Она приняла вид девчонки лет десяти, в небесно-голубом пышном сарафане с легкой летней шляпкой на голове. Лицо стало более человеческим на вид: серо-серебряный цвет глаз с пышными ресницами, маленький носик и слегка пухленькие детские губки. Волосы слегка укоротились, но и даже так их объем поражал, так как длиной они оказались до бедер, да и оттенок сменился с пустого тусклого на светло-желтый, сравнимо с солнышком.

«Её наряд отдалённо напоминает то, что надевала Мария… Намеренно ли Судьба это сделала или нет? — задался юноша вопросом. — Блин, нужно дать ей более человеческое имя, иначе меня в дурку сдадут, назови я при ком-то её Судьбой. А может и того хуже, полиция заинтересуется моей темной персоной…»

Через полчаса после пробуждения Зоренфелла прилетел с работы и папа. Он запыхался, видно, что очень торопился. Взгляд был беспокойным и беглым.

«Так вот каким я был со стороны…» — осознал юноша.

После недолгой беседы с врачами, они сказали ему, что его жена впала в коматозное состояние на неопределенный срок, однако состояние стабильное, перепадов температуры тела не наблюдается, но пульс замедлился. Врачи не стали ничего говорить Зоренфеллу, посчитав, наверное, что он ничего не поймет. Тем не менее этот вопрос меньше всего беспокоил парня, ведь он следил за своим папой, который и места себе не находил.

«Как долго папа приходил в себя после известия о случившемся с мамой, прежде чем позвонил мне?» — задумался Зоренфелл.

— К-как ты? — задал вопрос дрожащим голосом отец.

— Паршиво, — честно ответил он. — Я только приехал навестить маму и…

— Почему не предупредил?

— Думал к тебе на работу зайти после посещения, встретиться да поговорить.

— Что ж, ладно… — в растерянности пребывал папа, не находя себе места и не зная, что теперь делать.

— Пап, успокойся, всё будет хорошо, — решил Зоренфелл пересилить себя ради успокоения близкого, — ты же и сам знаешь, что наша мама сильнее кого бы то ни было, она точно справится с этим и вернется к нам.

— Да, — выдохнул он, — ты прав, ты прав… Дать ключи от квартиры? Я хочу здесь еще побыть некоторое время…

— Не стоит, я зайду к другу ненадолго и вернусь. Можешь позвонить в школу и сказать, что меня не будет с неделю?

— Что-то… — хотел было спросить отец, но с пониманием ответил: — Хорошо, только не запускай свою учебу, она бы не хотела такого допустить.

— Спасибо, пап.

— Погоди, а кто это? — обратил он внимание на Судьбу.

Он, кстати, первый из всех тех людей, что здесь прошарахались, который обратил на неё какое-либо внимание.

— Селлина, я приглядываю за ней, — соврал Зоренфелл.

— А все ли нормально, что она здесь с тобой?

— Да, все хорошо, не стоит волноваться.

— Будь осторожен по пути домой, уже вечереет… — произнес папа, а сам не мог отвести взгляда от мамы.

Зоренфеллу нечего было ответить, поэтому он просто с пониманием похлопал отца по плечу и безмолвно ушел вместе с Судьбой.

Парень знаком с этим временем суток, когда яркий день убегает с нашего неба, а густая, темная и нежная ночь накрывает всех людей звездным покрывалом. Он испытывал чувство ностальгии, поскольку именно в похожую погоду и в примерно то же время суток он вышел из больницы несколько лет назад и начал дебоширить на «улицах».

— Мальчик, почему вокруг твоей матери было так много других людей? — задалась вопросом Судьба.

— Ты еще не поняла, что жизнь имеет куда больший вес, чем ты себе представляешь? Это тебе не на древо жизни смотреть, здесь все по-настоящему, так, как мы видим наш жестокий мир.

— Почему он жестокий? Разве не природа подарила людям жизнь? Разве не она одаривает человечество всеми благами? Кто есть жестокий, так это вы — люди.

— Во-первых, «жестокий мир» имеется в виду не буквально планета, а те проблемы, с которыми встречается человек, иначе говоря судебные хитросплетения; во-вторых, на счет людей я с тобой полностью согласен, но с одной помаркой — не все люди столь низки, чтобы губить природу, пусть и пользуется благами абсолютное большинство.

— Не я делаю установки на чью-либо жизнь, моя задача следить за каждым древом, чтобы оно не допускало ошибок, подобной твоему случаю.

— Ну, вот он я — ошибка — и что ты со мной должна была сделать?

— Я не знаю, такого никогда ранее не случалось. Возможно прервать развитие древа, чтобы устои мира не пошатнулись, а быть может проследить за этой ошибкой, изучить её.

— Вот как, значит мое предложение сыграло тебе на руку…

— Вроде того.

Чем больше Зоренфелл разговаривал с Судьбой, тем больше убеждался в том, что она скорее не робот, а ребенок, желающий больше знать, но и имеющий базовый блок знаний о мире, за которым следит. Возникало такое чувство, что эта форма ребенка и есть её духовное состояние и уровень развития по человеческим меркам.

— Слушай, раз уж ты можешь следить за каждым древом, то можешь сказать, что станет с моей мамой? — решил попытать удачу подобным вопросом.

— Нет, не могу. Есть множество информации, о которой не позволено знать ни единому смертному.

— Тогда чье же дерево ты мне показывала у себя дома?

— Ничье, простую визуализацию стандартного древа.

— Значит, увидеть свое спокойно можно?

— Да, в особенности с твоим крайне странным случаем. Но, мальчик, может объяснишь зачем ты меня сюда позвал?

— Давай для начала внесем некоторые правки в наше времяпровождение: ко мне обращайся лучше не «мальчик», а Зоренфелл, Зори или на крайний случай братик, в то же время тебя зовут Селлина, а не Судьба.

— Хорошо, — приняла она условия.

— По поводу нашего мира… — оглянулся юноша по сторонам, глядя на людей, здания, небо. — Я хочу, чтобы ты пожила так, как живем мы. Ты ведь хочешь научиться понимать и чувствовать людей?

— Угу.

— Тогда тебе нужно будет испытать то же самое, что и люди. Однако объяснять я тебе ничего не собираюсь, ты должна сама прийти к какому-либо выводу, а когда какая-нибудь мысль созреет, то поделись нею со мной, тогда мы с тобой все обсудим. Идет?

— Но почему ты не можешь мне все сразу объяснить? Разве так не будет проще?

— Легкий путь не всегда верный. Лучше пройти по тернистому пути и получить куда больше знаний и опыта, чем получить сухую информацию и выработать неверное представление о жизни.

— Думаю, я понимаю, о чем ты говоришь.

— Правда? Рад это слышать, Селлина.

— Я должна наблюдать за людьми также, как за древом жизни, но с другого ракурса.

— Верно, делаешь успехи, — ненароком улыбнулся Зоренфелл. — Только не перестарайся с наблюдениями, люди могут счесть тебя странной, если будешь открыто пялиться на всех подряд.

— Почему все так сложно?

— Не знаю, люди сами по себе крайне сложные.

— Братик, куда мы идем?

«Черт, а ведь я и не подумал, как эта ситуация выглядит на самом деле… — задумался Зоренфелл после обращения. — Это вообще нормально, что сама Судьба меня братиком зовет? Там никто сверху типа Бога не пал ржать от такой ситуации, нет?»

— К одному моему хорошему знакомому, мне нужно излить душу.

— Как это? Душу же нельзя выливать…

— Беседы. Они помогают людям разобраться в собственных проблемах, поделиться ими с кем-то, кто может тебе помочь на добром слове, дать полезный совет. Обычно после таких разговоров становится намного легче.

«А вот и начинается территория «улиц» … Давненько меня здесь не было, надеюсь хоть не узнают» — зря надеялся Зоренфелл, ведь местное хулиганье уже приметило незнакомое лицо.

К удивлению парня, никто из шпаны не стал сразу лезть в драку. Они внимательно наблюдали за Зоренфеллом, идущим вместе с Селлиной и о чем-то перешептывались, кому-то звонили.

— Эти люди, они тоже наблюдают за нами, чтобы нас изучить? — рассматривала Судьба этих ребят.

— В каком-то смысле.

— У них такие пышные деревья… — выразилась она.

— Разве ты можешь об этом говорить? Ты ведь сама недавно говорила, что есть запреты.