пола, но неизвестно есть ли в этом безмерном пространстве хоть одна граница. Высокая ли она или низкая? Не понятно даже то, где она находится — прямо перед ним или вдалеке. Слепо-голубоватое платье, сливающееся с телом этой безликой девчонки. Почему безликой? Потому что лица у неё нет. Либо Зоренфелл не способен его увидеть, либо это маска…

— Неужели… — с долей неверия произнес Зоренфелл.

— Ты знаешь меня.

— Да, ещё как знаю.

В нем бурлили смешанные и непонятные чувства. Он бы сейчас злился, как никогда раньше не гневался, но на душе висело всеобъемлющее спокойствие, навеваемое собеседницей.

— Ты необычный человек, впервые кто-то смог встретиться со мной, — покачала она головой, — я даже удивлена.

— Ха-ха-ха… — иронично посмеялся парень. — Удивить тебя, Судьба? Разве такое возможно? Ты ведь и сама знала, что я сюда попаду рано или поздно.

— Нет ничего невозможного, мальчик, и ты сам тому доказательство, разве не так?

— Хотя… Скорее всего ты плод моего дурного воображения, обыкновенная галлюцинация, вызванная моей злобой к тебе… Ну или очередной дурацкий сон, — задрал он голову ввысь, где терялся взгляд и казалось, что он летит прямиком в пропасть.

Но страха это место совсем не вызывало. Скорее безразличие.

— До сих пор пытаешься найти логику? Разве мама тебе не говорила: «Не стоит во всем искать смысл, зачастую его наличие лишь усугубляет дело…», — процитировала она.

— О, ну конечно, ты ведь следишь за каждым шагом… Так скажи мне, Судьба дорогая, какого черта все происходит таким образом? — бросил он в неё свой уставший взгляд. — Это веселит тебя?

— Я не испытываю никаких чувств, как бы того не хотела. Все идет по моему велению, но я не задаю никаких настроек на ту или иную жизнь. Каждое существо развивается согласно тому, как оно себя проявит в своем личном маленьком будущем, но все его желания, поступки и, так называемые, ошибки с неудачами предопределены задолго до появления.

— Только говорила о том, что удивилась…

— Устойчивое выражение.

— А, хрен с ним… Значит, что ты знала обо мне?

— Да, — утвердительно кивнула она. — И также о том, что ты всю свою жизнь будешь противостоять мне. Данная встреча тоже была предопределена.

— Раз уж ты все знаешь наперед, то за каким хреном мне здесь нужно было появиться? Мне плевать на твои предопределенности и настройки, пусть придется жить по установкам, но я буду жить так, как сам того пожелаю.

— Не я тебя призвала, ты сам ко мне явился, мальчик, без приглашения. И да, ты прав, ты будешь жить согласно своим желаниям. Но лишь ты один со своей наглой способностью.

— Ты чем-то похожа на робота, — рассматривал её Зоренфелл.

— Объясни.

— В тебе нет ни чувств, ни души. Знаешь все обо всем, говоришь о предустановках, хотя сама по себе не более, чем программа, настроенная на простой конвейерный процесс.

— Интересное высказывание, мальчик, — казалось, что Судьба довольна от таких дерзких слов.

Зоренфелл же чувствовал себя свободным ото всего. Он мог себе позволить любое слово, любое действие — этому нет объяснение, обыкновенное понимание вкупе с вшитым в кожу пофигизмом.

— Ты знала о том, что я скажу это, но все равно посчитала интересным? Разве не глупо?

— Таковым был один из вариантов того, что ты мог сказать, — произнесла Судьба и за спиной у неё появилось несколько десяток линий, из которых выходило бесконечное множество других линий. — Чтобы объяснить на доступном для тебя примере, взгляни сюда, — указала она.

— Древо вариаций?

— Можно сказать и так. Эти семь линий показывали, как ты мог ответить, — увеличила она размер древа, чтобы было наглядно видно.

— Значит ли это, что и тебе не все известно?

— Именно. Потому ты мне и интересен, мальчик, — загадочно произнесла Судьба, после чего объяснилась: — Взгляни на полное древо обычного человека.