— Значит, это может случиться в любой день.

— Мне жаль, — сказал он. — не столько вас, сколько вашего ребенка.

— Вот почему Ну-Ну был со мной так предупредителен. Ясно. Но какая разница? Да, я понимаю, почему вы не опубликовали свое открытие. Оно звучало бы подобно бульварным пророчествам о грядущем конце света.

— Нет, — он посмотрел на меня сверкающими глазами, — это гораздо очевиднее. Если подумать хорошенько, как еще может быть устроена расширяющаяся вселенная? Движение с максимальной скоростью заставляет время растягиваться, а значит, движение с максимальной темпоральной скоростью заставляет растягиваться пространство. Мы все… мы должны были просто заметить это.

— Я собираюсь домой, — сказала я.

Но я обняла его перед уходом и прижалась щекой к его шершавой щеке. Потом я отвезла Марию домой. Я позвонила М. и велела ему уйти с работы и ехать ко мне. Он удивился, но подчинился.

Обратно он не вернулся.

Точность вычислений весьма незначительна при таком огромном промежутке времени — с Большого взрыва или (вероятнее) с того момента, как эффект расширения в первый раз возник в стабильном тогда космосе, существующем в открытом временном пространстве. Но я сделала все возможное. Семь лет, вычисленные Тессимондом, кажутся мне очень щедрым допущением. По-моему, срок намного меньше. Скачайте данные о скорости расширения вселенной и посчитайте сами.

Разумеется, я не полетела в Стокгольм. Зачем терять три дня вдали от ребенка? Вся суета не имеет значения. Мы собрали все деньги, какие могли, и купили маленький домик у моря. Я не скажу у какого. Это не важно. Зато, когда по вечерам спускаются сумерки, тюлевые занавески вылезают в открытые окна и мгновенно становятся жесткими, как накрахмаленные, когда ночные бабочки слетаются славить своих электрических богов и когда луна беззаботно лежит в небе над пурпурным горизонтом, как бесценная жемчужина, когда Мария покормлена и довольна и мы с М. по очереди держим ее на руках, а потом укладываем ее и обнимаемся сами, я испытываю такое удовлетворение от простых конечных радостей, какого не бывало в моем прежнем, не ограниченном временем существовании. Я была занята созданием этого отчета, хотя и совсем по чуть-чуть, ведь спешки никакой нет. Или наоборот, спешка слишком велика, но я не хочу о ней думать. А насчет всего остального… Теперь я поняла, что по-настоящему важно.

Меган Линдхолъм — автор фэнтези-романов «Голубиный волшебник» («Wizard of the Pigeons»), «Полет гарпии» («Harpy’s Flight»), «Заклинательницы ветров» («The Windsingers»), «Врата Лимбрета» («The Limbreth Gate»), «Удача колес» («Luck of the Wheels»), «Народ северного оленя» («The Reindeer People»), «Волчий брат» («Wolf’s Brother») и «Расколотые копыта» («Cloven Hooves»). Также ее перу принадлежат научно-фантастический роман «Чужая земля» («Alien Earth») и написанный в соавторстве со Стивеном Брастом роман «Цыган» («The Gypsy»).

Линдхолъм известна под псевдонимом Робин Хобб. Книги Робин Хобб — регулярно попадающие в списки бестселлеров «Нью-Йорк таймc» — продаются миллионными тиражами в мягких обложках, а сама писательница входит в число популярнейших фантастов современности. Наибольшую славу Робин Хобб, пожалуй, принесла трилогия «Саги о видящих» («Farseer trilogy»): «Ученик убийцы» («Assassin’s Apprentice»), «Королевский убийца» («Royal Assassin») и «Странствия убийцы» («Assassin’s Quest»). Успешными были и две связанные с ней серии: «Сага о живых кораблях» («Liveship Trader») и «Сага о Шуте и Убийце» («Tawny Man»). В первую входят «Волшебный корабль» («Ship of Magic»), «Безумный корабль» («The Mad Ship») и «Корабль судьбы» («Ship of Destiny»), а во вторую — «Миссия шута» («Fool’s Errand»), «Золотой шут» («The Golden Fool») и «Судьба шута» («Fool’s Fate»).

Кроме того, Робин Хобб — автор цикла «Сын солдата» («Soldier Son»): «Дорога шамана» («Shaman’s Crossing»), «Лесной маг» («Forest Mage») и «Магия отступника» («Renegade’s Magic»). Недавно под тем же псевдонимом писательница начала новую серию «Хроники дождевых чащоб»: «Хранитель драконов» («Dragon Keeper»), «Драконья гавань» («Dragon Haven»), «Город драконов» («City of Dragons») и «Кровь драконов» («Blood of Dragons»). Последняя на сегодняшний день публикация, подписанная Меган Линдхолъм, — сборник рассказов, созданный «в соавторстве» с Робин Хобб: «„Наследие" и другие истории» («The Inheritance: And Other Stories»).

Рассказ, который предлагается вниманию читателя, — это трогательная история привязанности, которая может возникнуть между членами семьи и неодушевленным предметом. Особенно если в конце концов оказывается, что не такой уж он и неодушевленный.

Когда это случилось, мне было всего девять, так что некоторых деталей я могла не запомнить. Но я помню суть, а суть — единственное, что имеет значение в подобных рассказах.

Я росла в небогатой семье. В первой половине века часто случались скудные годы — наверное, я переносила их легче, чем мама, но в целом 2030-е не баловали никого. Мы с мамой и братом обитали в муниципальном жилье в той части города на «Т», что зовется Новой Такомой. Впрочем, тогда этот район уже не был новым. В Такоме всегда приходилось непросто. Мама говорила, что ее дедушка держал ее на коротком поводке и она это пережила, а значит, переживем и мы. Все знали, что у нас самая строгая мама в доме, и жалели нас.

Мы отличались от большинства обладателей муниципальных квартир. Мама стыдилась нашего жилья. Это была единственная вещь, которую она согласилась принять от правительства, и мне кажется, будь она одна, она предпочла бы улицу. Существовали мы на то, что она зарабатывала в доме престарелых, и еле сводили концы с концами. Мама готовила по старинке — из сырых продуктов, а не из полуфабрикатов. — штопала нашу одежду и ходила в благотворительные магазины. Мы с братом год за годом носили в школу одни и те же мятые контейнеры для еды в грязных рюкзаках. Мобильные телефоны у нас были старые и громоздкие, компьютер — один на всех. О машине не шло и речи.

А потом умер мой прадедушка. Мама не видела его много лет, а мы не знали его вовсе, но он вписал ее в завещание. Она получила все, что оставалось на его банковском счету (не слишком много), и старую мебель из его квартиры — в основном всякую дрянь из ДСП. Мне понравилось древнее кресло-качалка и еще керамические баночки в виде грибов. Мама сказала, что это и впрямь антиквариат: она помнила и то и другое со времен своего детства. Единственной крупной вещью, оставшейся от дедушки, оказалась машина. Последние двенадцать лет, с тех пор как у него забрали права, она пылилась на парковке.

Это было настоящее ретро — не в лучшем смысле слова. В 2020-х все кинулись производить новые энергоэффективные автомобили, похожие на старые, жрущие бензин. Людям хотелось прежнего рева и вместительности, но на солнечных батареях или другом альтернативном топливе. Наверное, прадедушка в свое время был серфером, потому и выбрал машину, имитирующую универсал. Когда мы впервые зашли в гараж посмотреть на нее, Бен, мой старший брат, застонал и спросил:

— Что за хрень у нее по бокам? Это типа дерево или что?

— Или что, — рассеянно произнесла мама.

Она нажала кнопку на брелоке сигнализации, но батарейка давно села. Тогда она открыла машину древним способом, сунув ключ в дырку на ручке. Я была очарована и горда: какие вещи умела делать моя мама!

Снаружи автомобиль покрывал тонкий слой пыли. Но внутри он был безукоризненно чистым. Мама посидела в нем немножко, положив руки на руль и делая вид, будто разглядывает что-то впереди. Она улыбалась. Потом сказала:

— Лучше всего будет ее продать. Если внутри все чисто, двигатель наверняка тоже в отличном состоянии.

Она наклонилась и дернула какую-то маленькую ручку. Мы с Беном подпрыгнули, когда капот резко открылся.