Начиная от корней и заканчивая в почках листьев. Высокое дерево, упорядоченное и ровное, с огромным количеством разветвлений. Оно играло бело-голубой краской, постоянно идущей вверх. Заметно то, как линии понемногу двигались к чему-то одному, тому же, что и показано снизу: лепестки плавно превращались в корни чего-то нового.

Что-то новое появлялось при совмещении двух судеб, двух древ между собой — отца и матери. Итог каждого древа — обрести ту самую недостающую половину и зародить следующую жизнь, как в парной эстафете, где передача идет только одному бегуну.

— Получается, судьба человека — это создать другого человека, а жизнь — вариация событий, приводящих к этому моменту?

— Хорошее предположение для мальчишки.

— Хочешь сказать, что все не так?

— Нет, в твоих словах есть доля истины, просто перед тобой упрощенная картинка, взятая для примера. Теперь же посмотри на свое древо и пойми, почему ты мне интересен! — повысила она свой голос.

Картина древа Зоренфела воистину ужасала: недалеко от ростка, где он родился, оно разрасталось и разрасталось, подобно лозе на стене старого дома. Это уже не дерево, а куст терновника, множество ветвей которого были, казалось, потухшими серыми, а другие наоборот — светились пуще других. Но удивляло то, что с каждой минутой появлялось все больше и больше линий из разных непредсказуемых мест.

— Твое существо даже для меня загадка, мальчик, потому-то ты так интересен.

— И что дальше? — ответил Зоренфелл. — Мое древо относится только ко мне и не важно, каким огромным оно может стать — это никак не связано с моей мамой, которая по твоему тупому велению, по идиотской программе, прикована к больничной койке!

Парень почувствовал землю под ногами, но она напоминала стекло. Однако его сейчас ничто иное не волновало, кроме как фигура, парящая перед ним здесь и сейчас. Дурак ли он, что пытается гневаться на саму Судьбу? Что с ним станет?

— Но тебе, блин, нет разницы до какой-то там жизни! Одной из семи миллиардов похожих друг на друга, так ведь? Так какого черта тебе от меня нужно? Коли я тебе так интересен — валяй! Смотри за мной сколько тебе будет угодно, ведь ты бы сделала это в любом, мать его, случае!

— Что тебя злит?

— Ты! Да я тебя просто ненавижу… — подошел он к Судьбе вплотную.

Но глаз у неё не было. Безликая сущность неизвестного происхождения, служащая исключительно камерой слежения, чтобы все шло по заданному направлению…

— Почему ты меня ненавидишь? — задала она простой вопрос, наклонив свою голову вбок.

— Не стоит меня об этом спрашивать… — вздохнул Зоренфелл и развернулся. — Открой мою ветвь и посмотри все варианты ответа — все они верны, ведь это все мои чувства.

— Но в некоторых ветвях ты сочувствуешь мне, ты понимаешь меня, ты любишь Судьбу, — произнесла она о себе в третьем лице. — Так какой ты сейчас, стоящий предо мной?

Зоренфелл не поворачивался. Он озадачен её словами. А за спиной его собственное древо в мгновение ока обзавелось десятком новых ветвей, за которыми наблюдала Судьба.

— Не знаю… — глухо ответил парень. — Ничего я не знаю…

Ветви все росли и росли безостановочно и непоколебимо.

— Ты можешь воздействовать на чью-либо судьбу? — спросил он.

— Только на одну-единственную.

— На мою, значит…

— Верно, — кивнула она, но Зоренфелл не смотрел на неё. — Я могу срубить твое дерево просто оставив тебя здесь.

— Разве я не могу обернуть время вспять и скакнуть на другую ветвь своего древа?

— Можешь, но это мало чем поможет, ведь наша встреча неизбежна.

— Эх-х… — тяжело вздохнул он. — Как бы то ни было, ты никогда не срубишь мое дерево, даже если пожелаешь.

Здесь Судьба впала в ступор, словно её раскусили. Пойманная с поличным, она разглядывала мальчишку, вернувшегося на стул, на котором ранее сидел, и не понимала, кто он такой. «Почему он не боится открыто говорить со мной? Почему разгневан на меня? Почему именно он украл возможность изменять свое древо?..» — вопросы продолжали скапливаться, но ответа на них ей уж точно никто не мог дать.

— Ты прав, мальчик, ведь я тоже люблю тебя, хоть и не имею ни сердца, ни души.

Зоренфелл шокирован такими словами. Кто бы мог подумать, что подобное необъяснимое бесчувственное существо сможет выдать слова признания?

— О чем это ты?

— Я поняла, что ты моя судьба. С тобой связано мое бесконечное древо… Но я не знаю, как чувствовать, как думать и как любить…

— Ошибаешься, — с твердым убеждением произнес Зоренфелл. — Если ты чего-то не знаешь, значит ты поддаешься обучению. Ты уже способна на сомнение.

— Разве?

— Скоро, думаю, ты все осознаешь… Кажется, я знаю, с какой целью я сюда попал, — после этих слов начали появляться новые светло-голубые линии на древе Зоренфелла. — Однако, прежде я бы хотел кое-что спросить: кто ты?

— Я Судьба.

— Не про то речь. Что ты такое? Живая ли ты?

— Не знаю. Может я, как ты сказал, робот?

— Это была аллегория, — равнодушно ответил он и снова пошел навстречу Судьбе.

Сейчас он стоял перед ней с совершенно иными чувствами и мыслями. Аккуратным движением он коснулся её руки, но она, как юноша и думал, оказалась холодной. Второй рукой Зоренфелл прикоснулся к её щеке, медленным движением задевая волосы Судьбы, в которых он, казалось, видел бескрайние пейзажи каких-то неизвестных ему мест.

— Что ты делаешь? — спросила она.

— Ты чувствуешь тепло моих рук?

— Да, — прозвучал ответ, на который так сильно надеялся Зоренфелл.

Следующим движением парень притянул к себе Судьбу и нежно обнял, намереваясь передать как можно больше человеческого тепла.

«Не знаю, что она там себе сейчас думает, но в одном я уверен наверняка — мир её перевернулся с ног на голову и теперь она в полнейшем замешательстве. Если она способна ощущать тепло, значит в её возможностях осознать и многое другое о людях. Не знаю, насколько это будет правильным, но мне несколько плевать, я буду делать, что захочу!» — решил для себя Зоренфелл.

— Судьба, — обратился он.

— Что?

— Хочешь посетить мой мир?

Стоило пареньку воротиться в свой мир, как тут же вернулись все те эмоции, что он испытывал в момент горечи перед перемещением черти знает куда. Он не понимал, как такое могло произойти, но нашел одно логичное объяснение — в том мире всего его чувства сильно притупились. Возможно, заслуга Судьбы в этом, если она и вправду была на самом деле, а не все приснилось…

Зоренфелл поднял свою голову и увидел спящую глубоким сном маму. Даже в мире грез она оставалась прекрасной, непоколебимой и своевольной, сын это чувствовал. Из глаз снова невольно пошли слезы, Зоренфелл не мог это контролировать.

— Почему ты плачешь? — раздался голос в палате.

— Ты…

— Судьба, — подтвердила она свое присутствие. — Ты же сам меня пригласил.

— Значит ты мне все-таки не приснилась.

— Часто приглашаешь кого-то из своих снов в людской мир, мальчик?

— Не важно… — шмыгнул он, вытирая слезы. — Тебя кто-то может видеть помимо меня?

— Все, — дала Судьба краткий ответ.

— Понял, ладно… Дай мне немного времени прийти в себя.

— Ты испытываешь так называемую грусть?

— Да, черт возьми, и печаль в придачу. Знаешь, что меня больше всего раздражает в такой ситуации? — задал парень вопрос и не дожидаясь ответа продолжил: — Бессилие, когда я наделен такой нечестной возможностью обращать время вспять.

— Ошибаешься, это…

— Погоди, давай отложим разговор об этом на потом, хорошо?

Судьба утвердительно кивнула.

— Спасибо, — ответил Зоренфелл и выглянул из палаты. — Сестра! Быстрее!

— Что случилось? — прибежала в спешке девушка.

— Маме стало плохо!

И началась суета… Прибежали другие врачи, начали осматривать маму Зоренфелла, пытались привести в чувства, но все без толку. Трудно было за этим наблюдать, когда понимаешь, что ни один из их способов не сможет помочь. Вновь стали всплывать знакомые вопросы, но мысли о них испарялись, когда он осознавал, что сидит рядом с самой Судьбой в детском обличье.