— Что ж, приступим! — объявил я, и работа закипела.

Я попросил Точечку выбрать десять лучших песен. Мне хотелось испытать ее, дознаться, как далеко простираются ее возможности. Впрочем, и все другие мои действия вполне подпадали под дознание. Какие же свои творения считает лучшими она сама?

Как и ожидалось, ни одна песня из выборки не была в полном смысле «точечной». Никакой тебе трогательной юношеской любви. Одна называлась «Ожидаю», в ней пелось о женщине, ждущей не то мужа, не то просто любимого с войны и хотя бы какой-то весточки о нем. Однозначности в тексте было маловато — а что, логично, ведь всякое, в том числе и самое плохое, могло случиться. Финальные музыкальные пассажи резко меняли тональность, выходя из минора в мажор, — и возвещали все-таки счастливый конец; песня вполне могла быть мрачной и депрессивной, но Точечка взяла да и завернула столь нестандартную начинку в танцевальные ритмы. Конечно, песне требовалось шлифовка — кое-где лично мне виделись неровности, да и этот чертов голосок юной нимфы, что снискал Точечке славу, казался мне непоправимо диссонирующим.

Другая песня из ее подборки называлась «С тобой и без тебя» и рассказывала нам историю молодой матери, оправляющейся после родов. Лежа на больничной койке с новорожденной дочуркой на руках, героиня, обращаясь к ней, рассуждала, правильно ли поступила, принеся ее в наш мир. Кончалась песня жизнеутверждающим обещанием провести ребенка через все трудности, пройти по жизни вместе — и будь что будет. Вот это уже более подходило под исполнительскую манеру Точечки. Среди ее фанатов насчитывалось немало девочек в том самом непростом возрасте созревания, а о проблеме раннего материнства мало где можно услышать — если, конечно, не оглядываться на кантри. Точечка оказывала достаточно влияния на умы, чтобы сделать подобный текст гимном целого поколения, и ее дурацкий пищащий голосок мог даже сыграть ей на руку. Но опять же рядовой ее песней эту назвать было нельзя.

Я понял, что давлю на нее. Давай-ка сменим тональность. Повыше. Пониже. Быстрее. Медленнее. Точечка, понятное дело, не перечила. В конце концов, она всего лишь изделие.

Но тут она почему-то остановилась и уставилась на меня. Прикусив губу.

Жест взбесил меня. У нее не было губ. Она вся состояла из пустых фотонов.

— Не вздумай мне тут на жалость давить, — холодно изрек я. — Я тебе не какой-нибудь двенадцатилетний фанат, купивший тебя для того, чтобы ты перед ним разделась.

Ее образ застыл. Она смотрела на меня во все глаза. Я знал, что для регистрации моего образа она использовала камеру, установленную где-то в комнате, но сейчас мне без шуток казалось, что она смотрит прямо на меня.

— Нет, — сказала она, выдержав паузу. — Вы не фанат. Вы просто грубый, обиженный жизнью человек, поливающий желчью любого, кому не посчастливится оказаться поблизости.

Никакой контракт такого не стоил.

И я уже собрался было заявить Точечке об этом, как поднялась Рози.

— Перерыв, — объявила она и за руку вытащила меня из дома на улицу.

— Не говори ни слова. — Ее захват на моей руке стал стальным.

— Но…

— Ни слова. А то ситуация с Денвером повторится.

— При чем здесь Денвер? Ты бросила меня в Сент-Луисе.

— Ты не понял, о чем я? Я была на том проклятом концерте. Сидела в первых рядах, когда ты вышел и объявил, что «Безвестные» распались, а потом посоветовал людям идти и покупать альбом, раз уж они так хотят вас еще раз услышать. Я видела, как тебя освистали. Если бы в ту ночь охранники считали ворон, тебя бы четвертовали прямо на сцене. И я там была.

— Но почему?

— Потому что сомневалась. Потому что предчувствовала — что-то такое произойдет, и я потом буду корить себя за это. Потому что… да потому что ты — придурок, который не способен позаботиться о собственном главном интересе. — Она выпустила меня из тисков и вытащила сигарету.

Я перевел взгляд вниз, на заполняющий долину смог. Пятьдесят миль от Лос-Анджелеса — и эта дрянь все равно рулит моей погодой. Даже тут, в горах, где из грязи торчат кости самой Земли. Тут, где воздух чист и ясен. Коли ветер усилится, желто-зеленая туча накроет и нас.

Рози запалила сигарету и выпустила дым к и без того загаженным небесам.

— Я думала, со смогом в Эл-Эй покончено, — протянула она, опустив взгляд. — От чего он только берется?

Я пожал плечами.

— Пожарища, барбекю, машины старого образца, фабрики, вредные производства. Ну и курево, само собой.

— Курево? О, очень смешно.

— И вся эта пакость собирается здесь. Просто погодка дрянная. Обычно все сдувает прямиком к морю.

— Как думаешь, до нас этот фронт дойдет?

— Надеюсь, что нет. — Я кивнул в сторону дома. — Все-таки что ты с ней сделала?

— Я просто пытаюсь спровоцировать аномальные недетерминированные события эмерджентного типа, вытекающие из конфликтующих алгоритмов.

— Чего-чего?!

Она вздохнула.

— Пытаюсь заставить ее имитировать творческий процесс.

— Постой-ка, но ведь «Хитачи» в ответе за все, что делает Точечка.

— Так и есть. Они вышли со мной на связь.

— В Массачусетском технологическом институте, надо полагать?

Выражение лица Рози скисло.

— Да нет же, в Стэнфорде.

— Каким, черт побери, макаром ты собираешься сделать из чего-то вроде Точечки творческую натуру?

— Имя Конрада Лоренца тебе о чем-нибудь говорит?

Я покачал головой.

— Он исследовал поведение животных в двадцатом веке. Открыл импринтинг. На его совести один довольно-таки спорный эксперимент. Он взял собаку и стал пугать ее, лишив при этом возможности защищаться или атаковать. Она не могла укусить, не могла залаять, а он все пугал ее и пугал. В итоге собака стала калечить сама себя. Это называется смещенной агрессией.

— Ну и?

Рози посмотрела на меня как на идиота.

— Смещенная агрессия — новый путь решения проблемы. И акт творения — тоже такой вот новый путь. Я использовала конфликтующие алгоритмы, чтобы посмотреть, смогу ли я добиться от искусственного интеллекта интересных результатов. Людям из «Хитачи» понравилась моя работа, и они наняли меня, чтобы поставить на Точечке эксперимент.

— Но зачем им такие эксперименты?

Рози пожала плечами и затянулась.

— Для того чтобы повысить качество ее выступлений, надо полагать. Чтобы все те интервью, что она дает, не казались такими искусственными. Система, что лежит в основе Точечки, восхитительна. Захватывает восприятие толпы до миллиметра. Обратная связь по анализу производительности вызывает в ней повторную настройку этой самой производительности. И все — в режиме реального времени. Очень тонкая работа. Знаешь ли ты. что всякий тяжеловес- политикан в Азии использует производную аналитической системы Точечки для оценки реакции масс? Успех инструмента измеряется тем, насколько хорошо он справляется с задачами, на которые не был изначально рассчитан. — Затяжка. Выдох. — Но Точечка может исполнять песни и перестраиваться лишь в рамках параметров того материала, что записан заранее, — музыки. А людям из «Хитачи» нужна спонтанность. — Рози улыбнулась мне. — Черт возьми, может, они собираются использовать результаты моих исследований для того, чтобы вывести новое поколение ботов-ублажателей. И таким вот образом перекрыть воздух тайскому рынку сексуального рабства раз и навсегда. — Она пожала плечами. — Так или иначе, они вручили мне копию концертной модели Точечки — это самая сложная ее версия, — и я подключила ее к когнитивной системе с «облачной» памятью. Я установила собственную версию движка волеизъявления Точечки с программным обеспечением моделирования конфликтов алгоритма и целым рядом вспомогательных аппаратных средств обработки. Она начала писать песни.

— И эти песни — ее собственное творчество?

Рози помолчала недолго.

— Эти песни — продукт генетического алгоритма, разработанного в свете анализа множества ее выступлений и неизмеримого объема дискретных образцов внимания и реакции аудитории, надо полагать? Или я сделала Точечку творцом? Ты мне скажи.