На Радоницу, как мы сказали, на кладбище происходит торжественное Угощение Родичей. За день до этого всякая девушка, девчонка или молодая женщина идёт на кладбище, приводит в порядок могилки, кресты, подравнивает землю, подправляет выросшие цветы, выпалывает сорную траву. Зачастую кресты, крашенные «минием», или синькой, за год выцветают, а потому в эти дни их заново красят. В деревне не знают гробовых плит или тяжёлых, монументальных памятников, железных крестов, там кресты всегда деревянные, а потому непогода, дождь, снег и лёд на них действуют. В эти дни приборки девчата, девчонки и женщины суетятся на кладбище, и тут же бегают малыши, что придаёт всему вид праздничный. Обычно на могилках растут деревья, кусты, чаще всего тополя, акации, розы, бузина. Эти деревья тоже, если сильно разрастаются, подчищаются родными, заботящимися о порядке. Однако русский народ не любит заграничной подрезки деревьев до того, что они теряют их естественный вид. Обычно деревья растут вольно, и разве уж какая-нибудь чрезмерно разросшаяся ветка мешает, её срезают. Потому и подчистка кустов, деревьев на кладбище носит скорее характер условный. Но беготня детей, их игры, «горелки» отнюдь не обозначали неуважение к усопшим Родичам, наоборот! Дети резвятся на кладбище, и это носит характер общения с Родичами, которые на «Том Свете». Многие из них, особенно подрастающие дети, помогают старшим. В некоторых углах Руси «на могилках пахали», устанавливая этим действием символ посева, а, следовательно, и возрождения или воскресения из мёртвых. В Словакии есть даже песня:

То есть объясняется причина исчезновения мёртвых, выхода их из жизненного Круга: «слишком глубоко посажены!» Здесь мёртвый уподоблен зерну. Как Акт Творения уподобляли славяне створожению теста, то есть изготовлению Хлеба, так здесь погребение уподобляется посеву. Таким образом, остановлена связь жизни, как Акта Творения, и смерти, как Акта Сева. В основе и того, и другого — Хлеб. Недаром считается обязательным в день похорон принести свежий хлеб, который кладётся на подушку, а последняя на крышку гроба. Прежде это был хлеб в дорогу усопшему. Теперь это лишь обычай, значение коего утеряно в глубине веков. Однако всякий уход должен сопровождаться возвращением. Так как Родичи не возвращаются, значит, «им на Том Свете хорошо». Потому-то любящие сын или дочь идут сами на могилки в этот день.

В Линовке принято было сеять на могилках бессмертники, особые шероховатые, сухие на ощупь цветы, желтоватые, красноватые и, кажется, голубоватые, которые можно было сорвать и поставить в стакан с водой, и они могли стоять так месяцами; если же их ставили в вазу без воды, они тоже стояли месяцами. Жизнь в них, видимо, была, но как бы и не была. Так как я в это время был ещё мальчиком, то интересовался, почему именно их предпочитают крестьяне сеять на кладбище. «Старые люди» мне отвечали, что «отож бессмертники — цветы мёртвых Родичей, потому что они и при жизни как мёртвые».

Старая Трембочка, баба на селе, как бы знахарка, объясняла иначе: «Та теж цветы цветут в Яме! Они из Ямы, и все, кого Яма забирает, через те цветы с нами сообщаться могут. Эти цветы меж нами и ими, как черта (граница), и мы до них дотрагиваемся здесь, а они — там. Смерть их не берёт. Сорваны они ли нет, но жизнь для них, как и смерть — одно и то же. Цветы эти “без смерти”». Другая баба, жившая у моста через речку Жёлтые Воды, говорила: «Оттож, коли Бог Свет делал, так взял и стал творожить землю, а Смерть не хотела. Тогда Бог сел на Коня и стал Смерть на бой звать, а она вооружилась всякими ножами, когтями железными, дубинками, ружьём и пошла против Бога. Бой длился целую Вечность. То Бог поборяет, а то она, триклятая, и пока Бог бился против Смерти, Он творил урывками, то — то, то — другое. Бог сделает, а Смерть разрушит! Наконец, Бог подстерёг Смерть, когда та зазевалась, и убил её! Но, падая, Смерть хваталась за кусты, травы, ветки, а за что схватится, то и посохнет. Схватилась она и за бессмертники да и начала рвать их с корнями. Бог сказал им расти крепче, чтобы она их вырвать не могла, а цветы выросли вокруг лежащей Смерти только настолько, что закрыли её наполовину, и Бог не мог ударить Смерть так, чтобы она перестала двигаться! Тогда Он сказал: “Ну, так будьте же без жизни и без смерти!” И цветы остались такими навсегда. А сажают их на могилки, чтобы объявить усопшим, что “Смерти нет! Она убита Богом!” Но так как Смерть ещё не перестала двигаться и ещё людей умерщвляет, то цветы напоминают усопшим о жизни, а живым о Смерти»! Действительно, пришлось наблюдать позже — крестьяне держать бессмертники в доме не любили. Это были могильные цветы. К ним было отношение почти религиозное. Сорвав несколько таких цветов, я пришёл домой с кладбища, куда собирались весной дети для игры, и хотел цветы ставить в воду, но прислуга, заметив их, отобрала и бросила в огонь. Делая это, она сказала, что «кидает их в Яму». Из предыдущего объяснения Трембочки видно, что яма в её словах не то могила, не то некий персонаж. Принимая во внимание все предыдущие данные, можно почти с уверенностью сказать, что Яма — ведический персонаж и что в Анновке в легендах сохранилось даже его имя.

В Анновке говорили, как Иван Филиппович Бас, так и Дед Канунник, «что когда Лето пойдёт на Осень, в конце августа, в начале сентября при полнолунии бывает, что бегает “скаженный великан” (безумный) и забегает в хату, где никогда молитвы не творят, воды домовому не ставят и Рода не славят на Новый год, и потому этот великан забегает, чтобы трясти людей! И если лежать неподвижно и ни слова не говорить, великан уходит, недовольно бурча что-то. Он слепой. Бог его сделал таким, и не дай Бог, если бы он видел: “тогда бы всех передушил!”» На расспросы Бас объяснял, что «великан этот не только слепой, но глухой» и «ощупи не чувствует», за что схватился — за дерево ли, за железо либо камень — для него всё равно, ибо «определить на ощупь ничего не может, услышать не может, увидеть ещё меньше». Позже мне пришлось услышать рассказ о том, как старуха Петриха была жертвой великана. «Был вечер, и мы ложились с дочкой спать. Мне всё не хотелось ложиться, точно предчувствие давило. Дочка и говорит: “Мамо, пора ложиться! Уже поздно”. Легли, я потихоньку молитву читаю, потому нехорошо на душе, не знаю, что будет. Слышу, как бы бегает по улице кто-то и собаки за ним, лают, как взбесились. Бежит что-то, ногами топает, слышу, и вдруг как рванёт за двери, так петелька и сорвалась. Вскочил в хату, страшный такой, при луне видно: морда дикая, волосы копной во все стороны торчат, а в руке у него нож большой и с лезвия кровь течёт. Увидала я, к дочке жмусь, молитвы шепчу, а он меня хвать за горло и давай душить! Обомлела я вся, лежу, не двигаясь, мысленно молитву читаю, а он меня — раз! раз! — давит за горло и нож занёс над глазами... “Господи, молюсь, помоги мне, беззащитной! Хоть бы мужик в доме был, а то одна я и сиротка со мной. Прости, Господи, грехи мои!” Молюсь за это, а он всё за горло жмёт, а потом бросил и стал, думает, а потом вдруг замычал что-то страшное и вон из хаты кинулся! Зажгла я тут свет да так, молясь, всю ночь до Зари и просидела...»

Здесь ясно виден образ Зла, нападающего на беззащитную женщину. Под великаном, вероятно, надо подразумевать всё зло, которое борет Индра, и Заря — начало Утра, когда приходит Солнце. Под видом тьмы, лунного света, но полумрака, населённого злыми тенями тьмы, или же Ямы, можно разуметь символически всё, что является Злом, и нужен приход Добра и Света, чтобы эти тени Ямы прогнать. Таким образом, и в этом случае мы имеем, несмотря на словесное выражение, ту же ведическую легенду, как и в древние времена.