— Я не могу тебе ответить взаимностью на такие чувства. Не буду оправдываться такими глупыми вещами, как, например, то, что мы разные, ты не живая и всё такое. У меня нет к тебе романтических чувств, могу подчеркнуть дружеское отношение, интерес к тебе, как к личности, мне приятна твоя компания, Селлина. Нет, Судьба. Но не могу сказать о большем, уж прости меня.

Она отвела взгляд обратно на окно, рассматривая бегающих спортсменов по полю. В помещении повесилась тишина, благодаря которой можно услышать своё же дыхание. Зоренфелл не отводил от неё взгляда, просто не мог. Его интересовало то, о чём она сейчас думает; что творится внутри неё, если это возможно.

— Пожалуйста, зови меня Селлиной. Мне нравится имя, данное тобой, — глухо произнесла она.

Голос раздался внутри головы Зоренфелла. Это её естественный голос, именно так она говорила при первой встрече в «белом мире».

«Она так проявляет искренность?» — промелькнула мысль у парня.

— Я… рада, что ты сказал мне правду. Зоренфелл, ты сделал самый приятный выбор из своего древа, спасибо тебе за это.

— Ты не злишься из-за этого? — спросил он вдруг.

— Мне не удается испытывать столь низменных чувств. Думаю, что это моё спасение, — ответила она на вопрос. — Я знаю, что твое сердце занято, давно уже заметила, как в тебе самом, так и на твоем страшном древе. Пусть мне и нельзя об этом говорить людям, но большинство путей развития твоей линии судьбы сходится к одной-единственной персоне… Ответь ты взаимностью, и я не смогла бы тебя простить за такой проступок.

Селлина вновь начала говорить обычным голосом, исключив контакт разума. Возможно, она таким образом хотела передать ту крупицу чувств, что ей сейчас доступна, которые она попросту может понять, осознать и послать.

— Я решила, что не буду задерживаться с тобой на долгий срок.

— Но ведь я не имею ничего против этого.

— Да, понимаю, — кивнула Селлина. — Если для меня время значения не имеет, то для тебя всё совсем иначе. Мне пришлось много думать об этом, и я осознала, что нельзя быть, как это у вас называется, эгоистом… Я размышляла о себе и собственной выгоде, но никогда раньше не смотрела на дело с твоей стороны. Твой ответ мне понятен, я бы не приняла иного.

Подобные слова шокировали Зоренфелла. Разве можно было этого ожидать в такой ситуации? Сущность, не сведущая о множестве человеческих понятий и факторов, пришла к выводу, что поступала эгоистично и поняла, что это неправильно.

«Да большинство простых людей не могут уловить эту простую, но отчасти ошибочную истину…» — подумалось парню.

— Эгоизм — не всегда плохо. Но учитывать мнение других людей, задаваться вопросом о том, будет ли ему от этого хорошо или нет — очень даже правильно, — произнес Зоренфелл, не находя иных слов. — Но почему ты решила уйти?

— Мне нет места в этом мире. Я должна вести надзор за судьбами, а не стать их бесконечным потоком, такова и моя судьба, это было решено ещё до моего рождения… — словно пытаясь разгадать страшную тайну, произнесла Селлина. — Тем не менее я очень рада, что мне довелось увидеть мир, за которым так долго следила, несколько иначе, я поняла, что во многом ошибалась и заблуждалась. Теперь же я уверена, что в моих силах принимать правильные решения, частично понимать логику людей и вашу нелегкую долю.

— Ты сама для себя решила, что тебе здесь не рады, однако всё иначе, — решил опровергнуть Зоренфелл. — Если есть место, в котором тебя ждут, в котором тебя встретят с улыбкой, пусть один человек из огромного множества, то ты всегда можешь вернуться. Пусть уйдешь, но имей в виду, что я от тебя не отвернусь, если решишь навестить меня в нашем глупом мире.

— Спасибо, Зоренфелл, — всё также не поворачиваясь, сказала Селлина. — Любым чувствам есть оправдание, за время с тобой мне удалось это осознать, но только сейчас я смогла найти причины моей любви к тебе. Возможно, бдительная слежка за тобой, за твоими изменениями и за твоими поступками и побудила во мне эти странные чувства.

— Значит, ты нашла ответ на свой опрос?

— Да, но…

— Но в поисках одного ответа, всплывает множество других вопросов, верно? — перебил юноша, намереваясь предугадать слова Судьбы.

— Верно, ты прав.

— В таком случае тебе не о чем беспокоится, Селлина. Тебе дано куда больше времени, чем кому бы то ни было иному, поэтому рано или поздно ты раскроешь все свои загадки. Но будь осторожна: не на все вопросы найдутся ответы, такова жизнь и против её законов никому нельзя пойти, даже тебе.

— Я учту, — обернулась она и подошла к Зоренфеллу. — Ты слишком добр ко мне. Даже не знаю, чем больше вызвано страхом или сочувствием, но это не важно, ты мне помог, и я тебе за это безмерно благодарна.

После своих слов Селлина нежно обняла парня. Сейчас Зоренфелл словно впитывал в себя тот бурный круговорот чувств, что испытывает сейчас Судьба, не подавая даже вида. Объём её души безмерен, чувств куда больше, чем у какого-либо другого человека, но она не знала до сего момента, как их воспринимать, как ими пользоваться и что они означают. Теперь ему стало ясно, каким образом она нашла ответ на столь терзающий и сложный вопрос о любви.

— Зоренфелл! — после пары стуков в дверь, вошёл мистер Марвин. — А ты всё работаешь, рад видеть такое рвение во благо школы.

«Зачем стучаться, если ты всё равно зашел сразу же? А если бы её видно было, блин?!» — проникли в голову Зоренфелла гневные мысли.

Благо с виду казалось, что он просто развернул стул и смотрел в окно, ибо образ Селлины скрыт от чужих глаз, чтобы как раз и не возникало подобных конфузных ситуаций, при которых их могут обнаружить.

— Во благо школы? — повторил он, разворачиваясь. — Ну, как сказать. Я достаточно часто слышу от Вас, что Вы сильно беспокоитесь за благосостояние учеников и школы, но подобное «рвение», — скопировал Зоренфелл фразу директора, — несколько сомнительно, по крайней мере с виду.

Сам того не понимая, Зоренфелл довольно наглым образом отвечал директору. Возможно, своеобразным фактором самоуверенности сыграла та беседа, что только-только развернулась между ним и Судьбой. Если он преодолел испытание Судьбы, то чего париться о каком-то директоре обычной школы?

— В твоих словах есть доля правды, я мог бы надеть на себя маску образцового директора, беспокоящегося о своем втором доме, а сам тем временем промышлять чем-то недобрым, — решил поиграть в ту же игру мистер Марвин. — Однако, найти в этом смысл я не могу, поскольку было бы глупо создавать столь комфортные условия для учеников, прилагать все те усилия, чтобы организовать счастливое времяпровождение в школьных стенах и не допускать, чтобы у кого-либо возникли неприятные воспоминания о счастливом детстве, если бы меня волновало нечто иное. Но мы ведь говорим о другом, так ведь?

— Верно, прошу прощения, — улыбнулся Зоренфелл, услышав удовлетворительный ответ. — Продвигается всё пока что хорошо, но ничего конкретного сказать ещё не могу. Ранняя стадия разработки, так сказать.

— Можно ли мне узнать парочку подробностей о предстоящем мероприятии? Нынче ходит много слухов о том, что ты готовишь нечто грандиозного, но, к удивлению, никто не знает, что конкретно. Все из организационного комитета молчат, как один, никто не признается, вот мне и стало несколько тревожно, — пройдя пару шагов и захватив стул, мистер Марвин сел напротив стола Зоренфелла.

— Подробностей я не могу озвучить даже Вам, пусть мне и необходимы Ваши одобрения в некоторых делах.

— Даже так? — удивлён директор. — Но ты ведь понимаешь, что я могу снять тебя с должности, если я не буду знать о том, что ты готовишь? Мне сложно оценить риски, если я обделен знаниями.

— Да, я прекрасно это понимаю, однако, меня бы не выбрали единогласным решением, если бы мои идеи как-то пагубно влияли на школу или учеников, верно? И даже если вы меня сместите, то процесс будет продолжаться до самого финала и без моей помощи. Неужели Вы станете разгонять весь орг. комитет и отстранять от дела студ. совет?