Она постоянно думала о Нгао и остальных членах команды «Лазарета». Сам «Чарли», по крайней мере, покоился с миром, даже псевдопризраки исчезли незадолго до того, как «Джудит Мерил» взяла их на буксир. Значит, разрывы в ткани пространства-времени начали зарастать. Но воскрешенные мертвецы все еще были заперты в ловушке мертвого корабля, и Синтии оставалось лишь надеяться, что действие сыворотки Фиоренцо когда-нибудь закончится.

Увы, порой «когда-нибудь» — всего лишь синоним слова «никогда».

— Ты сама говорила, — возразила ей Хестер, желая отвлечь от бесполезных навязчивых мыслей, — что никого бы не засунула в цилиндр. Подозреваю, ты прекратила бы все эксперименты, если бы внутри были мозги.

— Нет, — с вызовом пробормотала Синтия. — Я все еще считаю, что можно найти полезное применение этим знаниям.

— Помнится, то же самое мы и говорили тебе о Фиоренцо, — отрезала Хестер.

— Ох! — Синтия вздохнула и залезла в гамак.

Растолкала чеширов, освободила себе побольше места.

— Я всегда думала, что «запрещенные знания» — такой способ сказать: «не делай того-то, ведь „в глуше рымит исполин — злопастный бран- дашмыг“», — задумчиво продолжила Хестер. — Или, к примеру, Ми-Го.

— Чаще всего так и бывает.

— Да, но такое нас не останавливает. — Хестер посмотрела на Синтию, глаза ее потемнели: — Может, это и есть — худшая часть человеческой натуры. Нас ничто не останавливает. А если и останавливает, то ненадолго.

— Ненадолго, — согласилась Синтия, поглаживая чудовище с щупальцами, которое свернулось клубочком на ее коленях и начало урчать.

Кристофер Барзак живет в городе Янгстаун, штат Огайо, и преподает писательское мастерство в Государственном университете Янгстауна. Его рассказы публиковались в журналах «Asimov’s Science Fiction», «Strange Horizons», «Eclipse Online», «Realms of Fantasy», «Salon Fantastique», «Firebirds Soaring: An Anthology of Original Speculative Fiction», «Lady Churchill’s Rosebud Wristlet», «Flytrap», «Apex Magazine», «The Beastly Bride: Tales of the Animal People» и других.

Барзак — автор романов «Один — беда» («One For Sorrow») и «Быть может, любим мы, того не зная» («The Love We Share Without Knowing»). Последняя его публикация — сборник «Птицы и дни рождения» («Birds and Birthdays») и еще один — «До жизни и после» («Before and Afterlives»).

В рассказе «Люди-невидимки» Барзак предлагает еще раз взглянуть на классику научной фантастики, но — с другой точки зрения.

— Он занимается экс-пе-ри-мен-таль-ны-ми ис-сле-до-ва-ни-я-ми, понятно? — сказала миссис Холл.

Повезло, что при этом хозяйка не смотрела на меня слишком пристально. Я скорчила гримасу, глядя в стакан, который чистила, затем вернула его на полку и постояла еще немного, передразнивая ее.

Она всегда сравнивает себя с Отцом нашим Небесным, прижимает руку к сердцу, словно бедная вдова, хотя во второй раз замуж вышла чуть меньше года назад. Могла бы немного и подобреть, коль уж мистер Холл ей с трактиром помогает. И особенно когда тот самый гость приехал и поселился у нее. Может, я и глуповата, как твердила мне матушка, храни Господь ее душу, но не настолько, чтобы не видеть, что с человеком неладное творится, раз он заявляется в наш трактир «Кучер и кони» с обмотанной головой, будто у чертовой мумии, и синими очками-консервами. В самом деле, как тут не вздрогнуть и не сказать ей: «Разве он нормальный, мисс?»

— Да замолчи ты, глупая девчонка! Пошевеливайся, ленивая корова! Хороша помощница! Не зевай, давай-давай!

Она по-всякому со мной обращается. Но я не девчонка и уж точно не корова. Шестнадцать лет за плечами, и четыре из них я проработала наравне со всеми. Смотрит она на меня, а видит кого-то совсем другого. Разве не я вымела солому, которую он вытащил из ящиков и разбросал по всей комнате? Разве не я очистила пятна, после того как он изгваздал пол химическими препаратами?

Это она решила отнести приезжему чай и яичницу с ветчиной. Она стояла у закрытой двери и слушала его стоны и рыдания, прижимая руку к сердцу, словно мать родная. Она пыталась завязать с ним разговор как равная, хотя только он открыл рот, сразу стало понятно, что она ему не чета. Мне оставалось лишь хихикать на кухне, зажимая рот рукой, когда он выставил ее из комнаты. Быстро же она скатилась по лестнице с воплями, когда увидела, как кресло парит в воздухе.

Ох, и жаркое у меня было время, пока он здесь жил, за все свои хлопоты с ним миссис Холл с меня спрашивала. Только я не позволяла ей слишком уж смешивать себя с грязью. Сама-то она, когда посетителям за стойкой не прислуживала, все стояла у его комнаты, приложив ухо к двери.

Тедди Хенфри пришел вскоре после того, как началась вся эта заварушка с невидимкой. Гляжу, а он уставился в потолок и головой качает.

— Скажи-ка, Милли, — спрашивает, — чего это миссис Холл там затевает? Все надеется завести разговор с малым в очках-консервах?

Я стою, как стояла, продолжаю стаканы протирать.

— Даже и не знаю, Тедди, — говорю ему и головой качаю. — Я лишь за собой смотрю, не то хозяйка опять мне жару задаст.

— Разве она и так не корит тебя понапрасну за все про все, Милли? Ты, поди, на кухне все время проводишь, не видно тебя и не слышно.

— Правда ваша, — подтверждаю я. — Только она, если захочет, завсегда меня и увидит, и услышит.

Тедди Хенфри — наш часовщик деревенский. Он столкнулся с человеком в очках-консервах в первый же день, когда тот появился в «Кучере и конях». Миссис Холл попросила Тедди починить часы в комнате вновь прибывшего. Часы эти стояли уже месяца три как, а она хоть бы раз на них взглянула.

Незнакомец в очках появился в дверях трактира в последний день февраля, в облепленном снегом пальто, в толстом шарфе и шляпе с такими широкими полями, что они скрывали все его лицо. Миссис Холл отнесла ему яичницу с ветчиной, а потом ей вдруг понадобилось починить часы.

Все для того, чтобы постоять в комнате гостя, пока Тедди будет работать, это ж любому понятно. Хотела своими глазами взглянуть, что да как. Конечно, когда незнакомец явился к нам, мы еще не знали, что он — невидимка, думали — покалечился при пожаре или другом каком несчастном случае. Если б мы знали правду, я бы ей так и сказала: «Он может и невидимый, мисс, но не слепой».

Но нельзя забывать, что я сирота, а все-таки пристроена и место не из плохих. Ма померла четыре года назад, как раз тогда я сменила ее в трактире «Кучер и кони». Папаша сгинул, когда я еще маленькой была. Ма рассказывала, что в реке он потонул, налил глаза одной темной ночкой, словно рыба на двух ногах, и пропал. Думаю, я и сама могла б тем февральским днем ввалиться в трактир и закричать: «Во имя человеколюбия! Комнату и огня!»

Но это был невидимка. Никто из нас даже предположить не мог, что случится потом.

А случилось вот что. Миссис Холл все не желала оставлять постояльца одного. Пыталась выведать его историю. Искала любой повод, чтобы сунуть нос к нему, хоть гость и предупредил, что не любит, когда его беспокоят. Как я уже говорила, она отнесла ему яичницу с ветчиной, а затем вернулась на кухню и увидела, что забыла горчицу, которую я сделала.

— Что ты тянешься, как патока, Милли? — закричала она. — Хороша помощница!

И понесла горчицу наверх, а я за ее спиной снова рожу скорчила. Прошло минуты две, и она спустилась. Лицо ее все сморщилось от огорчения.

— Что такое, мисс? — спросила я, уже всерьез обеспокоившись.

Нечасто миссис Холл выглядела так, будто ее чуть повозка не задавила.

Она постояла молча, а затем начала медленно говорить. Сказала, что у человека в очках, наверное, поранен рот, потому что, когда она вошла с горчицей, он прикрыл его салфеткой и так и сидел, пока она не повернулась к двери.

— С ним, должно быть, случилось что-то ужасное, — сказала я.